Мы поднялись с земли и пошли обходным путем вокруг озера. Когда мы приблизились к маленькому пирсу, я спросил:
— Они вскрывали труп, шериф?
— Утонула она, все верно, — кивнул Пэттон. — Они говорят, что удовлетворены — в смысле того, как она умерла. Ножевых или огнестрельных ран нет, голову ей не проломили — ничего такого не было. Есть всякие там следы на теле, но их слишком много, чтобы они что-нибудь обозначали. Ну да и тело было не в самом лучшем состоянии, чтобы с ним работать.
Дегармо побледнел и нахмурился.
— Видно, не стоило мне говорить этого, лейтенант, — мягко добавил Пэттон. — Не каждому приятно такое слышать. А вам, как я вижу, она не чужой человек.
— Кончайте об этом, и пошли делать свое дело, — сказал Дегармо.
Держась берега, мы дошли до дачи Кингсли и поднялись по массивным ступенькам. Пэттон спокойно прошел по веранде к двери. Попробовал решетку. Она была не заперта. Приоткрыв ее, Пэттон осторожно взялся за шарообразную ручку двери, беспрепятственно повернул ее. Дегармо взялся за решетку, рывком раздвинул ее, Пэттон открыл дверь, и мы вошли.
Дерек Кингсли лежал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку глубокого кресла у холодного камина. Рядом стояла на столе почти пустая бутылка виски. Вся комната пропахла виски. Поднос рядом с бутылкой был завален горой окурков, на вершине которой лежали две смятые пустые пачки.
Все окна в комнате были закрыты, и в ней уже стоял спертый жаркий воздух. Кингсли был в свитере, лицо у него покраснело и отяжелело, он храпел. Руки безвольно свисали по бокам подлокотников, касаясь пола кончиками пальцев.
Пэттон подошел к нему и долго молча смотрел на него с расстояния в несколько футов. Наконец он сказал спокойным, ровным голосом:
— Мистер Кингсли, нам нужно с вами поговорить.
37
Кингсли вздрогнул, открыл глаза, повел ими, не поворачивая головы. Он посмотрел на Пэттона, потом на Дегармо и наконец — на меня. Глаза у него были тусклые, но постепенно в них разгорался свет. Он медленно выпрямил спину и потер щеки руками.
— Я спал, — сказал он. — Я заснул пару часов тому назад. Похоже, я нажрался как сапожник. Во всяком случае, куда сильнее, чем нужно, чтобы было приятно.
Он опустил руки, и они бессильно повисли.
— Это лейтенант Дегармо из полиции Бэй-Сити, — сказал Пэттон. — Ему нужно с вами поговорить.
Кингсли коротко взглянул на Дегармо и перевел глаза на меня. Когда он опять заговорил, голос у него звучал трезво, спокойно и до смерти устало.
— Значит, вы передали ее полиции? — спросил он.
— Я хотел, но до этого не дошло, — сказал я.
Кингсли задумался над этим, глядя на Дегармо. Пэттон оставил входную дверь открытой. Подтянув коричневые жалюзи, он открыл два фасадных окна. Потом уселся на стул у окна и сцепил руки на животе. Дегармо стоял, мрачно глядя на Кингсли сверху вниз.
— Ваша жена убита, Кингсли, — безжалостно сказал он. — Если только это для вас новость.
Кингсли уставился на него и облизнул губы.
— Не очень-то он огорчен, верно? — сказал Дегармо. — Покажи ему шарф.
Я достал зеленый с желтым шарф и помахал им. Дегармо показал на него большим пальцем:
— Ваш?
Кингсли кивнул и опять облизнул губы.
— Очень легкомысленно — оставлять за собой такие улики, — сказал Дегармо. Он тяжело дышал, ноздри сузились, две резкие морщины пролегли от них к уголкам рта.
— Оставлять где? — очень спокойно спросил Кингсли. Он едва удостоил шарф взгляда. В мою сторону он даже не посмотрел.
— В меблированных комнатах «Гранада» на Восьмой улице в Бэй-Сити. Номер шестьсот восемнадцать. Вам это ничего не говорит?
На этот раз Кингсли очень медленно поднял глаза, чтобы встретиться с моими.
— Значит, она была там? — тихо спросил он.
Я кивнул.
— Она не хотела, чтобы я шел туда. Я не отдавал ей деньги, пока она не поговорит со мной. Она признала, что убила Лейвери. Потом вынула пистолет и собралась отделать меня таким же образом. Тут кто-то вышел из-за портьеры и оглушил меня, я не видел кто. Когда я пришел в себя, она была мертва.
Я рассказал ему, как она была убита и как она выглядела. Рассказал, что делал я и что делали со мной.
Он слушал, не шевельнув ни одним мускулом своего лица. Когда я закончил, он вялым жестом показал на шарф:
— А при чем здесь мой шарф?
— Лейтенант рассматривает шарф как доказательство, что вы и есть тот тип, который прятался за портьерой.
Над этим Кингсли задумался. По-видимому, глубокий смысл такой гипотезы никак не хотел дойти до него. Он откинулся в кресле и положил голову на его спинку.
— Продолжайте, — устало сказал он. — Вы, наверное, знаете, о чем говорите. Но я ничего не понимаю.
— Отлично, значит, дурочку будем строить, — сказал Дегармо. — Посмотрим, что это вам даст. Может, расскажете нам, чем вы занимались после того, как подвезли свою милашку к ее дому?
— Если вы имеете в виду мисс Фромсетт, — ровным голосом сказал Кингсли, — то я ее не подвозил. Она вернулась домой в такси. Я собирался домой, но передумал. Вместо этого поехал сюда. Я думал, езда, ночной воздух и покой помогут мне прийти в себя.
— Скажите, пожалуйста! — Дегармо осклабился. — А позвольте спросить — это после чего же вы хотели прийти в себя?
— Прийти в себя после всех беспокойств, которые у меня были.
— Ну и дьявольщина, — сказал Дегармо, — а такой пустячок, как задушить свою жену и пройтись когтями по ее животу, — это вас не очень беспокоит, так, что ли?
— Сынок, это уже не разговор, — сказал Пэттон из глубины комнаты. — Так дела не делаются. Ты бы сначала представил хоть какое-нибудь доказательство.
— Ты так думаешь? — Дегармо всем телом повернулся в его сторону. — А как насчет этого шарфа, толстячок? Это тебе что, не доказательство?
— Пока я не слышал, чтобы ты пристегнул его к чему-нибудь, — миролюбиво заметил Пэттон. — И никакой я не толстяк — просто я упитанный.
С гримасой отвращения Дегармо отвернулся от него и ткнул пальцем в сторону Кингсли.
— Может, вас надо понимать так, что вы вообще не ездили в Бэй-Сити? — резко спросил он.
— Нет, не ездил. А зачем? Это взял на себя Марлоу. И я не понимаю, почему вы так напираете на этот шарф. Он ведь был на Марлоу.
Дегармо оцепенел в своей ярости. Очень медленно он повернулся в мою сторону и посмотрел на меня с холодной угрозой.
— А вот это я не понимаю, — сказал он. — Честно говорю, не понимаю. Может, кто-то со мной вздумал шутки шутить, а? Уж не ты ли?
Я сказал:
— Что я говорил о шарфе? Только то, что он был в номере и что в тот вечер я видел его на Кингсли. Большего, как я понял, тебе и не требовалось. Но я мог бы и добавить, что позже я сам надел этот шарф, чтобы ей легче было опознать меня при встрече.
Дегармо сделал шаг назад от Кингсли и прислонился к стене рядом с камином. Задумчиво оттянул нижнюю губу большим и указательным пальцами левой руки. Правая рука вяло повисла вдоль тела, ее пальцы были слегка согнуты.
— Я уже говорил тебе, что видел миссис Кингсли только на моментальном снимке, — сказал я. — Но хотя бы один из нас должен был надежно опознать другого. И мы решили, что этот шарф поможет ей безошибочно опознать меня. Правда, оказалось, что я уже видел ее однажды, но я не знал этого, когда шел сегодня на встречу с ней. И даже не сразу узнал ее при встрече. — Я повернулся к Кингсли: — Миссис Фоллбрук, — сказал я.
— По-моему, вы говорили, что миссис Фоллбрук — владелица дома, — медленно ответил он.
— Это она в тот раз так сказала. И я ей в тот раз поверил. С чего мне было ей не верить?
В горле у Дегармо что-то заклокотало, в глазах появилась сумасшедшинка. Я рассказал ему про миссис Фоллбрук, ее пурпурную шляпку, сумасбродную речь, про разряженный пистолет в ее руках, про то, как она вручила его мне.
Когда я закончил, он сказал, напирая на каждое слово:
— Что-то не припомню, чтобы ты рассказывал это Уэбберу.
— А я ему и не рассказывал. Я не хотел признаваться, что уже побывал в доме тремя часами раньше и совещался с Кингсли, прежде чем сообщить в полицию.
— Ну, уж за это мы тебя еще приласкаем, — сказал Дегармо с холодной усмешкой. — Господи, какой же я был лопух! Так сколько вы платите этой ищейке за то, что она покрывает ваши убийства, а, Кингсли?
— По обычному его тарифу, — безразлично выговорил Кингсли. — Плюс бонус в пятьсот долларов, если он сумеет доказать, что моя жена не убивала Лейвери.
— Какая жалость, что этих денег ему не видать, — ухмыльнулся Дегармо.
— Не валяй дурака, — сказал я. — Я их уже заработал.
В комнате наступила тишина. Та заряженная тишина, которая, кажется, вот-вот взорвется в раскатах грома. Но она не взорвалась, а осталась, нависла, тяжелая и массивная, как стена. Кингсли слабо шевельнулся в своем кресле, потом, после долгой паузы, кивнул головой.
— И ты, Дегармо, знаешь это лучше всех, — сказал я.
На лице у Пэттона выражения было не больше, чем на деревянном чурбане. Он спокойно наблюдал за Дегармо. На Кингсли он даже не взглянул. Дегармо глядел в какую-то точку у меня между глаз, но не так, как глядят на что-то, находящееся в одной комнате с тобой. Скорее так смотрят на что-то очень далекое, скажем, на гору по ту сторону долины.
Прошло еще какое-то время, показавшееся страшно долгим, и Дегармо спокойно сказал:
— Не знаю, с чего ты это взял. О жене Кингсли я понятия не имею. Как я понимаю, я до сих пор ее в глаза не видел — до этой ночи.
Он слегка опустил веки и задумчиво посмотрел на меня. Он отлично знал, что я собираюсь сказать. Но я все же сказал это.
— И этой ночью ты ее тоже не видел. Потому что ее уже больше месяца не было в живых. Потому что она была утоплена в Оленьем озере. Потому что женщина, убитая в «Гранаде», — это Милдред Хэвиленд, она же Мьюриэл Чесс. А поскольку миссис Кингсли была мертва задолго до того, как застрелили Лейвери, из этого следует, что миссис Кингсли не убивала его.