— Но ты ведь работаешь на нее, не так ли?
— А мне показалось, что ты хочешь, чтобы я работал на тебя, — сказал я. — Извини, я, вероятно, не так тебя понял.
— Но, Дональд, — ты работаешь на нее, а она работает на меня.
— Ладно, — сказал я, — как знаешь.
Она медленно отстранилась от меня, и тепло ее тела уже не согревало меня.
— Дональд, — сказала она, — я тебя не понимаю.
— Я надеялся, что поймешь. Ладно, мой просчет. Пойду искать Берту Кул.
— Сколько денег ты хотел бы получить? — спросила она.
— Много.
— Сколько?
— Боюсь, что когда ты услышишь сколько, тебя хватит удар.
— Но зачем тебе деньги?
— На покрытие расходов.
— А что ты намерен предпринять?
— Я намерен взять вину на себя, — сказал я.
— Дональд, объясни мне, ради Бога, что ты имеешь в виду?
— У Берты Кул есть нелепый замысел. Исходя из того, что Блити никто не сможет найти, она решила свалить всю вину за убийство на него, сделать из него, так сказать, козла отпущения. Задумка в принципе, конечно, отличная, и ее можно было бы с успехом реализовать, но она вызрела из анализа убийства в спальне. Теперь же расклад изменился. Убийство офицера полиции в Канзас-Сити в корне все меняет. Ты знаешь, как легавые относятся к тем, кто стреляет в полицейских? Им они готовы перегрызть горло.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что возьмешь вину на себя, Дональд? — спросила она, изучающе разглядывая мое лицо. Я заметил, как заблестели ее глаза, но блеск этот излучал коварство и расчет.
— Я хотел сказать, что пойду решительно на все, что возьму всю вину на себя, явлюсь с повинной. Я заявлю полиции, что это я застрелил его, но сделаю это нетрадиционным образом.
— Но, Дональд, — они же повесят тебя, — сказала она.
— Не повесят.
— Но, Дональд, ты не сможешь, у тебя не хватит духу, ты расхочешь… нет-нет, ты не сможешь!
— Или будем терять время на пустые препирательства, — сказал я, — или будем действовать. Легавые не увезли тебя с собой только потому, что не могли предъявить тебе пока прямых улик. Но хороший юрист расколет тебя в два счета, не успеешь и глазом моргнуть. Вот они и решили подержать тебя пока на веревочке подлинней и посмотреть, как ты сама себя будешь на ней вешать. Кроме того, они надеются, что в сети попадет и другая рыба. Как только они вернутся к себе в управление и отчитаются начальству, квартиру тут же обложат, причем так, что если бы отсюда попытался выползти даже таракан, его бы немедленно отловили и отправили на медицинскую и прочую экспертизу. Ты этого дожидаешься, что ли?
— Конечно, нет.
— Ну и мне такая перспектива не улыбается, поэтому я хотел бы уйти отсюда прежде, чем у дома появятся посты, то есть незамедлительно.
Я двинулся к двери.
— Сколько тебе нужно, Дональд?
— Три тысячи долларов.
— Три чего?
— Тысячи, — сказал я. — Три куска. Прямо сейчас.
— Дональд, а ты не свихнулся случаем?
— А ты ведешь себя так, точно у тебя кровля прохудилась, — сказал я. — Я предоставляю тебе возможность совершенно бескровно закончить эту партию. Другой возможности у тебя уже не будет. Так как — воспользуешься ею или нет?
— А где гарантии, что ты меня не подведешь? — спросила она.
Вытерев помаду со своих губ, я ответил:
— Вот этого я не знаю.
— Меня много раз предавали мужчины, которым я верила.
— Сколько денег отложил Морган в банковские сейфы? — спросил я.
— Ничего он не откладывал.
— Вклады он вносил на твое имя. Очень скоро полиция докопается до них.
Она рассмеялась и спросила:
— Неужели я похожа на новорожденное дитятко?
— Вероятно, ты уже вычистила все сейфы и теперь, видимо, думаешь, какая ты все-таки необыкновенная умница. Но заметь: факт существования банковских сейфов следователь, как только ему станет известно о них, будет расценивать как серьезный мотив, который мог побудить тебя к убийству.
По ее глазам я определил, что она начинает осознавать, какая страшная опасность над ней нависла.
— И если те деньги ты держишь при себе, — продолжал я, — то ты просто сумасшедшая, потому что через какие-то минуты за каждым твоим движением начнут неотступно следить. Рано или поздно полицейские отвезут тебя в каталажку, и атлетичная, широкобедрая матрона снимет с тебя все твои хорошенькие тряпки и ощупает вдоль и поперек твое хорошенькое хрупкое тельце. А сыщики следственного отдела тем временем будут шмонать твою квартиру. Как тебе такая перспектива?
— Они не посмеют, Дональд!
— Еще как посмеют.
— Деньги я храню в нательном поясе.
— Сколько? — спросил я.
— Много.
— Не вздумай все закапывать, Сандра. Кое-что оставь в поясе, сотню или две, чтобы они не догадались, что ты их облапошила. Что касается остальных, то есть две возможности распорядиться ими. Либо доверить их мне, и я рвану с ними в какой-нибудь южный штат, либо разложить их по нескольким конвертам, адресовать кому-нибудь на собственное имя и опустить конверты в почтовый ящик. На что бы ты ни решилась, действовать нужно максимально оперативно.
На принятие решения ей понадобилось минут пять. В течение этого времени она неотрывно смотрела на меня, чуть наклонив голову набок. Я стоял не шелохнувшись. Ее глаза встретились с моими, и я выдержал ее взгляд. Она расстегнула сбоку на юбке пуговицы, и та спала на пол. Потом ей пришлось повозиться с застежками пояса. Впрочем, это был не пояс, а самый настоящий корсет для денег. Она сняла его с себя и протянула мне. Застегнуть корсет на себе мне не удалось, — он не сходился. Тогда я ослабил ремень и запихнул корсет себе под рубашку, после чего крепко-накрепко затянул ремень.
— Я как в беспамятстве. Не ведаю, что творю, — тихо проговорила она. — Я полностью отдаю свою судьбу в твои руки. И все, что у меня есть, тоже вверяю тебе.
— А я прошу тебя только об одном, — так же тихо сказал я, — не оставь в беде Альму, и тогда я не оставлю в беде тебя. Я делаю это ради нее.
— Разве не ради меня? — удивленно спросила она. При этом ее губы слегка вытянулись вперед и округлились.
— Нет, ради Альмы, — ответил я.
— Ах, Дональд, а я думала, это потому, что ты…
— Ладно, поразмышляешь над этим на досуге, — подытожил я, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.
Я уже спускался по лестнице, когда она шумно отворила дверь и крикнула мне вдогонку:
— Вернись, Дональд!
Я во всю прыть рванул вниз. Она с воплями бежала за мной. Когда я выскочил в холл первого этажа, мой отрыв от нее составлял всего несколько шагов. Миновав на крейсерской скорости входную дверь, я выскочил на улицу. У подъезда стояла машина, в которой сидели двое мужчин. Но это были не те двое в штатском, что приходили к Сандре. По тому, как они выкатили на меня свои шары, когда я, как ошалелый, выскочил из дому, сразу стало ясно, что это за ребята.
Делая вид, что не замечаю их, я пробежал несколько метров по тротуару, резко распахнул дверцу автомобиля, одним махом впрыгнул внутрь, пригнулся, сколько мог, и сжался в комок, стараясь, чтобы моя голова ни на йоту не торчала в ветровом стекле.
Выскочив на улицу, Сандра стала вертеть головой во все стороны. Видя, что меня нигде нет, она пришла в состояние крайнего недоумения, что было хорошо заметно по ее лицу, затем побежала к перекрестку. Полицейские переглянулись. Один из них нехотя вылез из машины.
— Что-нибудь ищете? — крикнул он Сандре.
Она повернулась в его сторону и сразу сообразила, кто он такой.
— Мне послышалось, кто-то кричал: «Пожар!» — сказала она. — Что, и в самом деле где-то пожар?
— Ты, верно, бредишь, сестричка, — ответил ей полицейский.
К моему удивлению зажигание не было блокировано. Мотор задрожал и ожил.
Я выпрямился. И тут она меня увидела, но полицейский не сводил с нее глаз, и потому она была бессильна что-либо предпринять.
Я помахал ей рукой. Она сделала тот единственный ход, который в этой ситуации позволял ей не уронить свое женское достоинство. Дрожащими губами она сказала полицейскому:
— Я с утра ж-ж-жутко н-н-нервничаю. У м-м-меня м-м-мужа убили.
По фигуре полицейского я понял, что его враз покинуло напряжение.
— Да, это большое горе, — сказал он участливо. — Позвольте, я провожу вас!
Я отпустил газ и погнал машину прочь.
Глава 11
Я поселился в гостинице «Перкинс», зарегистрировавшись под именем Ринтон К. Уотсон из Кламат Фолз, штат Орегон. Сняв комнату с ванной, я попросил коридорного позвать ко мне на пару слов старшего рассыльного.
Лицо старшего рассыльного было заморожено дежурной ухмылкой показного радушия, столь характерной для сводников и сутенеров всех мастей и кровей. Я еще не вымолвил и слова, а он был уже уверен, что знает, о чем я его попрошу.
— Вы не тот, кто мне нужен, — сказал я.
— Я могу сделать для вас все тоже самое, что и любой другой рассыльный.
— Да нет, я не об этом. Я хочу повидать своего старого знакомца, можно сказать, друга.
— Как его зовут?
— Мне кажется, — сказал я, — что он изменил свое имя.
Он рассмеялся:
— Назовите мне его прежнее имя, быть может, я его знаю?
— Знали бы, если бы я вам его назвал.
Он оборвал свой неприятный смех.
— Всего нас трое. Дежурим по очереди.
— А живете здесь же, в гостинице?
— Я — да. У меня здесь комната в цоколе. Остальные живут в городе.
— Лет моему другу, — сказал я, — примерно двадцать пять, волосы густые, черные, растут чуть ли не от бровей, и так, знаете, клином к переносице. Нос короткий, как обрубленный. Глаза серые, со стальным отливом.
— Где вы с ним познакомились? — спросил он.
— В Канзас-Сити, — ответил я после непродолжительного раздумья. Ответ, видимо, вполне удовлетворил его, и он знаком выразил готовность к сотрудничеству:
— Это Джерри Уэгли. Он сегодня дежурит с четырех вечера до полуночи.
— Уэгли, — медленно, растягивая звуки, произнес я.