Торговец сказал:
— Вам тут нужно кое-где расписаться.
В верхнем левом углу моего чека я заметил выведенное химическим карандашом одобрительное «О’кей», а рядом подпись инициалами — «Е. С.». Я два или три раза расписался фамилией Питер Б. Смит, пожал руки всем присутствующим и сел в машину. Выехав из магазина, покатил прямиком в Первый национальный банк. До закрытия оставалось минут пятнадцать. Подойдя к стойке, я выписал тратту[2] на имя X. К. Хелмингфорда суммой в пять тысяч шестьсот девяносто два доллара и пять центов. Потом заполнил банковский чек на одну тысячу восемьсот долларов. Подойдя к окошку, за которым сидел кассир, я сказал:
— Меня зовут Питер Смит. Сегодня я открыл у вас счет. В вашем городе я занимаюсь поисками фирм, в которые можно вложить солидные деньги, одну такую нашел, но она требует немедленного внесения денег наличными. У вас есть тратта, открытая мною на имя X. К. Хелмингфорда. Я бы просил сообщить ему об этом через лос-анджелесский Гарантийный национальный банк. Сразу же по получении этого сообщения он внесет деньги. Прошу сделать это срочно.
Он взял бланк авансового вклада и сказал:
— Минуточку, мистер Смит…
— Да нет, я не прошу у вас под нее кредита. В этом нет необходимости. Пусть она остается на вашем балансе, — пояснил я, — и пусть ваш лос-анджелесский коллега пришлет ответный телекс за мой счет.
Он выдал мне квитанцию о приеме счета.
— Наличные вам нужны? — спросил он.
— Да, — сказал я и, глядя на свои ручные часы, протянул ему в окошко платежное требование на тысячу восемьсот долларов.
Он попросил меня минутку подождать и удалился в отдел книг учета, чтобы проверить мой баланс и подпись. Некоторое время он постоял там в раздумье, потом вернулся ко мне и спросил:
— В каких купюрах выдать деньги?
— Стодолларовых.
Он выдал мне деньги. Я любезно поблагодарил его, после чего поехал в Коммерческий банк и к уже лежавшим там в арендованном мною сейфе деньгам добавил тысячу восемьсот долларов. Выйдя из банка, сел в машину и погнал из города, промчался по мосту через реку Колорадо и оказался в Калифорнии. Тут я решил сделать получасовую остановку, чтобы в спокойной обстановке покурить и дать своему желудку переварить пищу, съеденную за ужином. Отдохнув, запустил мотор и тронулся в дальнейший путь; проехав всего несколько ярдов справа от дороги, я увидел калифорнийский карантинный пост.
Под предлогом инспекционного осмотра, ввиду карантинного режима в здешней сельскохозяйственной зоне, здесь трудилась целая бригада калифорнийских полицейских: останавливали каждую машину, обыскивали ее, распаковывали багаж, окуривали одеяла, задавали водителям вопросы, в общем, полиция изо всех сил старалась создать как можно больше неудобств автомобилистам.
Я подъехал к контрольному посту осмотра. Оттуда вышел какой-то человек и окинул меня взглядом. Я стал кричать на него, но так, чтобы между словами не было пауз и они бы сливались в единый поток. Из моей тарабарщины полицейский, как ни силился, не мог извлечь для себя ничего осмысленного. Он жестом велел мне въехать на платформу, с которой как раз съезжала другая машина, но тут я изо всей силы надавил на газ.
Промчавшись ярдов двести по шоссе, я в зеркале заднего обзора увидел, что полицейский снимает с подножки свой мотоцикл.
Я поднажал.
Полицейский на мотоцикле с ревом выскочил с контрольного пункта. Мне пришлось выжать из моей машины все, на что она была способна. Звук сирены каждую секунду менялся в тембре и становился все более пронзительным, скоро у меня заломило в ушах от сплошного нестерпимого гула. Я чуть сбавил скорость, давая полицейскому возможность сократить расстояние между нами до минимума, — ведь его сирена расчищала мне путь от идущих впереди машин. Когда мы выскочили на участок дороги, по обе стороны которой лежали песчаные дюны, полицейский расстегнул кобуру и вынул пистолет. Увидев, что он приготовился стрелять, я съехал с дороги на обочину и остановился.
Полицейский не собирался рисковать: приближаясь ко мне, он все время держал меня на мушке.
— Руки! — скомандовал он. — Руки!
Я послушно поднял руки.
— Что за дурацкая мысль тебя лягнула?
— Какая мысль?
— Кончай дебилом прикидываться! Со мной это не пройдет.
— О’кей, — сказал я, — ваша взяла. Понимаете, купил вот новую машину в Юме. И решил выяснить, как быстро она бегает. Сколько сдерет с меня судья за превышение скорости, по доллару за каждую милю сверх лимита?
— Почему не остановился на карантинной станции?
— Я остановился. Но дежурный подал мне знак проезжать.
— Не гони туфту. Он дал тебе знак заехать на смотровую платформу и остановиться.
— Значит, я его не так понял, — сокрушенно качая головой, сказал я.
— Машину, говоришь, в Юме купил? Или где?
Я подтвердил, что в Юме.
— Когда?
Я сказал когда.
— Разворачивайся, — сказал он. — Едем назад.
— Куда назад?
— На контрольный пункт.
— На кой черт? У меня дела в Эль Сентро.
— Ты арестован.
— Хорошо, тогда сначала отвезите меня к мировому судье, только к такому, который ближе всего отсюда и чтобы на прием можно было попасть без помех.
— Чем ты расплатился за эту машину?
— Чеком.
— А ты в курсе, сколько дают за фальшивые чеки?
— Нет, — ответил я.
— Слушай, приятель, — сказал он, — немедленно разворачивайся и прямым ходом дуй через мост обратно в Юму, и я с тобой. Человек, который продал тебе этот автомобиль, хочет задать тебе несколько вопросов насчет чека. Ты уж, наверно, думал, дело в шляпе, но малость опередил время, — всего на пятнадцать минут. Они успели привезти твой чек в банк до закрытия.
— Ну и что с того?
Он ухмыльнулся:
— Это они уж сами тебе расскажут, когда вернешься обратно.
— Куда обратно?
— В Юму.
— Чего ради?
— Того ради, что ты выписал фальшивый чек, а это значит — на ложных основаниях присвоил себе чужую собственность, а может, и еще кое-что.
— Я не поеду в Юму, — сказал я.
— Еще как поедешь.
Я опустил руку на ключ зажигания и повернул его.
— Я знаю закон, — сказал я. — Сейчас я нахожусь на территории Калифорнии. И вы не имеете права отвозить меня обратно в Юму без постановления об экстрадиции.
— Ух ты… значит, так?.. — сказал он.
— Именно так, с вашего позволения.
Он кивнул:
— Хорошо, братец. Хочешь ехать в Эль Сентро? Дуй. Поедем туда вместе. Скорости не превышай. Я поеду вслед. Максимальная скорость на этом участке сорок пять миль в час. Разрешаю тебе пятьдесят. При пятидесяти одной начну стрелять по шинам. Ты меня понял?
— Вы не имеете права арестовать меня без ордера, — сказал я.
— Это тебе так только кажется. Вылезай-ка из машины. Я сначала обыщу ее и тебя.
Я, не шелохнувшись, продолжал сидеть за баранкой, вцепившись в нее обеими руками.
Он поставил ногу на подножку машины, резко просунул левую руку в салон и своей лапищей ухватил меня за воротник рубашки.
— А ну, вылазь, — рявкнул он, угрожающе направляя на меня пистолет, который держал в правой руке.
Я вылез.
Он охлопал меня всего вдоль и поперек, ищя оружие, потом дотошно осмотрел машину.
— Учти, — сказал он, — обе руки все время на баранке. И чтоб без фокусов. Раз хочешь, чтоб тебя выслали в Юму по закону, устроим тебе, черт возьми, высылку по закону.
— Мне не нравятся ваши манеры, — возмутился я. — Вы самым наглым образом попираете мои права. Я…
— Все, поехали, — решительно оборвал он меня.
И мы поехали. Когда же добрались до Эль Сентро, он сопроводил меня к местному шерифу. Шериф передал меня временно под попечение своего зама, а сам отвел полицейского в сторону и стал с ним о чем-то беседовать. Потом я услышал, как они разговаривают с кем-то по телефону. После этого они отвели меня вниз, в камеру. Шериф сказал:
— Послушай, Смит, ты вроде малый хороший. И ничего путного своим упрямством ты не добьешься. Я бы тебе посоветовал все-таки вернуться и держать ответ. Может еще удастся все урегулировать.
— Я отказываюсь вести с вами какие бы то ни было разговоры, — сказал я.
— Хочешь быть умней всех? — суровым тоном спросил он.
— Да, хочу быть умней.
Меня перевели в камеру, в которой уже сидело четыре или пять арестантов. Они принялись было спрашивать меня, как и почему, но я упорно молчал, и они оставили меня в покое. Когда принесли ужин, я от него отказался. Почти сразу после ужина заявился шериф и спросил меня, как насчет экстрадиции. Я послал его куда подальше, и он, чертыхаясь, ушел несолоно хлебавши.
В камере я пробыл два дня. Кое-что из жратвы я все-таки отведал. Оказалось, она не так уж и плоха. Но жара была невыносимой. Газет не приносили, и я не знал, что творится в мире. Меня перевели из общей камеры в одиночку. Поговорить было не с кем.
На третий день шериф явился в сопровождении здоровенного мужчины в черном сомбреро. Тот спросил у меня:
— Вы Питер Б. Смит?
— Да.
— Я из Юмы, — сказал он, — вы поедете со мной в Аризону.
— Только если у вас есть разрешение на экстрадицию.
— У меня есть.
— В таком случае я отказываюсь подчиниться ему. Я остаюсь здесь.
Он ухмыльнулся.
Вцепившись пальцами в край койки, я громко крикнул:
— Я никуда отсюда не поеду!
Здоровенный мужчина тяжело вздохнул.
— Послушайте, — сказал он, — не надо напрягаться в такую жару. Ради Бога, выходите отсюда и садитесь в машину.
Я заорал во всю глотку:
— Я никуда отсюда не поеду!
Он схватил меня за грудки и рывком поставил на ноги. Полицейский из Аризоны накинул мне на запястья наручники. Я отказался говорить с ними. Тогда меня выволокли из камеры и затолкали в машину.
Здоровенный мужчина в черном сомбреро надел мне на ноги кандалы.
— Сам напросился, — укоризненно сказал он, вытирая со лба пот. — Ну почему ты не хочешь проявить благоразумие? В такую-то жару! Понимаешь, жар