Она осторожно спросила:
– У вас всегда при себе фонарь?
– А как иначе в деревне? – хозяин взглянул с удивлением.
– Я лично только вечером беру, – парировала она. – И вообще, куда мы идём?!
Её спутник скупо улыбнулся:
– Логика. Я в детстве тоже от мамки убегал. Километра два прошёл, устал. Дождь ещё, ветер – как сегодня. Но домой-то возвращаться обидно. Вот и решил заночевать. В домике у Щербатого. Он как раз по этой дороге. Может, твой сын тоже там? Тем более, Андрюха бывал в нём, путь знает.
– Он один ходил так далеко?
– Андрей сказал: вы разрешаете. Точнее, вам всё равно, – уколол хозяин. – Парень там фотографии делал. Ему нравилось разные ужасы снимать. Кукол без ног. Паутину. Паук – вроде как прямо в глаза смотрит. Протез и кружка жестяная рядом, прямо натюрморт. Страшно, но глаз не оторвать. Способный малец.
Полина задохнулась от раскаяния и страха. Ничего себе новости! Сын мало того, что один лазил по заброшкам, так ещё и снимал какие-то гадости? А она всё голову ломала: почему Андрюша во сне часто ворочается, вскрикивает? Списывала на то, что растёт. Что вечерами по телевизору вечно то «Зловещие мертвецы», то ещё какая-то жуть. А её ребёнок, оказывается, делал мрачные, депрессивные снимки. А ей демонстрировал только благостные фото подснежников…
Зато с посторонним дядькой был откровенным.
Ладно, потом себя будем корить. Сейчас главное – совсем другое.
Она нервно произнесла:
– Что с ним могло случиться – если разговор прервался?
– Да просто сигнал пропал. Обычное дело для нашей глуши.
Тон бодрый, фальшивый.
Полина ещё больше забеспокоилась.
Не доверяла она этому дядьке. Но других помощников всё равно не имелось.
В свете фонаря показалась избушка. В окружении мрачных елей. Чёрная, с проплешинами мха. Крыша провалилась. Окна щерятся осколками. Сроду её робкий, домашний мальчик – даже если он сбежал из дома – не остался бы здесь ночевать. Или она совсем не знает своего сына?!
Бородач приложил палец к губам и решительно направился к зловещему зданию.
Вошёл первым, Полина за ним.
Груды хлама, пол местами провалился. Запах плесени, пыли и тлена.
Свет фонаря шарил по полу, высвечивал груды пожелтевших газет и пустые бутылки.
А потом прямо в центре безжалостного луча Поля увидела: новенький телефон её сына. С безжизненным чёрным экраном и разбитым стеклом.
Она закричала, и вопль раскатисто разнёсся по лесу. Эхо на Селигере – как нигде, крикнешь «ау» – отзвук ещё раз пять услышишь.
Хозяин грубо закрыл ей рот ладонью, рявкнул:
– Молчи!
Она в гневе отпихнула его руку, но ничего сказать не успела. Зато услышала: в доме – ритмичный, приглушённый рокот.
Бородач уверенно двинулся на звук. Пнул ногой наполовину отвалившуюся дверь, вошёл из сеней в комнату и высветил фонарём сладко спящее на рваном одеяле пьяное тело. Усыпанное веснушками и какими-то рытвинами лицо, огненного цвета волосы, грязный, ветхий камуфляжный бушлат.
«Васька Рябой», – догадалась Полина.
Хозяин присел на корточки, грубо встряхнул алкаша.
Рыжий, в полусне, матюкнулся. Но продрал глаза, разглядел бородатого, забормотал:
– Эй, чё за наезд опять? Ты чё припёрся сюда? Я тя не трогаю!
Её спутник прихватил мужичка за шкирку, легко приподнял, с силой швырнул обратно, прогремел:
– Мальца здесь видел?
– Ну.
– Ты его испугал?
– Гы-гы, – весело заржал пьяница. – А чё он – на моей территории? Шарит, колупает, поспать спокойно не даёт?
– Что ты сделал ему?
Бородач снова приложил рыжего – теперь спиной о трухлявую стену. Силушка немереная – домик, показалось, затрясся, охнул. Мужичонка тоже возмутился:
– Да чего ты дерёшься? Я пальцем его не трогал! Чисто пугнуть хотел. Подкрался. Завыл. Сказал: «Я – Щербатый, пошёл прочь из моего дома!» Он как заяц прыснул!
– Когда это было?
– Да хрен знает! Меня сморило сразу.
– Ему одиннадцать лет всего. Коз-зёл! – с ненавистью выдохнула Полина.
Алкоголик не растерялся, взглянул нагло:
– Сама коза. Не следишь за ребёнком, он и шляется.
– Куда пацан побежал, ты видел? – строго спросил рыжего бородач.
– Нафига мне смотреть?
– Если домой – мы бы встретили его по пути! – умоляюще взглянула Полина.
– Не. Он, вроде, со страха прямо в лес чесанул, – заявил пьяница.
Бородач достал из кармана телефон.
– Сигнал есть. Сейчас жене позвоню. Пусть поглядит – вдруг пришёл малец?
Но супруга хозяина (Полине показалось, не без злорадства) отозвалась, что окна в доме «ма-асквичей» тёмные.
И природа тоже будто издевалась. Конец апреля, а подморозило, как зимой. Капли дождя сменились белыми мухами, ветер завывал, прохватывал даже здесь, под крышей. Каково в лесу сейчас? Даже если Андрюшка прихватил спички, развести костёр в такую погоду он вряд ли сумеет. А если хищники?!
Бородач словно прочёл её мысли:
– Здесь только зайцы и лоси. И кабаны – но они человека не трогают. Только когда свиноматку спугнёшь.
– Зимой в деревню волки приходили, – всунулся алкоголик.
Бородач цыкнул:
– То зимой. А сейчас полно народу понаехало. Распугали всех.
– Я звоню в полицию. – Полина дрожащими руками вытащила мобильник.
– Подожди, – остановил бородач. – Ты телефон сына подняла? Дай. Вдруг работает?
Он взял из её рук аппарат, «оживил» экран, открыл последние вызовы. Полина заглядывала через плечо.
Исходящий звонок Мамусику, в двадцать ноль семь.
А в восемнадцать тридцать семь – полчаса спустя после того, как Андрюшка убежал, – ему звонили с незнакомого номера.
– 980 – это какой регион? – нервно спросила Полина.
– Наш. Тверской, – отозвался хозяин.
– А раньше с этого номера звонили?
Бородач прокрутил список вызовов, кивнул:
– Да. Вчера днём. Позавчера. И третьего дня тоже.
У сына здесь, получается, есть знакомый! Андрюшка с ним каждый день общался. А ей – ничего не говорил!
– Тут, в деревне, народу ведь немного. Вы не знаете, чей это номер? – с надеждой спросила она.
– По памяти не скажу. Да я и не звоню по деревне. С нашей связью проще дойти.
– Дайте мне, – втиснулся алкоголик.
Прищурился, взглянул на экран и неуверенно произнёс:
– А это не Дмитрича телефон?
Полина немедленно вспомнила:
– Дмитрич – это который за убийство сидел?
– Да он не хотел. Просто силу не рассчитал, – «утешил» пьяница.
А хозяин решительно произнёс:
– Всё, хватит. Пошли в деревню.
– А в полицию позвонить?
– Да дома, небось, твой Андрей. Чего людей зря тревожить.
Она взглянула в спокойное лицо бородача – и поняла, что он просто её успокаивает. Или, скорее – обманывает.
Андрюшка – дурацкое слово. Почти как хрюшка. Но маме нравилось, и он терпел. А её в ответ называл – «клушка». Разумеется, не вслух.
Хотя мама клушкой не выглядела. Красиво стриглась, была худая, носила джинсы. Изо всех сил старалась казаться «своей девчонкой». Вставляла, к месту и ни к месту, словечко «походу». Когда он играл в компьютер, заглядывала через плечо и расспрашивала о правилах «Brawl Stars».
Но Андрей понимал: на самом деле, маме на его мир пофиг. Ей гораздо интересней – работа, глупые сериалы, бабские журнальчики.
И здесь, когда оказались вдвоём, отрезанные от мира, ничего не изменилось. Любой разговор неизменно превращался в мораль. Начинали про клады или киберспортивные турниры, но заканчивала мама неизменно: учёбой. Что надо выбирать свой путь. Читать книжки. И прочая скукотень.
Поэтому даже лучше, что ей вечно не до него. Печально, конечно, когда рядом нет дружбанов, а Интернет паршивый, но в одиночку бродить по лесам и фотографировать интереснее, чем слушать матушкин вынос мозга.
Местный народ поначалу его не привлёк. Ватники, сапоги резиновые, вечно возятся – соседская старуха с курами или в огороде, мужик, что им дом сдал, как маньяк, – то с топором, то с бензопилой. Да и его деревенские сторонились. Шипели в спину: «Москвич… Принёс нам коронавирус!»
Только улыбчивый дядька по имени Дмитрич оказался приветливым. Сначала попросил сто рублей, а когда Андрей ответил, что нету, не обиделся. Стал расспрашивать, откуда приехали и кем мама работает. Рассказал про Щербатого – одноногого духа. И про то, что, вроде, в его доме клад закопан.
А когда Андрей шёл домой, его перехватила соседка, бабка Тамара. Проскрипела:
– Ты с Дмитричем осторожней. Он только что из тюрьмы вышел.
И поведала жуткую историю: что убил улыбчивый мужик одинокую тётку в соседней деревне Кривая Горка. Долбанул по голове топором, тело сбросил в прорубь, а деньги, что нашлись в доме, пропил.
– А сколько было денег? – поинтересовался Андрей.
– Семь тыщ. Вся пенсия.
М-да. А у него телефон – за двадцать. Дмитрич и его запросто прибить может.
Андрей буркнул:
– Оки.
– Чего? – насупилась бабка.
– Вы случайно не английский в школе преподавали?
– Нет. Малышей учила.
А потом вдруг улыбнулась:
– Пойдём ко мне. Чайку выпьём.
Делать всё равно было нечего, поэтому пошёл. Комната смешная, везде цветастые салфеточки, подстилочки, на стене коврик висит. Запах непривычный, затхлый.
Бабка налила ему чаю, поставила кусковой сахар, метнула на стол кривобокие булочки, похвасталась:
– Сама испекла.
Андрей с сомнением надкусил, но оказалось неожиданно вкусно, не сравнить с мамиными экспериментами. Смёл штук шесть. И бабкины истории под плюшки хорошо пошли. Особенно порадовало, что насчёт клада старуха подтвердила. Будто несчастный инвалид Щербатый жил впроголодь, а все деньги где-то в доме спрятал. Одно только непонятно: почему деревенские сами не нашли, если одноногий помер давно и дом стоит заброшен?
Бабка Тамара отозвалась:
– Так искали. Все лазили, и я тоже. Но, похоже, там хитрый тайник. Смекалку надо проявить, чтоб обнаружить. Можем вместе поискать.