– Вай нот?
– Чего?
– Давайте сходим, конечно.
Думал, бабуля, как мама, – пообещает, но не пойдёт. Но та уже на следующий день повела его в лес.
С мамой любая прогулка – всегда только сплошной разговор. А бабка Тамара говорила только по делу. И показывала много прикольного. Как собирать берёзовый сок. Отличать след зайца от следа лисы. Искать дорогу – по солнцу, по звёздам, по компасу.
А назавтра и хозяина, что им домик сдал, на чай позвала. Велела «развлечь мальца». Тот организовал рыбалку. Попались им с десяток плотвичек – кот старухи Тамары сожрал их в один присест, – но деревенская жизнь для Андрея стала окрашиваться яркими, почти пиратскими красками.
Новыми знаниями он пытался делиться с мамой, но та только веселилась. Считала его маленьким ребёнком и трепачом. Он ей след горностая показывает – маман в ответ:
– Андрюшка, не валяй дурака! Это ёжик прошёл.
С болот таинственные звуки несутся – глухарь (или мошник, по-местному) токует – а мама уверяет:
– Это дятел.
Ну, дятел так дятел. Он обиделся – и больше ничего не рассказывал. Пусть со своими книжечками и журнальчиками на диване лежит.
Так и жили: у неё свой мир, у него – свой.
А что сегодня отвлёк её от работы – так ведь не нарочно!
Подумаешь: носки попросил. И за это ему – «пошёл вон». Бабка Тамара даже коту своему так не говорит. Поэтому уйти из дома Андрей действительно решил. Надоела мать. Лучше в Москве, с отцом.
План был простой: поймать попутку, доехать до ближайшего города Осташкова. А там – сесть на автобус, и в столицу.
Одного не учёл: что с коронавирусом все с ума посходили. На Селигерских грунтовых дорогах транспорта и так мало, а сейчас только две машины за полчаса мимо проехали. И обе не остановились.
Но мальчик упрямо продолжал топать вперёд. Вскоре зазвонил телефон. Маме бы он не ответил, но то была бабка Тамара. Спросила весело:
– Ты куда умчался на ночь глядя? Клад, что ли, искать?
– Нет. – Хмуро ответил Андрей. – Я в Осташков.
Бабка хмыкнула:
– Хорошая идея. Тридцать километров, всё лесом. А попутка не возьмёт, все «короны» боятся.
– Ничего. Пешком дойду.
– А в Осташкове что?
– Сяду на автобус, в Москву поеду. Деньги на билет есть.
– Кто тебя туда пустит? Сейчас особый режим. Детей на улицах ловят, даже если они в магазин пошли. И автобусы ночные отменили. Один только ходит. Днём.
План существенно осложнялся.
Но Андрей вспомнил мамино лицо, перекошенное от ярости, и уверенно отозвался:
– Плевать. Доберусь как-нибудь.
– Ты где сейчас? – спросила бабка.
– Какое-то Задубинье прошёл.
– Молодец. Почти пять километров. Ну, иди дальше. А я вот дома сижу, фотографии старые разбираю. Нашла Щербатого – ещё молодого, до войны. Красивый, весёлый, улыбается. И знаешь, что вдруг вспомнила? Приходила я к нему – за пару недель до смерти. В дом-то он никого не пускал, в сенях обычно стояли. Говорили. А тут прямо с порога орать начал: пошла, мол, прочь, не тревожь. Я спорить не стала. Что поделаешь, коли человек блаженный. Сделала вид, что ухожу, но потом тихонько вернулась. На цыпочки встала, в окошко заглянула. А он в сенях, на левой стене от входа, сразу у двери, пещерку выдалбливает. Примерно в метре от пола. Вот я и подумала: «Может, там тайник и есть?»
Ветер разгулялся, завывал, кренил сосны. Мобильный сигнал исчез окончательно. Даже экстренный вызов сделать не получалось. Полина не стала ждать бородача – бросилась в деревню сама. Бегом. Мчалась по раскисшей грунтовке, разбрызгивала грязь, в лицо били дождевые капли, смешивались со слезами.
Хозяин её не преследовал, да Полина о нём и забыла. Одна мысль в голове: что с Андрюшей? Где он? Материнское сердце – вещун, подсказывало: сын жив. Но как его искать? Ни малейшего проблеска…
Вдали показались тусклые огоньки – деревня. Выглядела она вымершей, опустелой. Если её сейчас встретят тёмные окна – всё. Жить больше незачем.
Но показалось – из трубы их временного обиталища вьётся дымок. Прибавила скорости, увидела: свет горит. И разрыдалась ещё горше.
Рассказ о кладе сильно менял дело.
И Андрей решил вернуться. Чем идти неведомо куда, лучше найти тайник.
Дом Щербатого он давно облазил вдоль и поперёк, трухлявые доски пола вынимал, стены простукивал. Но в сенях не искал. Думал: там сокровища хозяин уж точно прятать не станет.
Поэтому быстренько составил новый план: сейчас к Щербатому. Дальше – к бабке Тамаре. Можно и ночевать у неё остаться. А мама пусть побесится. Поволнуется. Не будет его в следующий раз гнать.
Хотя и устал, обратно, к дому Щербатого, бежал бегом. Не терпелось проверить, окажется ли в тайнике клад. Утереть всем деревенским нос. Ну, и разбогатеть хотелось.
Грохнул дверью, что висела на одной петле, влетел пулей в сени. Слева от входа, говорите? В метре от пола?
Включил в телефоне фонарик, начал азартно простукивать стену. И очень быстро наткнулся на полость. Смог сдвинуть бревно, засунул внутрь руку – и ощутил под ладонью прохладу металла. Но что именно в тайнике, понять на ощупь не мог, а заглянуть не получалось – слишком узкая и тёмная щель.
Начал раскачивать бревно – не поддаётся. Колотил доской – не идёт. Только когда нашёл разбитый, заострённый с одного края кирпич, смог подвинуть. И увидел тускло сияющее, потемневшее от времени блюдо. А в нём – горсть старинных монет.
С полминуты восторженно разглядывал. А потом кинулся звонить. Самому дорогому человеку. Маме.
Полина обнимала Андрея, целовала, ерошила ему волосы, плакала. Он героически сносил всё новые и новые приступы нежности. Терпеливо ждал, пока мама угомонится. Наконец, посмотрит на старинное блюдо. И послушает рассказ о его приключениях.
Но она всё всхлипывала и всхлипывала.
Тогда Андрей вспомнил: в холодильнике есть водка. Отстранил разнюнившуюся женщину. Нашёл на дальней полочке шкафа рюмку. Налил. Вынул из банки пару маринованных огурцов, выложил на блюдце. В порыве вдохновения украсил натюрморт веточкой петрушки. Подал матери. Велел:
– Успокой свои нервы.
Это она ему так говорила, в раннем детстве. Когда плакал.
Мама собралась было возражать, но потом взглянула сыну в глаза – и молча повиновалась.
Выпила залпом, похрустела огурчиком, сразу зарумянилась, всхлипывать перестала.
Андрей – скупо, по-мужски – доложил:
– Я клад нашёл. Вот. Походу, золото. Там проба стоит. И ещё монеты были. Но их я растерял.
Мама с интересом оглядела блюдо. Взвесила его на руке. Прищурилась на пробу. Протёрла краешек находки спиртовой салфеткой. Попробовала на зуб. Улыбнулась:
– Может, и не золото. Но всё равно очень красивое.
– А ещё я телефон разбил. – Он повесил голову.
– Не разбил. – Её глаза сияли. – У него только защитное стекло треснуло. Новое поставим. На, держи.
И протянула ему аппарат.
– Ты была у Щербатого в доме? – изумился Андрей.
– Да, – приосанилась мама. – Вместе с хозяином ходили. С привидением заодно разобрались. Это местный алкаш. Он там спал, а ты спугнул его, когда клад искал.
– Блин. Просто алкаш? А я испугался, – честно признался мальчик.
– Да я уж поняла, что испугался. Раз бежать бросился через лес, – усмехнулась она. – Как ты не заблудился?
– Ориентироваться теперь умею, – похвастался он. – По звёздам. И ещё знаю: где чайки кричат, там и озеро. Поэтому быстро вышел. Только ноги опять промочил. А носков нету.
– Ничего. Завтра постираем. Снимай мокрые. И давай сюда водку! – велела она.
– Напиться решила?
– Пока нет. Пятки тебе разотру. Коронавирус кругом, больницы переполнены. Болеть нельзя. Да и некогда. На Селигере кладов ещё много. Надо их все найти.
Она уже обещала ему: искать приключения вместе и вообще жить его жизнью.
Но сейчас Андрей взглянул в её лицо и понял: мама больше не обманет.
А старуха-соседка стояла у забора, смотрела в незашторенное окошко москвичей и улыбалась.
Когда делала тайник, планировала найти клад вместе с юным соседом. Но когда мальчик сбежал из дома, пришлось срочно всё переигрывать. Но в итоге даже лучше получилось.
И мамаша, небось, теперь задумается.
Только пацан расстроится, когда узнает, что блюдо не золотое.
Людмила МартоваПодкова на счастье
Верба нетерпеливо била копытом в стойле. Это означало, что ей пора задать овса, принести пару ведер чистой воды, потом вывести из сарая и отпустить пастись во дворе, привязав предварительно к дереву, а за время такой импровизированной «прогулки» вычистить сарай, служивший Вербе денником.
Вообще-то еще совсем недавно, в прошлой жизни, у Вербы был самый настоящий денник и ухаживающий за ней берейтор, и гулять она могла на настоящей леваде, и тренироваться на кортах с препятствиями. Да и хозяин у Вербы был совсем другой, не чета Мусе.
По крайней мере, он мог себе позволить содержать лошадь на территории конно-спортивного клуба «Галактика». Муся подрабатывала в «Галактике» фотографом. Там они с Вербой и познакомились. Муся всегда подкармливала Вербу сахаром и мякишем белой булки, а Верба при ее приближении втягивала воздух раздувающимися ноздрями и довольно фыркала.
Владельца Вербы Игоря Петрова Муся знала плохо, потому что приезжал он в клуб только по субботам и на девушку-фотографа внимания не обращал, словно она была частью окружающей обстановки. Да и Мусе, признаться, не было до него никакого дела, пока Петрова не убили.
Как это случилось, Муся не знала, просто однажды услышала, что жена Петрова больше не хочет платить за содержание Вербы, вот и все. Точнее, вдова Петрова, разумеется.
Продать лошадь до вступления в права наследования вдовица не могла, платить за постой не хотела. Муся сама слышала, как директор клуба с вдовой орали друг на друга по телефону, а Верба стояла рядом, кося глазом из-под челки. Муся тогда подошла ближе, и лошадь доверчиво ткнулась ей в щеку мягкой, словно плюшевой мордой с влажными губами.