и превратила в его прекрасную Галатею. Только с Валерием Даша чувствовала себя красивой. Только рядом с ним это было важно. В ее лице, на ее теле нет ни одного, самого крошечного кусочка, который не был страстно любим Валерием, который остался бы непокрытым его поцелуями.
И каждое утро после не таких уж частых безоблачных ночей любви они встречали избранными, неразделимыми, познавшими самую великую, святую и грешную тайну. И все это не мешало ему через час пустить все под откос. А ей принять любой кошмар без удивления.
Так слишком ли дорого она платила? Даша и сейчас говорит себе: нет и нет. Такой любви нет цены. Она дороже жизни. Даже после того, что случилось.
По факту все годы совместной жизни Даша содержала Валерия полностью, как инвалида или несовершеннолетнего ребенка. Она не интересовалась, сколько он зарабатывает. Какой смысл? В тумбочке, куда они решили складывать общие деньги, иногда появлялась какая-то смешная сумма от него. Даша эти деньги не трогала: пригодится ему на сигареты.
И вдруг такая неожиданность. Его тетя умерла, оставив Валерию по завещанию комнату в коммунальной квартире в центре. Его друзья помогли быстро комнату продать, вместе обмывали удачу, но какая-то приличная сумма все же осела в удивленной тумбочке. И Даша подумала, что это шанс из чего-то выбраться. Может, если привести в порядок те руины, в которых они живут, выбраться из коммунальных долгов, порядок и покой поселятся в тревожной душе Валерия. О минимальном комфорте для себя она даже думать без слез не могла.
Она спросила у Валерия: может, сделать ремонт? Он равнодушно пожал плечами. Это истории за пределом его интересов.
А Даша взялась с энтузиазмом. Нашла рабочего, которого рекомендовали как мастера на все руки, закупила с ним материалы. В ремонтном беспорядке Валерий появлялся нечасто. Даже ночевать предпочитал у друзей. А Даша и ночами все мыла, терла. Чему-то радовалась. О чем-то мечтала.
Однажды она прибежала домой, когда работы обычно бывали в разгаре. Но в квартире оказалось пусто. Мастера не было. Даша пыталась звонить ему, телефон не отвечал, потом оказался заблокирован. И только к вечеру она открыла свою тумбочку-сейф. Она была пуста. Ничего. Ни ее денег, ни первой и наверняка последней большой суммы от Валерия. Даша позвонила Валерию в ужасе и слезах. Он сказал, что сейчас приедет. Она села в кресло и стала бездумно, потерянно ждать. Задремала. Проснулась от того, что дверь выбивали. Потом, как в кошмарном сне, смотрела, как в квартиру заходят чужие люди – в черной форме полиции, в синих халатах врачей. И среди них Валерий с высоким, очень похожим на него мужчиной, который был его взрослым сыном. Руководителем одной из фирм «Роснефти».
Тот кусочек жизни, который последовал дальше, сохранен памятью в особом статусе. Рядом с пытками в домике маньяка-насильника. Это хранится там, где бессильно понимание, где умерла оценка. Осталась лишь тяжелая, как могильная плита, ненависть. Но в этом, втором случае она адресована всем участникам, кроме Валерия. У него два адвоката: ее любовь и его смерть.
Дашу вывели из квартиры два черных полицейских, держа под руки. Привезли в отделение, долго допрашивали. А все, что она могла сказать, – это телефон работника, который делал в квартире ремонт, она даже не знала его фамилии. Потом вошел сын Валерия, важный и толстый Степан, коротко приказал полицейским кончать, как слугам. Появились врачи, и Даша с изумлением слушала, как Степан, которого она видела первый раз в жизни, рассказывает, какая она неуравновешенная, насколько склонна к странным поступкам. На какое-то время они остались с ним наедине. Даша спросила:
– Если я правильно поняла, то вы обвиняете меня в похищении денег отца? Утверждаете, что я в сговоре с рабочим? Но почему меня везут не в тюрьму, а в психушку?
– Потому, что мы с отцом заметные, уважаемые люди. На виду. Его жена не может быть уголовницей, – ответил Степан. – Она может оказаться только сумасшедшей, от этого никто не застрахован.
Дашу там, конечно, не лечили. Ее жалели. Давали валерьянку, чтобы не так страдала. Сестры шептались у нее за спиной. «Муж запер». «Его сын – большой бугор». «Может, еще и посадят». А потом пришел Валерий, поговорил со старшей сестрой, заплатил ей, и их проводили в крошечную кладовку, которая запиралась изнутри. И он там был с ней, любил, обладал, восторгался, как будто они не в закутке психушки, куда Дашу с его согласия запихнули беззаконно и бесчеловечно, а в самом тихом уголке рая. И в Даше не просто не было протеста. Ее тело узнало его, ее душа отдыхала в неге.
Даша заметалась по своей новой, свободной, красивой и чистой квартире. Здесь нет ничьей тени. Здесь только ее место, ее время – для правды, для выводов, для приговоров. И она бессильно ударила кулачками гладкую, теплую, сочувственную стену. Первый приговор себе: она неисправима. Не борец, не личность. Ей даже не пришлось ничего прощать Валерию. Он в ее сознании и сейчас вне вины. А его сын, тот тупой чужой чиновник, – враг. Ему – ненависть. А Валерию – все та же печальная любовь и… Да, и ее, Дашина, вина. Она винит себя в его смерти.
Он, наверное, и не понял, что с ним случилось. Он тоже был вне своей вины. Но насильственная разлука с Дашей на месяц так его потрясла, так подкосила, что он стал бояться выйти из дома. Даже когда забрал Дашу домой, легче не стало. Страшные перемены следовали со скоростью пулеметной очереди. За депрессией Валерия последовал рак. Рак всегда был фобией Валерия. Но, услышав диагноз врача, Валерий отказался в это верить и что-то предпринимать. Он – поклонник только совершенства. В женщине, любви, в архитектуре и образах, которые были достойны его внимания. А бороться с самым большим несовершенством, пытаться его переделать – это недостойно Валерия.
И Даша не уговаривала, не умоляла, не пыталась переубедить. Просто застыла рядом с ним. Привезла однажды в маленькую клинику, куда его по ее мольбам взяли, чтобы облегчить смерть.
На кладбище Даша брезгливо обошла высокую фигуру Степана, который открыл рот, чтобы что-то сказать.
– Простите. Я, кажется, не приглашала незнакомых людей.
С тех пор умерли для Даши посторонние слова, картинки и звуки. Она похоронила их вместе с Валерием. Сама осталась в пустоте столь жестоко свалившейся на нее свободы. Прошло полгода. Ей удалось прорвать этот могильный плен, сделать отчаянное усилие. И выйти к такой победе, которая для других людей просто жизнь. Для Даши – воскресение, не больше и не меньше. Даша продала две квартиры – отца и свою старую. И на все деньги, что у нее были, купила эту. По принципу Валерия: совершенство пропорций, красота деталей. Обжила чуть-чуть, распахнула душу и приняла гостей. К ней все вернулось. Слова, музыка, любимые тексты и фильмы. Все, кроме любви. На ней – крест. И слава богу.
Ночью Даша прожигала свободу. Читала рассказы Фицджеральда, смотрела любимые фильмы, грызла орешки и ела мороженое. В смешных местах смеялась. А от сладости и тишины плакала.
Алекс Канчелли, профессор, руководитель центра нейрохирургии, вышел из операционной в свой кабинет с ванной. Большие часы в коридоре показывали полдень.
В приемной секретарша ответила на очередной звонок:
– Нет, профессор сейчас никого не примет. Он никогда не принимает в это время. У него каждый день важное совещание. Будет через два часа. Я понимаю, с кем говорю. Извините, но Алекс Георгиевич в это время не примет ни депутата, ни короля, ни папу римского. Я могу записать к нему. Он прочитает и назначит вам время. По серьезности показаний.
Алекс, стройный темноволосый мужчина с лицом, в котором слились спокойствие силы и напряжение глубоких чувств, сел в машину и поехал сквозь сплошной снегопад. Это его главный ритуал на протяжении последнего года. Он едет на свидание, которого не назначал. Паркуется у ограды небольшого особняка, опускает окно и ждет. Она должна прийти с другой стороны – от метро.
Даша идет осторожно, старательно обходя блестки льда в утрамбованном снегу. Алекс понимает: это страх одинокого человека, который не может себе позволить даже на полдня выйти из строя. В этот морозный, холодно и свирепо сияющий день она похожа на закутанную языческую богиню, для которой одежда – это оковы. И лицо ее в рамке белого песца капюшона светится как нежная и печальная звезда, залетевшая туда, где не бывает звезд. Она вошла в ворота особняка. Там журнал, для которого она пишет колонку об архитектуре. Он спокойно курит у машины. Через час возвращается за руль. И практически в ту же минуту Даша появляется из ворот.
Она создана как будто по его заказу. Обязательная и осторожная, как сапер. Точная, как английская королева. На одну секунду мелькнула у него мысль: «Сегодня можно подойти». Но Алекс отмел ее как рискованный элемент операции. Нет, сегодня рано. Он подождал, пока Даша скроется из виду, и поехал в свой центр.
Алекс встретил Дашу в этом месте год и три месяца назад. Подвозил сюда своего бывшего одноклассника, который и был главным редактором журнала. Петя Иванов оперировался с доброкачественной опухолью мозга.
Операция прошла удачно. В тот день Петр был у Алекса на плановом осмотре, после которого Алекс сказал неожиданно для себя самого:
– Ты приехал на такси? Отпусти водителя. Я сам отвезу тебя. Ты для меня очень важен как уникальный клинический случай. Ты полностью восстановился, и мне интересно тебя наблюдать в разных ситуациях.
Он привез Петра в журнал, зашел к нему в кабинет. Петр отдавал распоряжения, вызывал сотрудников, делал замечания по материалам. И к нему вошла Даша. О чем они говорили с Петром, Алекс не слышал. Он попал в волшебную сказку, в мелодию и плен такой красоты, какой не встречал еще в жизни. Он понимал, что это именно его представление об идеальной женщине. Только его. Такая женщина, может, никому другому и не подойдет.
Алекс попрощался, вышел, посидел в машине. Когда появилась Даша, шагнул к ней и представился. Предложил подвезти. В машине понял, что девушка в тревожном и подавленном состоянии. В таком же состоянии она была и на следующий день, и через неделю. А через месяц Даша согласилась поехать к нему – поговорить о своих проблемах. Они поехали не в клинику, а к Алексу домой. И говорить о проблемах Даша не захотела, да и не было в том никакой нужды. Алекс читал эту женщину как прекрасную книгу, содержание которой ему известно словно из какой-то другой жизни.