— Ролан… ты плохо обо мне думаешь. Городить такой многоэтажный огород по этой причине… Общественность имеет право знать обо всем. О том, что невиданная по масштабам организация. Невиданные доходы. Неслыханные преступления. Закулисно, нелегально… Убийство — одно из многих — но по другим нет у меня достоверных фактов…
— Да, если честно — оно тоже подтверждается фифти-фифти. Не до конца идентифицируются голоса. Артистически искаженные — на записи даже окраска тембра изменена…
— Сейчас в моей комнате Людмила распечатывает на машинке еще одну аудиозапись… Это — последняя.
— А она здесь?
— Да, останется со мной на ночь. Куда ей деваться? Не работает… пускай помогает… Не говоря о безопасности.
— В каком-то смысле мы с тобой пошли на риск. Стопроцентной гарантии нет… Блефуем.
— Лично я уверен на сто процентов! В каждом штрихе. Иначе бы не стал писать.
— Да, я знаю…
— В фирме недвижимости — неужели не впечатляющий разговор? Связывает все концы, всё в единое…
— Спасибо, Борис. Слушал, как пьесу. Если вдруг дойдет до суда — они там ошалеют, какую ты драму срежиссировал… Провалы преодолел…
— Вот когда был конец света. Он временами молчит, выходит из-под моего контроля… я его раскачивал, чтобы он повторил какое-нибудь слово по теме… а то бы… ничего запись не стоит — монтаж, подделка… Но на вахте, когда охранник увидел в портфеле кассету, и фотографии — их собственные!.. Моя ошибка; но где я мог оставить? Никогда нельзя с собой носить… И, конечно, труднейший момент, когда я увидел нашего Свищева у них в банде — как обыкновенный служащий… В кабинете он меня не разглядел. Я сразу повернулся спиной и не помню, что говорил не своим голосом… А после, на лестнице, я струхнул… он же хитрющая бестия, в мгновение раскусил, за каким дьяволом я к ним пожаловал… Но когда он бросился во все лопатки и скрылся, я вдруг понял, что он боится меня гораздо сильнее, чем я его. Во-первых, ему просто-напросто стыдно меня… А во-вторых — он испугался перед своими «коллегами» обнаружить наше знакомство: если всплывет, что я из «Московской газеты», заподозрят в соучастии, а дальше, по логике, — в предательстве. Тогда подозрение во всех их бедах падает на него… В общем…
— В общем, журналист он был посредственный с постоянно меняющимся лицом, еще с большевистских времен… Помнишь, как он сразу перестроился в религиозного?.. И, насколько я понимаю, бандита из него тоже не получилось выдающегося…
— Зарабатывает…
— Ну, и нам сейчас грех жаловаться… Стало быть, ты полагаешь, что главное прегрешение и вред сегодняшних бизнесменов в их недальновидности?
— Вред от них двойной. Главный вред в том, что они — бандиты. Если можно так выразиться, все они мафиозицированы насквозь в глубину. Так же как властные госструктуры коррумпированы. Процесс обоюдный и двусторонний. Создалась такая порочная система, которая самосохраняется и, как всякая жизнеспособная система, саморазвивается… Очень непросто ее разломать и построить более нравственную и, с точки зрения интересов общества, более полезную. Второй главный вред, что все эти, прости меня Господи, бизнесмены грабастают деньги… в самом по себе грабастании еще нет несчастья… и прячут в чулок, или опять-таки пускают на увеличение грабастания. Если бы они вкладывали свои деньги — как встарь в России, и во всех разумных странах — в развитие производства на перспективу, создание новых рабочих мест, выдачу на гора собственных наших продуктов, товаров, текстиля, электроники, обуви, всего-всего, в чем есть потребность, — два, три, пять лет — а потом со своих фабрик, заводов, пекарен и прочего гребли прибыли, сверхприбыли, — я бы тогда с уважением воздел руки и молился на них!.. Но нет этого в помине! Жадность губит сама себя.
— Положим, себя-то они защитили, перекачав миллиарды долларов за рубеж и подготовив почву к отступлению…
— Конкретно на них — наплевать! Я имею в виду — они это мы, они тоже общество. Их жадность — общая жадность. Нежелание развивать производство — общее недомыслие. Хотя до чрезвычайности важно для России. Только так совершится возрождение.
— Хорошая статья. Умная… Доживем до завтра.
— Доживем до завтра, — повторил Борис, поднимаясь из кресла.
— Я тоже останусь на ночь… — Ролан Сергеевич выбил трубку и стал закладывать в нее новую порцию табака. — Кажется, все предусмотрели. Печатники надежные, мы им платим. Возле ротации выставили охрану. За себя не боишься?
— Нет.
— Почему?
— Устал. Что будет — то будет.
— Больших результатов не жди.
— Я и не жду… Наша задача одна — информировать общественность. Когда надо, анализировать. И — никаких иллюзий… Вон с лихоборских бандитов — как с гуся вода. По моим сведениям, преспокойно владеют всей округой. Захватили здание НИИ химфото полностью — за убийство директора и его зама Ларина никого-ничего… И сына Ларина, он жил в Голландии и не появился на похоронах отца, — недавно застрелили там, в Голландии…
— Ловкие ребята… Борис, ты знаешь что. Давай две-три заметки об этом парне в больнице. Жив он? За что его?.. Читатели любят подробности.
— Я слежу за развитием вокруг него. Завтра в первой половине встречаюсь с… человеком по Харетунову.
— Может, выждать пока? Завтра — статья…
— Одно другому не мешает.
— Ну, удачи тебе.
— Спасибо. Ночью еще увидимся.
— Мы тут засядем насчет думских событий… в послезавтрашний номер… И… ну, не буду тебе голову забивать — действуй на своих направлениях.
Борис усмехнулся, подходя к двери: главный редактор соблюдал принцип строгой секретности даже внутри редколлегии, не допуская пересечения информации. Только он один знал всё. В газетных коллективах тоже иногда случаются «чудеса» — раздоры и измены. Политика Ролана Сергеевича себя оправдала вполне: в «Московской газете» никакие увольнения, отставки не причинили газете ни малейшего ущерба.
Борис пришел к себе в кабинет, где Людмила работала над расшифровкой аудиозаписи.
— Заканчиваешь?
— Еще немного…
— Мне не к спеху. Поздно уже. Запрем дверь и будем устраиваться на ночь? — Она не ответила, ударяя по клавишам. Он открыл стол и достал из ящика две фотографии, не в первый раз стал их внимательно рассматривать. На обеих изображен был Харетунов в окружении своих генералов. Показалось странным, что — неполный состав; по имеющейся у него информации, отсутствовали по меньшей мере двое, если не считать главу «невидимок» Шмеля, который нигде и никогда не появлялся на людях: его не знал никто. — Кого-то нет… Бежевая шапочка мямлил невразумительное… Что-то затемнил… Стоп! Возможно, нет человека, кто послал его ко мне… и кто, скорей всего, делал этот снимок. Потому и нет его… Но — кто он? Ясно, теперь ясно, почему шапочка стушевался и не захотел открыть его.
— С кем ты разговариваешь?
— Погоди, Люда, — очень интересно…
Бежевая шапочка объявился внезапно — живой, радостный, так и выпирала из него радость, что он цел и невредим, недоумение, почему так получилось, отражалось на лице, он несколько суетился, рассказал о каждом из харетуновских генералов, обязанностях, характере, имени-фамилии — потрясающая откровенность. Выложил — и исчез. Сунув напоследок еще одну аудиокассету, при прослушивании которой Борис, запершись один в комнате, вел себя как сумасшедший — прыгал, бил ладонями по ляжкам, по бокам, по голове… с трудом брал себя в руки, успокаивался, возвращал запись назад — и снова безумствовал.
Было отчего.
Голоса легко узнавались, хотя не звучали никакие имена. Присутствовал и Кадомцев Алексей Иванович. Отлично совпадали обе записи — эта и та, что удалось получить Борису непосредственно в фирме недвижимости.
Распекали Кадомцева. Борис уже знал от шапочки, что после смерти Игоря Эдуардовича — Кассира — новый эрзац-босс не появился, так что управление хозяйственными фирмами легло на всех имеющихся там директоров и управляющих.
Хозяин руководил всем и всеми. Немудрено, что он раздражался и злился под бременем столь тяжкой ноши. А тут еще прокол с квартирой Аннушки, вмешательство сотрудника, проработавшего не один год и получающего превосходное вознаграждение… Что за люди, что за времена! — возмущался Хозяин. И — последняя капля: потешный клиент — хороша потеха! — знающий потаенные имена Прибой, Шмель, осведомленный об исчезновении пенсионера Стрельникова.
Найти и обезвредить! так в трех словах формулировался итог «заседания Ученого Совета» со всеми обсуждениями, выяснениями, конкретными заданиями.
Но его требовалось найти.
Как охотничья собака делает стойку, напряженно внюхиваясь и вытянув шею, перед смертельным гоном, — так Борис замер с загоревшимися охотничьим пламенем глазами, весь внимание, будто натянутая струна, прослушивая вновь и вновь следующий фрагмент. В отношении своего сотрудника — подразумевали недвусмысленно Владимира — вполне реально было постановлено так же недвусмысленно и внятно совершить некий акт, на языке судейских именуемый покушением на убийство.
Удивительным образом интуиция Бориса позволила угадать причину, по какой отсутствовал на снимках незнакомый ему Лобков, импозантный руководитель департамента внешних сношений, — подлинный его закулисный информатор.
Лобков на первое место в мотивах своего предательского поступка ставил желание мести за друга, убитого Хозяином, — не имело значения, что чужими руками. Убитого несмотря на то, что Игорь Эдуардович многое сделал для «хозяйства», в иерархии которого занимал вторую ступеньку, рискуя жизнью, умной, ответственной работой способствовал его процветанию. Здесь, видимо, сыграла пагубную роль сверхподозрительность Хозяина, отсюда вырастали ноги взятого им на вооружение метода — время от времени менять состав: он никому не доверял полностью. Лобков не мог простить, с какой легкостью и свирепостью Харетунов устраняет надежных и вчера еще близких людей. Он хотел отомстить, так он оценивал мысленно свои действия, переживая благородный гнев.
На самом же деле главная причина предательства заключалась в том, что для Лобкова наступил момент спасать себя — он оказался под подозрени