— Ночью?
— Да, ночью! А что?.. И снимки проверим в картотеке в МУРе. Круг надежных друзей «Московской газеты» ширится и множится… Нас много в поле воинов. И милиционеров, и банкиров, и промышленников все больше появляется нормальных! Скоро мафиози придавятся в мизерное меньшинство…
Катя Паншина, строчительница детективов, отворила дверь и, увидев объятия, попятилась из комнаты:
— О-о… извините. Я не знала…
— Входите, входите, Катя. Чем могу быть полезен?
— Ваш замурзанный беспризорник требует миллион за рассказ о подосланном убийце. О вас целую повесть сочинил на манер былинных великанов. — Борис заметил, что Катя смотрит в лицо ему не отрываясь, как смотрят на близкого человека, прощаясь с ним. — Плетет небылицы, выдумка у пацана что надо. Первый сорт. Но в мозгах полная неразбериха. Что с ним делать?
— Экий дурачок: пропадет… Неразбериха от травки и таблеток. Если б удалось вырвать его из этой среды — если не поздно… Пойду к Ролану, пусть выделит тысяч двести: он вроде как сотрудничает с нами.
— Подвиги ваши, как подвиги Ильи Муромца. Давно вас знает?
— В течение последнего часа мы с ним общались минут пятнадцать… на посторонние темы.
— Ну, дает пацан!.. Гигант!.. Не возражаете? я его вставлю в мою книгу. Ши-икарный персонаж…
— Валяйте. Желаю успеха.
ГЛАВА 23. ХОЗЯИН
Утром Харетунов увидел статью Лагутина в «Московской газете» и пришел в бешенство.
Мысль, какой вал подлостей и придирок поднимется в парламенте, сколько денег он потеряет на то, чтобы отбиться от наступления прокуратуры и милиции, и сколько будет потеряно из-за сворачивания, приостановки некоторых структур и направлений «хозяйства», — унизительная мысль, что журналист омерзительный осмелился, и откуда у него совершенно секретные факты? — привела его в неистовое, истерическое бешенство; и заболели все суставы, и голова наполнилась желеобразной белесой мутью. Ему привиделось, что он расстается с жизнью, погибельный мрак застил зрение.
Он приказал секретарше найти Злобина, и когда мрачная бульдожья физиономия закачалась в его кабинете, криком отдал приказ немедленно, не медля ни одной минуты, — покончить с журналистом.
— Отправить лучших людей!.. Подключить разведку!.. Достаньте его, достаньте!.. Доложишь мне, я сижу и жду! Ты понял!..
Злобин поспешил выполнять приказ — с глаз долой. Тем более, что не представлял себе, под каким соусом сообщить о провале прошедшей ночи в больнице Склифосовского — неверно спланировали, недооценили сложности ситуации — ответственность была на нем, Злобине. Двух человек предстояло хоронить — с пышным ритуалом, с постановкой неординарного по дороговизне и размерам памятника: так было заведено, работало и на престиж руководства, и на поднятие общего морального духа в коллективе.
Убийство двух милиционеров также сулило дурные последствия.
Злобин, пользуясь тем, что возглавляет штаб оперативного руководства, назначил в обход Хозяина общий сбор участникам группы мозговой атаки в полдень в фирме недвижимости. Он превысил свои полномочия, рискуя должностью и головой, но ситуация возникла настолько острая, и для него почти безвыходная, что терять ему было нечего; при общем обсуждении появлялась надежда отклонить кирпич со своей на чью-нибудь другую голову, или как- нибудь безвреднее вырваться над разверзающейся бездною.
Но теперь необходимо было оповестить Хозяина.
Злобин поднял телефонную трубку и условился с Головкиным, главным стратегом «хозяйства», о немедленной встрече.
Прошагал тяжелой поступью в его кабинет, попросил закрыться на замок, чтобы никто не помешал, и все ему рассказал.
— Я знаю — Жирный живой, — сказал Головкин. — И двое наших легли там… и два милиционера? — Злобин кивнул с мрачным видом. — Да-а, братцы — напортачили… Но как бы ни было, журналиста так впрямую нельзя сейчас ни в коем случае! Это тогда нам такую осаду устроят!.. Все дела забудем — только успевай расхлебывать!.. Ты отправил бойцов?
— Да — приказ от него…
— При-каз… при-каз… А ты знаешь — разведка установила, что на него самого вчистую лихоборский Руль вышел? После смерти Кассира не стало заслона, он открытый. А у них тоже разведка и радиоперехват не хуже нашего.
— Я даже не догадываюсь, — сказал Злобин, — кто нам перебежал в больнице. Может, эти самые, Лихоборские… Жирный им продался.
— Будем выяснять. Про фирму недвижимости, скорей всего, информация от Жирного. Но… Ты статью читал?..
— Нет, не люблю читать.
Головкин покосился, пряча усмешку.
— Но про водочные заводы, про Шмеля и Прибоя и якобы убийство Кассира — от кого?..
— Гляди ты, сколько всего. Одно на другое.
— Такая полоса. Завелась гниль, — сказал Головкин. — Надо с журналистом срочно переиграть!..
— А как ему сейчас скажешь?
— Ну, что ж — здоровье «хозяйства» превыше всего. Идем?
— Идем, — кисло повторил Злобин.
— Смелее! Авось дважды не умрем… Уж кому-кому, а тебе твои обязанности велят со смертью на ты быть. Не так ли?
Злобин не ответил.
— Леонид Игнатьевич… — Выражение на лице у Головкина передавало легкое и открытое настроение, приветливое, внушающее доверие; Злобин вошел к Хозяину следом за ним тяжело ступая, намеренно отстав на несколько шагов. — Леонид Игнатьевич, велите голову рубить — выслушайте!
— Ну, чего? — буркнул Харетунов, раздраженно глядя вбок.
— С журналистом, с омерзительным журналистом надлежит покончить другим способом и в другое время. Не сегодня. Потерпите два-три дня. Сегодня… Леонид Игнатьевич, было бы более чем неразумно. Напротив — сегодня мы должны, пожалуй, охранить его, чтобы кто-нибудь шустрый не нагадил нам по-крупному, разделавшись с ним. Если бы у какого-нибудь нашего врага имелось минимальное стратегическое мышление — он бы именно так поступил. Лично я немедленно подал бы такой совет — это как дважды два ясно.
Гнев, уныние, потеря разумной адекватной реакции свойственны каждому из нас, но чаще и сильнее затмевают рассудок таким, как Харетунов, у кого расстройство физических органов пагубно сказывается на психике. Будучи в основном умным, хорошо практически соображающим дельцом, он нуждался лишь, чтобы реальный довод пробился сквозь ограду невменяемости и достиг сознания: дальше вся мозговая машина принималась обращаться в правильную сторону.
— Что ты предлагаешь?
— Приказать Злобину — быстро отменить мероприятие. Если Бог за нас — еще не поздно.
— Еще что?
— Учитывая наезд на нашу фирму лихоборских, очень требовательный наезд… — Харетунов поморщился, так как несколько дней назад начались какие-то чудеса с Лихоборскими, угрожающими ему лично, и странным образом успокоился, тихо приник к столу; Головкин продолжил: — и новые события… скажем прямо, по-серьезному неприятные для будущего… Собрать группу мозговой атаки сегодня днем… Но сюда не привлекать внимания — съехаться у Кадомцева.
Злобин пошел красными пятнами и замер в ожидании, какое решение объявит Хозяин.
Долгую минуту тот ничего не говорил. Потом стукнул в гневе кулаком по столу:
— Не убрали тогда, когда я хотел! Пожалели мерзавца!.. Когда вся логика была за то, что это работа лихоборских. Теперь ты прав — мы сразу становимся под подозрение. Не можем! сидим и не чирикаем… — Он произнес с сожалением: — Вот делай людям добро. Помиловали — а он смотри, чего натворил… Хорошо, собирай всех, — сказал он Злобину. — И не стой истуканом! Беги, отменяй! Не позднее той недели исполнишь! По-хитрому…
Тяжело побежал Злобин, когда поворачивался, бросил благодарный взгляд на Головкина из-под насупленных бровей.
— Вызывайте Лобкова Леонид Игнатьевич. Как помощник депутата, пусть едет в Думу, — сказал Головкин, — переговорит со всеми союзниками. Предложит им по максимуму — чтобы активно сдували пену. Вам лучше сегодня не появляться… Обсудим, придумаем…
— Скажи-ка, ты, часом, не помнишь, кто ратовал за сохранность мавра?.. Не крути, говори прямо — кто?
— Прямо?.. Я. Но только все, что было дальше, было не по плану: не дочь, а жену взяли; через сутки выпустили. — Головкин не стал озвучивать, кто именно разрушил план. — Разве так держат мужика за… одно место?
— Ну, что ж. Все верно. Дело и чувство — две вещи несовместные. Жалостлив я… в последний раз в жизни — клянусь! Но, с другой стороны, предлагаю тебе продумать новую концепцию стратегии. Мы должны больше действовать через дипломатию Лобкова, а не через бойцов Злобина. Подкуп, подставка, компромат, разорение — вместо пули, ножа, удавки. Времена меняются. Сожжение журналиста — один из последних и вынужденных эпизодов такого рода. Когда вынужденно — будем делать, никуда не денешься. Но надо стараться отходить. Справишься?
— Почему же нет? Сплетем любую сеть. Придумаем.
— У нас достаточно денег. Я хочу упрочить наше положение покупкой солидных заведений. Тебе и Лобкову — следующий правительственный аукцион должен стать нашим. Ищите подходы, людей — сконцентрируйтесь сейчас только на этом. Уже трижды нас оттолкнули.
— Очень хорошо.
— А ты как думал? Основное наше правило какое?.. На одном теряем — тут же на другом удваиваем… Теперь скажи. На сто процентов факты в газете могли быть получены не иначе как от человека изнутри. Кто-то предает? Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Никого.
— Разведка за несколько месяцев не выдала результата. Не может найти. Что это?..
— Не знаю.
— Кто-то предает… рядом с нами… Понимаешь?
— Еще бы. Завелась гниль… Не исключено также, что у Лихоборских отлично работает радиоперехват…
— Они? Нет — есть вещи, которые вообще не произносились вслух, а тем более по телефону… Тебе верю. Поведешь, вместо меня, группу на встречу с Лихоборскими. Они хотят дележки, дискуссии — они получат сполна. Поломайся, а потом согласись на встречу на выбранной ими площадке… Ими самими выбранной.
— Зачем? Сумеют подготовить заранее…
— Ну, нет. Я похож на дурака? От них придет от десяти до пятнадцати человек. От нас пошлем — с тобой во главе — двадцать пять человек. За сутки! Сядете и будете ждать. Тихо, терпеливо, себя не обнаруживать!.. А дня за три-четыре побывает разведка. Проверит, что и как.