— Конечно, будем ждать твоего возвращения…
Мы пошли с ним рядом вниз по лестнице. Этот Корнилов был мрачный, угрюмый тип. Чем он еще занимался, помимо нашей охраны, мне было неизвестно. Но облик его и все поведение не вязались с представлением о начальнике над вахтерами. Пусть даже они вооружены и тренированы и именуются охранниками.
На первом этаже завернули с ним по вестибюлю налево, в коридор, я тут никогда раньше не бывал.
Он открыл дверной тамбур, со всех сторон обитый дерматином, ступил в него и рукой поманил меня войти в помещение следом.
Комната, два стола, настольные лампы, окно задернуто шторами.
Корнилов повернул к правой стене, и я увидел еще одну невысокую дверь, показавшуюся чуть ли не родной — она чем-то походила на обшитую железом дверь в нашей институтской бухгалтерии, где нам выдавали стипендию.
Он ее открыл и уступил мне первому дорогу.
Мне пришлось пригнуть голову, переступая порог. Мельком подумалось, все эти закутки — они заключены внутри дома, не имея доступа к наружной стене, пожалуй, за шторами в первой комнате не было никакого окна.
И тут у меня посыпались искры из глаз, я ощутил сокрушительный удар по макушке и больше ничего не помнил.
Когда очнулся, не сразу мог понять, где нахожусь. Приоткрыв веки, разглядел в туманной белесой дымке двух или трех человек… нет, их было четверо, такое впечатление, что вся комната заполнена ими, и негде мне повернуться, трудно дышать. Я почувствовал, что лежу на спине, немного завалясь на правый бок. Руки неудобно заломлены; попробовал их переместить — они словно не мои, не слушались, что-то мешало им.
Сильнее качнулся на бок, пытаясь вытянуть вперед левую руку, — она прилипла, рвануло суставы на ней. Передалось правой руке.
Ничего не соображая, потянул изо всей силы, в результате перевернулся носом в пол. Зато рукам сделалось не так больно, исключая запястья, где как будто сдавило железом.
Неприятная догадка посетила меня.
— Ну, что, он в сознании?
— Поверни его. Посади к стене…
Грубо повернули на спину и придали сидячее положение.
Я увидел Корнилова, угрюмо рассматривающего мою персону, одного из охранников, далеко не самого симпатичного, и нового персонажа — бритоголового с лестницы. Приказания отдавал четвертый, только что явившийся, будто примчался по телеграфу, — широкоплечий и с жестким, бесстрастным взглядом:
— Поговори с ним, — в приказном тоне он попросил Корнилова. — Можешь откровенно.
— Тебя кто к нам рекомендовал? — спросил Корнилов. Я попробовал говорить, и захрипело в горле. Закашлялся. — Поднеси ему воды, — Корнилов сказал охраннику.
Тот сунул мне стакан в зубы и едва не утопил. Пришлось отвернуть голову. Вода плеснула на подбородок, полилась по горлу, за рубашку.
— Трошин Семен Семенович, — сказал я.
— Так. Действительно… А зачем ты вчера с ним встречался? О чем говорили?
— Я с ним не встречался. Случайно увидел меня в метро и… остановил… Его убили, — мрачно сообщил я.
— Действительно… Будешь говорить правду — снимем с тебя наручники и отпустим… Девушка с тобой — кто она тебе? кто ее отец? зачем вы вечером вошли в редакцию?..
— Знакомая девушка… Попросила проводить ее…
— Так. Случайно увидел… Попросила проводить… В восьмом часу вечера! какого черта делать в редакции? В «Московской газете»?
— Нет, — я ответил быстро, без запинки, — мы зашли в молодежную газету. Она принесла стихи. А я ее проводил. Чего делать в «Московской газете»? они не публикуют стихи…
Широкоплечий подвинул Корнилова и долго и пристально вглядывался в мои глаза:
— Ты знаком с журналистом Лагутиным?
Я отрицательно помотал головой.
— Ну, если не врешь, — вступил Корнилов и хохотнул: — после четырнадцати ноль-ноль никаких шансов.
— Чего болтаешь? Откуда тебе известно? — взъелся широкоплечий.
— Прости, Шмель. Ты сказал — можно откровенно.
— Не нужно о таких вещах…
— Все равно ведь… — Корнилов со значением посмотрел на охранника, а тот, как в зеркале отразив зловещее выражение шефа, перевел взгляд на меня.
— Не сейчас… Не здесь… С ума спятили? — одернул его широкоплечий.
Бритоголовый стоял чуть в отдалении. По-видимому, он и был тем свидетелем, кто видел в метро накануне и здесь опознал меня. Стало быть, это он убил Семена Семеновича.
Шмель и Корнилов отошли в угол и там заговорили вполголоса.
Я прикрыл глаза, словно от утомления, предельно напрягая слух.
Они решали мою судьбу.
Ребята собрались крепкие, и пространство было ограниченное, — но если бы не связанные руки, эх! и попробовал бы я мое искусство… Если бы… вот беда — ничего не мог придумать. Притом я понял, что в два часа они расправляются с тестем. А сколько сейчас? И часов-то нет, и руки мои скованы…
— Хозяина надо поставить в известность…
— Такие вопросы можем сами решать…
— Спорить со мной?
— Нет, нет… как ты прикажешь…
— Есть много такого, чего простой шпане не дано. Много надо учитывать.
— Действительно… Это Хозяин гениально придумал. Черная «волга» у подъезда. Ты ему разработал?
— Какая разница?
— Не-ет… никакие суды, никакие вредные журналисты… Чья «волга»?
— Таможенник. Начальник Кожуховского поста.
— Без балды говорю — гениально!.. Выходит к своей машине, и нечаянно… х-хо!.. нечаянно накрывает чужой взрыв… — Снова жуткий смешок. — Наезд на таможенника, не на него — и значит, не мы! У кого был мотив сработать таможенника — пускай ищут.
Мне послышалось, в интонации широкоплечего Шмеля прозвучало удовлетворение тщеславия:
— Комар носа не подточит… То есть подозревать можно все что угодно, но… реально картина такая. Ты верно просек.
— Я больше не нужен?.. — спросил бритоголовый. — Я пойду?
Шмель с минуту задумчиво смотрел на него:
— Добро. Ты — молодец. Злобину твоему будет известно. Ступай.
— С этим что решаем? — спросил Корнилов.
— Пока до вечера здесь. Надежно — не выбраться отсюда… не слышно?.. Свяжусь с Хозяином — тебе сообщат. Гляди в оба. Поставь человека самого внимательного.
— Да вот, — показал на охранника, — человек готов. Куда как внимателен.
— Я ухожу.
— Пойдем провожу тебя… — Корнилов, перед тем как уйти с широкоплечим, обратился к охраннику: — Гляди в оба. Смену пришлю. Закрой за нами изнутри.
Охранник вышел в первую комнату и тут же вернулся.
Сел на стул напротив меня, уставился не мигая.
Стоило мне пошевелиться и кашлянуть — он вскинулся и злее прищурил глаза.
Так прошло с полчаса.
Мои члены затекли. Пора было попробовать что-нибудь — ну, хотя бы размягчить чуточку этого цербера.
— За что меня? — задал я вопрос. — Ты видел — я работаю… нормально…
— Замолкни! Не болтай! — оборвал он.
— Все-таки за что? Ничего не объяснили.
— Сказал — замолкни!..
— Я ничего не сделал! — с сердцем произнес я. — Ничего не знаю.
Он встал на ноги и поднял кулак, изобразив зверское лицо.
Я заткнулся.
Он сел на свой стул и, я видел, играет молча в игру, примериваясь, как бы можно уродовать, мучить, колошматить ставшего для него ненавистным пленника, потому что я третьего сорта, во власти у него. А он господин положения. Но — не велено было ничего делать, не разрешено. И это его удержало.
Я подумал, надо попытаться с другого конца.
— Жизнь тяжелая штука, много стало плохих людей… — Я быстро произнес и умолк, прежде чем он успел взбелениться. Через минуту так же выдал спокойной скороговоркой: — А в какой жизни мы бы хотели жить?.. — Я опять замолк. — Чтобы люди жили в достатке, не умирали с голода раньше срока… Пенсию, зарплату платили… По- доброму друг к другу относились, не было наездов, несправедливости… Любили бы друг друга, не дурили мозги… Слушай, друг, пожалуйста, позволь мне побыть две минуты стоя?.. Корнилов не запретил. Я только постою, спина отдохнет. У меня в позвоночнике искривление… А я, когда бодягу закончат и выпустят, — ты слышал? Корнилов сказал, снимет наручники и выпустит… Я в твой компьютер такую новую игру поставлю — класс! Финская баня с мужиками и бабами: она должна пробраться к королю сквозь других мужиков — или он к королеве скачет через других баб. Понял?.. Такой игры ни у кого еще нет. Только у тебя будет.
Удивительно — кто-то, должно быть Валерий, молился за меня, за всех нас.
Цербер молча смотрел, как я подымаюсь, встаю на ноги, упираясь плечом о стену. То ли устал все время собачиться, то ли заслушался.
И вот я стою, чуть-чуть качаю себя на носочках, тайно пробую руки за спиной, насколько могу далеко поднять.
Нет, остались только ноги, плечо и голова.
В руках небольшая свобода есть, но они без пользы, хорошо, что не мешают.
И вот я стою и не смотрю на него. Но вижу все отчетливо. И расстояние, и его позу. О риске не думаю, не хочу знать. Что будет, то будет — ничего другого нет.
В комнате один только пустой стол и несколько стульев. Плафон под потолком.
Почему-то запах ландыша. Что за черт? Или охранник пользуется духами, или… через вентиляцию — свежий, чистейший от снега и холода воздух? Снаружи? Но тогда так ли уж отсюда не слышно, если громкий крик или выстрел?
У меня один шанс. Один удар, окончательный, финальный. Второй — уже не мой.
Незаметно делаю полшага вперед.
Господи! он молчит. Заснул? Отрешился?
Еще четверть шага. И довольно. Расслабился, приготовив каждую мышцу к тому, что назначено, взлетел, согнув ноги, и с силой ударил в голову и в горло.
Грохот падения тела, отпрыгнул стул.
Я мягко приземлился. Мгновенно повернул себя, уперся лбом и плечом — и вскочил на ноги.
Он барахтался на полу, пытаясь подняться, достать оружие.
Я шагнул к нему и… не стану рассказывать, что я с ним сделал, — в смертельной схватке происходят такие вещи, о которых не следует рассказывать никогда.
Мне надо было, чтобы он отключился. Надолго. Я исполнил.
Еще до всего я попробовал кисти рук