После занятий всей группой было решено пробежаться по магазинам. Лиза же, незаметно отстав от подруг, села на семьдесят восьмой автобус и поехала на Дмитровку. Ей казалось, что все, что с ней сейчас происходит, - продолжение сна с карасем в свитере. Пропало ощущение реальности происходящего. Ей не хотелось уже ни учиться, ни покупать духи, ровно ничего, кроме Елисея… Но у него был цейтнот. До вечера было еще далеко, и она решила приблизить встречу. Подумаешь - друг-беженец! Да она с ним сразу найдет общий язык и уж как-нибудь даст понять, что хотя бы один вечер им нужно будет провести вдвоем с Елисеем - взрослые же люди.
Она очнулась уже возле двери. Потрогала ладонью кожаную обивку и только тогда поняла, что это не сон, что она в Москве и стоит перед дверью, за которой находится совсем другой мир, где все подчиняется только ей, где очень скоро - так говорил ей в прошлую встречу Елисей - вообще все будет принадлежать только ей.
Она позвонила. И совершенно не удивилась, когда поняла, что там никого нет. Цейтнот.
И тогда она достала из сумочки ключ. Она заказала его в прошлый раз, чтобы иметь возможность сделать Елисею сюрприз, или на тот случай, если он, к примеру, не получит вовремя ее телеграмму. Сколько раз она в воображении рисовала себе эту встречу!
Она открыла дверь и вошла. И сразу почувствовала облегчение.
Она почти дома. Как бы много она заплатила, чтобы не было этого «почти».
Ступая босыми ногами по паркету, она спрятала в шкаф сумочку и шубу с шапкой, зашла на кухню, заглянула в холодильник и, обнаружив в нем две бутылки шампанского, застонала от счастья. Конечно, это ее дурацкая мнительность заставляет ее думать, что Елисей охладел к ней. Подумаешь, не купил цветов, так что ж с того? Может, у него сейчас денег нет?
Затем, вспомнив о друге-беженце, она еще раз обошла квартиру в поисках его вещей, но нашла лишь кучку грязных носков в ванной да пару джинсов в спальне на кресле, и то они, как ей показалось, принадлежали Елисею. «Очевидно, беженец сам все понял и съехал на эту неделю с квартиры». Успокоив себя таким образом, Лиза подошла к магнитофону, поставила свою любимую кассету и села в кресло. Она закрыла глаза и стала вспоминать их вечера, проведенные в этой квартире, их разговоры с Елисеем, их медленные танцы под музыку… Потом, утомившись и почему-то всплакнув, она побрела снова на кухню, достала початую банку консервированной фасоли, отрезала себе ветчины и, забравшись с ногами на табурет, стала жевать. Время тянулось медленно. Поев, она смела все крошки со стола, вернулась в спальню, легла и очень скоро уснула.
Проснувшись, она первые несколько минут приходила в себя, пытаясь вспомнить, где она и что с ней, как это часто бывает. Лихорадочные мысли привели ее в чувства, и она услышала какое-то движение в комнате. Нет, будет глупо, если она сразу раскроет свое присутствие. Лиза очень тихо, стараясь почти не дышать, надела чулки, платье, привела в порядок волосы и подправила косметику на лице перед зеркалом, потом подошла к двери и прислушалась.
- …надо срезать все шипы и бросить розы в ванну с водой, - услышала она до боли знакомый голос и подумала, что сходит с ума.
- Нож на кухне, наверное, в раковине, я не успел помыть, - ответил Елисей.
- А ты точно знаешь, что сегодня она будет ночевать в общежитии?
- А где же еще? Я, конечно, пытался что-то сказать про вечер, я же человек воспитанный…
- Бедолага, придется ей всю ночь умываться слезами и дышать хлором казенных простыней. Тебе ее не жалко?
- У нее есть муж, - спокойно возразил Елисей. - Я же не мальчик какой, может и у меня быть своя личная жизнь?
- Может, конечно, и все равно Лизку жалко… Пойми, я привыкла к ней. Мы же с ней на одной лестничной клетке живем, в одной школе работаем… Если бы не она, я бы не встретилась с тобой.
- Ну, тогда давай за нее выпьем. Может, ты весь оставшийся вечер будешь мне рассказывать о ее семье? Ну, расскажи мне о ее муже - его, если мне не изменяет память, зовут Сергеем?
- Да, его зовут Сергеем…
- А почему так грустно? С ним тоже трудно было расставаться?
- Сосед как-никак.
- Понятно. Напишешь ему письмо, вместе напишем, что, мол, возвращаем тебе, Сережа, твою верную жену, Лизу, держи ее покрепче в руках, следи за ней и не пускай ни на какие курсы. Ты побледнела? Что с тобой?
- Знаешь, я вдруг подумала, а что, если бы на месте Лизы оказалась я… Это ведь страшно, Лис… Ведь она любит тебя. Она все эти месяцы только о тебе и мечтала, придет ко мне, обхватит ладонями чашку с чаем и сидит долго, смотрит куда-то мимо меня, в пространство, а потом вдруг скажет: «Вот выйти бы сейчас из дома, взять такси и - к поезду. Упросить проводницу, чтобы так, без билета, взяла в Москву. Утром просыпаюсь - а я у Елисея». Что ты так на меня смотришь? Тебе это не понравилось? Хорошо, не буду. Подними, пожалуйста.
- Что это?
- Календарик. Нравится? Сегодня купила.
- «Девушки в черном». Ренуар. Вот эта, что ближе, на тебя похожа.
- Да? Значит, он не зря мне говорил…
- Кто?
- Сережа сказал мне то же, что и ты, что я похожа на эту девушку в шляпе.
- Выпьем? За тебя, Женечка.
- За тебя, Лис.
Лиза вышла из спальни, подошла к шкафу и взяла оттуда свои вещи, затем в прихожей поспешно оделась и вышла из квартиры. Она не слышала ни Елисея, говорившего что-то быстро ей в спину, не слышала истерического вскрика Жени. Словно накрытая сверху стеклянным звуконепроницаемым колпаком, она, сосредоточив свое внимание лишь на ступеньках лестницы, выбежала в неизвестном направлении.
- В общежитие она вернулась поздно. Забралась под одеяло и, не обращая внимания на расспросы соседки по комнате, долго лежала с открытыми глазами, потом очень громко, отчетливо произнесла:
- Завтра же дам телеграмму.
На другое утро ей стало плохо, поднялась температура. В комнате никого не было, в коридорах - ни души. Лиза выпила еще теплый чай, заваренный соседкой, закусила кусочком сыра. А потом в дверь постучали. Она открыла. На пороге стоял мужчина. Мужчину звали Андреем. Он принес аспирин и сбегал в магазин за молоком.
- Хотите, я поцелую вас, и все пройдет? - спросил Андрей.
- Нет. Я не люблю целоваться. Чтобы целоваться, нужно любить, а я вас не люблю, я вообще никого не люблю. Мне нужен Ренуар, телеграмма и немного горячего молока.
Она рассказала ему про «Девушек в черном».
- Хотите посмотреть?
- Купить.
И Андрей повез Лизу в Пушкинский музей. По дороге зашли в рюмочную. Лиза сказала, что за все заплатит сама. После рюмочной вернулись на Цветной бульвар, и Лиза дала телеграмму мужу: «Приеду двадцать третьего. Встречай все московские поезда».
В музее Лизу мутило, в зале, где посетители с любопытством разглядывали извращенные композиции абстракционистов, ее вообще чуть не стошнило. У импрессионистов она почувствовала себя как дома. Она попыталась сказать это спутнику, но так и не смогла подобрать выражения. От выпитого в рюмочной коньяка в голове все смешалось.
- Ты, карась в джемпере, покажи мне этих, в черном…
- Вы же, Лиза, только что прошли мимо них.
- Ну так верните меня к ним.
…На шум сбежались посетители и служащие музея: Лиза, ухватившись за рамку ренуаровских «Девушек в черном», что-то сбивчиво объясняла, не выпуская картину из рук. Был, конечно, скандал. Андрей куда-то исчез.
Лизе помогла какая-то незнакомая женщина. Она вывела ее на улицу и рассказала, как ей добраться до вокзала. Купив билет, Лиза прошлась по торговым рядам, зашла в кафе, где съела пирожок с брусникой и подала старушке-нищенке тысячу рублей. Времени до поезда оставалось еще много, и она решила зайти в книжный магазин. Там она купила фломастеры, зеленую ручку с рыженькой белочкой, коллекционный томик-миниатюру Кольцова, большую физическую карту мира, несколько коробочек с итальянскими цветными скрепками и собиралась было уже выйти из магазина, как увидела на одном из стендов большой альбом Ренуара.
- Заверните, - сказала она продавщице.
В купе, ночью, когда поезд мчал ее домой, Лиза, разглядывая лежащий на коленях альбом, спросила у рыжей женщины в красном платье с блестками, которая жадно пила лимонад и без конца грызла кедровые орехи:
- Вы бы простили своему мужу измену с собственной подругой?
Женщина в красном платье усмехнулась:
- А куда бы это я, интересно, делась? Вы, наверно, и сами изменяли мужу? Это - жизнь! - многозначительно изрекла многоопытная шатенка и отправила в рот очередную порцию орехов.
- А вам нравится эта женщина? - И Лиза ткнула пальцем в репродукцию, на девушку, что на переднем плане в черной шляпке.
- Я же не розовая какая, мне больше, признаться, мужики нравятся. Но она ничего, а вот эта зато, что на нее сверху смотрит, - точная копия…
- Чья копия?
- Как чья? Твоя. И нос, и губы.
Лиза подняла голову и взглянула с недоверием на рыжую женщину. Потом медленно закрыла альбом, легла, закрыла глаза и… уснула. И в эту ночь ей не приснилось ничего.
Евгения МихайловаМарго
Я созерцатель, и этим все сказано… Я с балкона двадцать первого этажа вижу больше, чем некоторые у себя под носом, в очках и с лупой. И это позволяет мне исключить из своей активности лишнее или не очень обязательное шевеление ногой, пальцем, ну и всякие наклоны в разные стороны.
Я смотрю на людей, вижу выражения лиц, мимолетные сценки, ловлю слова и фразы, а затем уже на диване - ноги на столе или подлокотнике - прихожу к простейшему открытию, которое опровергнет очередную «народную мудрость». Вот сейчас допью кофе на молоке или неразведенных сливках, так полезнее и вкуснее, и выведу формулу дня. Может быть, для самых тупых карманников и характерно брать то, что плохо лежит. Но настоящие воры по призванию берут лишь то, что лежит хорошо, даже идеально лежит, защищено со всех сторон и кажется своим обладателям гарантией от всех бед, панацеей от черных дней, уникальным сокровищем, секрет которого не раскрыть никому и никогда.