Генриетта Дормидонтовна обернулась к Анне.
- Да, моя милая? - При этом «милая» она сказала мягко, как пропела.
- Да-да, - волнуясь, вступила в разговор Анна.
Генриетта благосклонно наклонила голову, как бы говоря - ничего-ничего. Я слушаю, даже королевы иногда снисходят к простым смертным.
- Недавно к нам обратилась одна девушка, она разыскивала следы своей прабабки, и выяснилась удивительная вещь: оказывается, та была знакома с Гумилевым, и он доверил ей тайну своих африканских путешествий. Если вкратце - он искал там Ковчег Завета…
После этих слов Генриетта впала в такую глубокую задумчивость, что можно было решить, что она уснула, если бы не мерное дыхание и шевеление пальцев, двигающихся так, словно старуха перебирала невидимые четки.
- Ну, я так и думала все это время… - сказала она наконец хриплым голосом. - Чего-то в этом роде и можно было ожидать от нашего Гуми, - усмехнулась Генриетта. - Он всегда был любителем экстравагантных тайн и авантюристом по жизни. Его манило все неизведанное, запредельное…
- Он был розенкрейцером, - вставила Анна.
- Я знаю. Я могу продолжать?
- Да. Конечно.
- Итак, эти две красавицы - Ида и Фредерика - ходили в студию Гумилева. В Дом искусств на Мойке. Сам дом - Елисеевский особняк - выглядел снаружи и изнутри необыкновенно величественно и романтично. В то время вскоре после революции царила разруха, в зимнее время город не отапливался… Каждый вечер Ида как на праздник шла на занятия в поэтическую студию, на свидание с мэтром. И студия носила красивое романтическое название - «Звучащая раковина».
- Геня! Анну интересует портрет Гумилева, написанный Надеждой Шведе. Вы что-нибудь можете об этом сказать?
Руки пожилой женщины задрожали, и она стиснула их, чтобы унять волнение.
- Если бы мои мысли не путались. Очень боюсь что-то забыть…
- Память у нее хорошая, - наклонившись к Анне, сказала Ида. - Она все помнит.
Легкая улыбка тронула губы Генриетты Дормидонтовны.
- Ида Наппельбаум ходила заниматься также к Николаю Радлову, который впоследствии женился на Надежде Шведе… О, и с той и с другой стороны это были весьма примечательные люди. Достаточно сказать, что Коля Радлов…
Генриетта так нежно произнесла это имя «Коля», что Анна поняла: для нее нет ни времени, ни расстояния.
- Коля был великолепным художником, искусствоведом, преподавателем…
- Ах. Что же мы не едим! - спохватилась Ида. - Прошу. Прошу! Нехорошо…
- Ида, оставь… Гости сами решат, что им делать, не опекай…
Возникла пауза.
- И вот Надежда Шведе, которая впоследствии стала женой Радлова, написала этот самый загадочный портрет Гумилева, который после его гибели оказался у Иды. Когда Гумилева арестовали, именно Ида вместе с Ниной Берберовой, другой пассией Гумилева, носила ему в тюрьму передачи, так как молодая жена поэта Анна Энгельгард боялась это делать.
И Нина с Идой, точно жены, опекали арестованного Гумилева. Позже они увидели списки расстрелянных, среди которых значился и Гумилев, и обе они, как и другие друзья и знакомые поэта, отказывались в это верить, им казалось, что Гумилев не может умереть… Моисей Наппельбаум купил портрет поэта у Надежды Шведе для своей дочери. У Иды оказалась и другая реликвия, связанная с Гуми, - черепаховый портсигар, который неизменно присутствовал на заседаниях поэтической студии. На нем Гумилев любил отстукивать пальцами. Портрет был с Идой неразлучно: и в квартире на Литейном, и на Рубинштейна. Но в 1937 году стало ясно, что картину в доме держать опасно. Было принято решение разрезать ее на кусочки и сжечь в печке у родственников на Черной речке. Как рассказывала после Ида - ей было плохо, когда картина горела, - казалось, там заживо горит человек. Но на этом история с портретом не закончилась. Иду все-таки арестовали в 1951 году по обвинению в знакомстве с Гумилевым и хранении его портрета. Она получила десять лет лагерей, но отбыла три с половиной года - ей повезло, Сталин умер, дела начали пересматривать. Позднее этот портрет все-таки восстановили. Художница Вязьменская создала его заново по черно-белой фотографии и указаниям Иды, которая помнила цвета и оттенки на картине.
- Портрет точно сгорел? - задала вопрос Анна.
Ей показалось, что глаза Генриетты Дормидонтовны странно блеснули. Или это был отблеск от пламени свечей.
Старая женщина чуть помедлила с ответом.
- Конечно, мне же об этом рассказывала мама. Никаких сомнений нет. Потом, как я уже сказала, портрет восстановили. Он странный. Очень странный, - покачала головой Генриетта. - Гуми с бритой головой, как жрец, с книгой в руке… Знаете, есть люди, которые видят нечто большее, чем простые смертные. Можно спорить - всем ли дается этот дар и можно ли его развить. Точного ответа нет, но, несомненно, здесь замешана тонкая наука - генетика. Мы не знаем своих корней, своих предков… Не каждой так повезло, как… Как ее зовут? - обратилась она к дочери. - Актрису, о которой ты мне недавно рассказывала?
- Тильда Суинтон, - вставила Ида. - Она знает свою родословную на протяжении тысячи лет.
Анна вспомнила холодно-мраморную злую колдунью из «Хроник Нарнии» и издала возглас удивления.
- Именно так, - подтвердила Ида.
- Так и должно быть, - заметила Генриетта. - Знание своего рода открывает тайны, спрятанные в прошлом. Ты делаешься сильнее, когда можешь рассказать о своих корнях. Но мы отвлеклись… Я просто хотела сказать, что вы, видимо, принадлежите к тем людям, у которых есть глаза, - обратилась она к Анне.
Та поблагодарила полумрак, потому что иначе всем было бы видно, как она покраснела.
- Вернемся к портрету Гумилева, - продолжила Генриетта. - А ты знаешь, милая, - обратилась она к дочери, - мне хочется еще шампанского. Да что же это за удивительная ночь, - покачала она головой. - Давно у меня не было такой…
Даже в неверном свете колеблющегося пламени свечей было видно, как заблестели глаза старой женщины. У нее выпрямилась спина, и теперь своей осанкой она напоминала королев, какими их обычно рисовали придворные живописцы.
Анне показалось, что комната превратилась в раковину, в которой звучали голоса минувшего.
Здесь, в этом странно искривленном пространстве, не было мертвых. Все были живы - давно угасшие тени затрепетали и обрели плоть.
- Гуми на этом портрете как жрец. Книга в руке. И слева от него - Вавилонская башня… К чему это? О чем возвещает этот портрет? - задумчиво спросила Генриетта.
- Гумилев был человеком, который мог заглядывать в иные миры…
Пожилая дама удовлетворенно кивнула и продолжила:
- Он как бы хотел сказать нам о цикличности истории. О том, что все повторяется. Ничто не ново под луной, как поведал нам другой мудрец - царь Соломон. После революции был провозглашен новый строй и иное объединение людей - советский народ… Советский человек - как другой генотип. Здесь можно проследить сходство с историей Вавилонской башни. Смешение языков и народностей при строительстве башни, попытки дотянуться до неба, бросить вызов Богу. Все это присутствовало и при Советах. Но этот строй ждал неминуемый крах, как и строителей Вавилонской башни… Вот что хотел нам сказать несчастный Гуми, который тогда уже все предвидел: и тщетность попыток, и крушение надежд.
- А книжечка красного цвета, очевидно, давала отсылку к коммунизму, - вставила Анна. - Она напоминает паспорт.
- Да… Похоже на то… - Тут Генриетта будто потеряла к ней интерес, погрузившись в воспоминания. - Интересно, что портрет написан Надей Шведе, впоследствии Радловой. Радловы очень любопытная семья. Они были связаны с научными и придворными кругами. Настоящая элита того времени. Надежда Шведе - урожденная Плансон, ее отец был вице-адмиралом и членом Императорского географического общества.
- Да, африканские путешествия Гумилева прикрывались научными изысканиями. Его последние посещения Африки - в глубь Абиссинии. Гумилев собрал богатый этнографический материал, который можно видеть и сейчас. Здесь придраться совершенно не к чему, и для всех Гумилев был этнографом-путешественником, обогатившим отечественную науку. Получается, что Шведе и Радлов знали об истинной цели африканских путешествий Гумилева? - после недолгой паузы спросила Анна.
- С высокой степенью вероятности можно утверждать, что это так, - несколько сухо сказала Генриетта Дормидонтовна. - Такое изображение Гумилева свидетельствует о том, что они были посвящены в его тайную жизнь.
- Кстати, стихотворение Гумилева «Заблудившийся трамвай» было опубликовано в сборнике «Огненный столп». Стихотворение написано в 1919 году в декабре, перед Новым годом, поэт как бы предчувствовал будущее, - задумчиво произнесла Анна. - Портрет Шведе создан в 1920 году, а в 1921-м поэта расстреляли. Все складывается в единую цепь. Красная книжечка может быть отсылкой к «Огненному столпу». Скажите, - решилась Анна. - Известно, что Гумилев отправился в Африку, имеется в виду поездка в Абиссинию по заданию и под покровительством Музея антропологии и этнографии Императорской академии наук. Директор музея, академик Василий Васильевич Радлов, настоящее имя которого Фридрих Вильгельм Радлов… Я хотела найти связь с родом Николая Радлова, мужем Надежды Шведе. Его отец был философом, тайным советником, работал в императорской публичной библиотеке, а после революции возглавил ее. А дед - Леопольд Федорович - был директором одной санкт-петербургской гимназии, а впоследствии - заведующим этнографическим музеем Императорской академии наук.
Есть ли связь между этими двумя Радловыми? Василием Васильевичем и отцом Николая Радлова?
По губам Генриетты скользнула едва заметная улыбка.
- Разве такие связи афишируются? Вы не найдете достоверных данных об этом даже в Интернете, где, казалось бы, можно найти все. Я так думаю, что Всемирная сеть тоже проходит жесткую цензуру, просто этого почти никто не замечает. О, этот тонкий немецкий след… в России, в истории русской науки и культуры, искусства… О, эти саксонские и остзейские бароны… - И она замолчала. А потом резко встрепенулась. - Помните у Булгакова в «Мастере и Маргарите» барона Майгеля, чья кровь наполнила чашу на балу Воланда?