— Откуда знаешь про кошек? — повторила я, взвешивая в руке батон.
— Блин, Инка, тебе в допросной цены бы не было! — психанул любимый. — Ну откуда я могу это знать — участковый сказал, разумеется, говорю же, он в курсе всего. Я ж расспрашивал про здешнюю криминогенную обстановку, он и поведал, какие тут преступления. Одна бабка написала заявление на продавщицу, потому что та ей всучила вязаный жилет, якобы гипоаллергенный. А бабке от него поплохело, поскольку у нее непереносимость кошачьей шерсти. Стали разбираться — и оказалось, что ушлая продавщица жилет тот связала сама, тут многие бабы этим занимаются, но для удешевления изделия щедро подмешала к дорогой козьей пряже кошачью шерсть! Теперь все, я могу наконец поесть?!
— Приятного аппетита. — Я поставила на стол тарелку с нарезанным хлебом, солонку и перечницу.
Умиротворенный любимый заработал ложкой, а я села напротив него, подперла щеку ладошкой, как пресловутая продавщица из местного магазина, и слегка пригорюнилась.
— Ну, и чего ты киснешь? — покончив с супом, спросил Кулебякин. — Тайны разгаданы, дело раскрыто, и у нас с тобой еще две недели спокойного отдыха.
— И это прекрасно, — кивнула я. — Но знаешь… Немного жаль, что на самом деле тут нет никаких загадок природы, ничего такого необыкновенного и чудесного…
— Ты у меня чудесная! — Денис встал, обошел стол и притянул меня в объятия. — Какой глинтвейн вчера сварила — просто волшебный! Фея ты моя с палочкой!
— С пластинкой, — почти беззвучно поправила я и спрятала на груди любимого коварную улыбочку.
Ну и ладно, пусть капитан Кулебякин думает, что он раскрыл все тайны. Я-то знаю, что это далеко не так!
Секрет моего фирменного глинтвейна он никогда не узнает.
Татьяна УстиноваУ меня зазвонил телефон
Он принимал душ, когда дверь тихонько хлопнула и сквозняком дернуло по занавеске.
Дети пришли, решил он, намыливая волосы.
Что-то рановато, обычно их с горы не вытащишь. Предполагалось, что они скатятся еще пару раз, а потом все вместе двинут на ужин.
Они прилетели вчера, большой компанией, и пока как следует не освоились в свободе и безделье. Крохотный пряничный немецкий городок, засыпанный чистым снежком, уставленный елочками, увешанный разноцветными лампочками и рождественскими веночками, был почти пуст — Рождество миновало, а Новый год еще не грянул. В это время принято сидеть дома. Попивать глинтвейн — здесь говорят «глювайн», — любоваться на елочку и правой рукой прижимать к себе супругу, а левой по очереди гладить по головам малюток. Проделывать все это следует дома, а вовсе не на горнолыжном склоне!..
До нынешнего года он все это и проделывал — ну не совсем уж так до приторности сладко и открыточно, но что-то в этом духе проделывал!.. Елочку выбирали и наряжали «всей семьей», метались по магазинам, выбирая прекрасные глупые подарки, покупали еду — новогодней еды должно быть столько, чтобы хватило до самого Рождества человек примерно на пятьдесят.
И никогда он не соглашался никуда ехать или лететь, хотя каждый год его звали то в горы, то на пляжи. Нет, ну куда лететь на Новый год!.. А запеченная буженина в фольге?! А подарки под елкой? А «Ирония судьбы» пять раз за день по разным каналам? А нелепые норвежские варежки, которые надеваются раз в год, первого января, на горку?! А худосочные детские задницы, торчащие над разложенной на полу «Монополией»?! А поцелуи, пахнущие шампанским, клубникой и кофе, ранним серым новогодним утром, под теплым и легким одеялом?! И в голове шумит, и впереди выходные, и все так хорошо, что даже странно, что так хорошо!..
В этом году все не так.
Отель вместо дома. Чемоданы вместо подарков под елкой. Оставленная на полпути работа. Кажется, он даже строчку в ежедневнике не дописал, бросил как было — не хотелось ему дописывать. Ничего ему не хотелось — ни отдыхать, ни работать.
И еще собаку пришлось отвезти маме, и он сочувствовал обеим — и маме, и собаке.
Кроме того, он ждал звонка из Москвы, и этот звонок был так важен, что мысль о нем все время всплывала в сознании, даже вчера вечером, когда он пил в ресторане вино и разнимал детей, которым как раз в этот момент пришло в голову выяснить, кто умнее. Этот вопрос они выясняли, стуча друг друга по голове толстой книгой и оценивая звук, который раздавался.
Мишка, самый старший, объявил остальным, что чем звук звонче, тем, стало быть, человек глупее. Младшие поверили и старались стучать друг друга тихонечко, вполсилы, но все равно к концу процедуры пришлось их разнимать.
Он старательно домыл голову — жена всегда говорила, что, если волосы в порядке, на все остальное наплевать! — и, обмотавшись полотенцем, вышел из душа.
Странное дело. В номере не было никаких детей, ни его собственных, ни пришлых. Его общительные дети любили притащить в гости каких-нибудь новых знакомых со склона или из бара, где они шикарно попивали горячий шоколад или капучино. Старшие пили со взрослым достоинством, а маленький всегда фыркал и хрюкал от удовольствия, как слоненок, вытягивал губы трубочкой, слизывал пенку, утирался рукавом, и у него становились блестящие и круглые мышиные глаза.
Жена хохотала и вытирала ему мордаху салфеткой — по кругу, как кот Базилио вытирал бедолагу и недотепу Буратино!..
Детей — бедолаг и недотеп — в номере не было, зато обнаружилось, что пропал его мобильный телефон, а это уже было серьезно.
Мало того, что телефон последней модели был из дорогих, мало того, что там помещались все контакты, и дорогие сердцу эсэмэсочки, и его расписание на несколько недель вперед, и дни рождения, но он еще ждал звонка — так, что ни о чем другом думать не мог!..
Он поискал на тумбочках — в своей комнате и в детской тоже. Зарядники на месте, детские трубки тоже на месте, а его телефон как в воду канул!
Он поискал в чемоданах, мало ли, может, засунули по недоразумению или смахнули, когда одевались на склон. Нигде и ничего.
Снова дернуло сквозняком, бабахнула входная дверь — вернулись дети.
— …сколько раз можно повторять, Тимон, когда падаешь, надо снег из перчаток вытряхивать! Понял?! Не ребенок, а наказание какое-то!
Что-то рассерженно загрохотало, взвизгнула «молния», и Мишка, старший, продолжил разборку:
— У тебя теперь полные перчатки воды! Ты что? Тупой?!
— Он не тупой, он просто последний в цепочке питания! — Это Саша вступила.
Тимон благоразумно помалкивал, было слышно только сосредоточенное сопение.
Он вышел и посмотрел на них. Они возились в просторном холле, неуклюжие от комбинезонов и лыжных штанов, краснощекие, длинноволосые, пахнущие морозцем и его собственными детьми.
Он так жалел их!.. Лежа по ночам без сна, с тошнотворным страхом он все время думал одно и то же — что с вами будет, мои хорошие? Что же мне сделать, чтобы у вас, хотя бы у вас, все обошлось?…
Он никогда и не подозревал, что способен на такой страх.
— Пап, привет! Ты зря ушел! Все ушли, мы так классно катались! Даже Тима со «стиральной доски» съехал!
— Он не хотел, пап! Но его Мишка заставил!
— Тим у нас герой! Да, Тим? Только полные варежки снега набрал!
— Я упал, — сообщил Тим, подумав. — Я не специально, папа, полные варежки снега набрал.
Отец вздохнул и спросил серьезно, не знают ли они, где его мобильный телефон.
— Ты что, папа? — Саша распахнула голубые, огромные, таинственные, в длинных пшеничных ресницах глаза. Ну что делать, если у его дочери именно такие глаза! — Мы никогда его не берем! И не играем с ним, ты же не разрешаешь! И Тиме я не позволяю…
Тимон сосредоточенно пристраивал на батарею свои мокрые перчатки, которые никак не пристраивались. Уложив одну, он брался за вторую, а первая в это время шлепалась на ковер с мокрым лягушачьим звуком, и все повторялось сначала.
Мишка подошел, отобрал у него перчатки и разложил на батарее. Тим возликовал, а Мишка поверх его спутанных светлых влажных волос внимательно посмотрел на отца — у того было напряженное, сердитое лицо.
Некоторое время телефон искали все вместе, но не нашли.
— Пап, а ты на склон его не таскал?
— Миш, как я могу таскать его на склон?! На веревочке, что ли, за собой возить?! Он же здоровый, ни в один карман не лезет!
— И то правда.
— Пап, ты не волнуйся только, — сказала Саша совершенно как взрослая. — Найдется твой телефон.
— Вы не понимаете!.. — перебил он угрюмо.
Ему должны звонить, а мобильника нет! Кроме того, такого быть не может, чтобы из закрытого номера в дорогом отеле вдруг пропал телефон! А что еще может пропасть? Кошелек? Бумажник? Кредитные карты?
— Миша, ты точно не брал?
— Пап, ты что, с ума сошел?! Я вообще не притрагиваюсь ни к твоему телефону, ни к компьютеру, ни к машине! Если мне надо, я у тебя прошу, и точка!
— Да, но телефона-то нет!
— Мальчики, не ссорьтесь, — сказала Саша, совершенно как ее мать. — Давайте искать.
Искали долго — и в его спальне, и в комнате детей, и в ванной, и в сумках, и в карманах, где этот распроклятый телефон уж точно никак не мог оказаться! Даже Тим вынул палец из носа, которым он там сосредоточенно и заинтересованно ковырял, бодро залез под кровать и завывал оттуда страшным голосом.
Все насмерть перессорились, но телефон как в воду канул.
Только болтался осиротевший хвост зарядника, а рядом лежала карточка-ключ, которой открывался магнитный замок.
Он посмотрел на карточку, подумал, потом быстро залез в карман джинсов и извлек вторую, точно такую же.
Ну да, все правильно. Их и должно быть две, только одну он сегодня утром отдал Олегу. Они пили пиво на террасе отеля — эдакие состоятельные, взрослые, но все еще молодые хлыщи в норвежских свитерах и белых унтах, на загорелых лицах непременные темные очки!.. Они пили пиво, страшно гордились собой, поглядывали по-петушиному, хотя петушиться было не перед кем.
Олег расслабленно пил пиво, а потом вдруг вспомнил, что должен немедленно что-то купить такое, без чего никак невозможно кататься, то ли очки, то ли перчатки, и засобирался в город, чтобы потом успеть вместе со всеми к подъемнику. Свою карточку-ключ и одновременно пропуск на территорию отеля он позабыл в номере, а без карто