Мелодия любой сложности (даже песенка «Три слепых мышонка» по-своему сложна, если для ее исполнения выбрать инструмент с особым тембром) проходит мимо рассудка и попадает прямиком в руки живущего в каждом из нас математического гения. Именно он, обитая у нас в подсознании, реагирует на все внутренние сложности, взаимосвязи и взаимоотношения, о которых, как нам кажется, мы ничего не знаем.
Кое-кто возражает против такой точки зрения и считает, что тем самым мы сводим музыку к математике, не оставляя места чувствам. На это я бы ответил, что музыки без чувств просто не бывает.
Вещи и явления, затрагивающие наши эмоции – форма цветка или греческого сосуда, рост и развитие ребенка, ласковое дуновение ветерка, движение облаков в небе, их причудливые очертания, блики солнца на водной глади, трепетание лепестков нарцисса, то, как вскидывает голову любимая и как струятся ее волосы, как стихает последний аккорд, – все это можно описать потоком чисел.
И это никак не попытка упрощения – вот в чем красота такой идеи!
Спросим Ньютона.
Спросим Эйнштейна.
Или поэта Китса, который утверждал: то, что воображение постигает как красоту, по-видимому, и есть истина.
Он вполне мог сказать то же самое о руке, ловящей мяч, но не сказал, потому что, будучи поэтом, предпочитал игре в крикет прогулки в саду с флакончиком лауданума в кармане».
Эти слова о чем-то напомнили Майклу, но о чем именно – он не мог так сразу сказать.
«Это и составляет основу взаимоотношений между нашим «инстинктивным» пониманием формы, очертания, движения, света, с одной стороны, и нашим чувственным их восприятием – с другой.
Именно поэтому я верю, что природе, любым природным объектам и процессам присуща своя форма музыки. Эта музыка будет такой же блистательной, как любая естественная красота, а наши самые глубокие чувства в конце концов тоже есть форма естественной красоты…»
Майкл закончил читать и медленно оторвал взгляд от страницы.
Интересно, слышал ли он когда-нибудь столь прекрасную музыку? В поисках ответа на этот вопрос он залез в темные уголки своей памяти, однако в каждом из них звучало лишь угасающее эхо мелодии, которую ему не удавалось ни уловить, ни расслышать. Он вяло отложил журнал в сторону и вдруг понял, о чем напомнило ему имя Китса.
О слизких тварях в сегодняшнем сне.
На него снизошло холодное спокойствие, как только он приблизился к пониманию чего-то важного.
Кольридж – вот кто это написал!
И твари слизкие ползут
Из вязкой глубины.
«Поэма о старом мореходе»!
Потрясенный Майкл подошел к книжной полке и снял с нее томик стихов Кольриджа. Потом вновь сел за стол и с некоторой тревогой отыскал начало поэмы.
Старик Моряк, он одного
Из трех сдержал рукой…
Слова казались очень знакомыми. Но чем дальше он читал, тем сильнее они будили в нем странные и ужасные воспоминания, которые – он знал это точно – были не его, чужими. Внутри росло ощущение потери и одиночества, так созвучное с его собственным удрученным состоянием, что ему не оставалось ничего другого, как полностью поддаться этому чувству.
И слизких тварей миллион
Живет; а с ними я.
Глава 20
Жалюзи с громким треском открылись, Ричард сощурил от света глаза.
– Ну и замечательный же ты провел вечер, – изрек Дирк Джентли. – Впрочем, самые захватывающие моменты, похоже, полностью ускользнули от твоего внимания.
Он вернулся на свое место, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.
– Только не разочаровывай меня вопросом «Где я?», – заявил он. – Посмотри вокруг и все поймешь.
Ричард в замешательстве оглянулся. Он будто прибыл сюда после долгого путешествия на далекую планету, где царили умиротворение, свет и музыка, и чувствовал себя таким расслабленным, что не хотелось даже дышать.
Деревянная головка на шнуре жалюзи несколько раз стукнулась об окно, и повисла полная тишина. Метроном замер. Ричард посмотрел на часы – начало второго.
– Под гипнозом ты провел чуть меньше часа, – пояснил Дирк. – За это время я узнал множество интересных вещей, а кое-что меня озадачило. Об этом я и хочу сейчас поговорить. Свежий воздух поможет тебе взбодриться, поэтому давай пройдемся вдоль канала. Там тебя никто не будет искать. Джанис!
Тишина.
Ричард хмурился: он все не мог прийти в себя. Мгновение спустя воспоминания протиснулись в голову, как слон в дверной проем, и он в ужасе подскочил на стуле.
– Джанис! – вновь крикнул Дирк. – Мисс Пирс! Черт бы побрал эту девчонку…
Он раздраженно извлек из корзины телефонную трубку и водрузил ее на место. Затем схватил потертый кожаный портфель, поднял с пола шляпу, нахлобучил ее на голову и встал.
– Идем, – сказал он и быстро вышел в приемную, где мисс Джанис Пирс свирепым взглядом буравила карандаш. – Пошли отсюда. Из этой поганой дыры. Будем думать о немыслимом и совершать невыполнимое. Подготовимся к схватке с невероятным и посмотрим, удастся ли нам его победить. А теперь, Джанис…
– Замолчите.
Дирк передернул плечами и взял со стола книгу, испорченную ею при попытке закрыть ящик, с недовольным лицом пролистал и, вздохнув, положил на место. Джанис вернулась к тому, чем она, по всей видимости, занималась чуть раньше, – стала строчить карандашом длинную записку.
Ричард молча, будто со стороны, понаблюдал за ними и тряхнул головой.
– Сейчас произошедшее может показаться тебе запутанным клубком событий, – обратился к нему Дирк. – И все-таки у нас есть за что зацепиться. Из всего, о чем ты мне поведал, только два явления физически невозможны.
– Невозможны? – переспросил Ричард и нахмурился.
– Да, – сказал Дирк, – невозможны целиком и полностью.
И улыбнулся.
– К счастью, – продолжил он, – со своей любопытной проблемой ты пришел по адресу. Потому что я не приемлю слова «невозможно». В моем словаре его нет, – добавил он, потрясая испорченной книгой. – Более того, в нем, похоже, отсутствуют все слова от «мармелада» до «селедки». Благодарю вас, мисс Пирс, вы оказали мне еще одну неоценимую услугу. При успешном исходе дела я даже попытаюсь вам заплатить. А сейчас нам нужно многое обдумать, поэтому я ухожу и оставляю контору в ваших надежных руках.
Раздался телефонный звонок, Джанис ответила:
– Добрый день. Плодоовощная база Вэйнрайта. Мистер Вэйнрайт не может подойти к телефону, он рехнулся и считает себя огурцом. Спасибо, что позвонили.
Она со всего маху опустила трубку на рычаг. Дверь за ее работодателем и его озадаченным клиентом беззвучно закрылась.
– Невозможно? – вновь удивленно повторил Ричард.
– Абсолютно невозможно, – настаивал Дирк. – Ну хорошо, пусть будет «необъяснимо». Зачем называть «невозможным» событие, совершенно очевидно имевшее место? Однако объяснить мы его ничем не можем.
Свежий ветерок у канала Гранд-Юнион привел Ричарда в чувства. К нему вернулась способность рассуждать, но мысль о смерти Гордона не давала покоя. А вот Дирка это, похоже, волновало меньше всего. Как на перекрестном допросе выпытывал он у Ричарда самые незначительные подробности невероятных событий сегодняшней ночи.
Бегун и велосипедист никак не могли поделить узкую дорожку и едва не столкнули друг друга в мутные, неспешно текущие воды канала. За сценой настороженно наблюдала пожилая леди, тянущая за собой на поводке неповоротливого старого пса.
Вдоль противоположного берега выстроились огромные пустые склады с остатками разбитых стекол в окнах. На волнах покачивалась сгоревшая баржа, рядом в грязной воде плавали бутылки из-под машинного масла. По близлежащему мосту, сотрясая фундаменты соседних строений и извергая в воздух черные клубы выхлопных газов, пронеслись грузовики. Мамаша с коляской в страхе отпрянула от края дороги.
Дирк и Ричард отошли на милю от детективного агентства и направлялись от окраины Южного Хэкни к центру Ислингтона, где, насколько было известно Дирку, у ограждения канала висели спасательные круги.
– Но черт возьми, это был лишь фокус, – сказал Ричард. – Профессор их постоянно показывает. Ловкость рук, только и всего. Да, кажется, что это невозможно, но на самом деле ничего сложного, если попросить фокусника раскрыть секрет. Однажды в Нью-Йорке я видел, как человек…
– Я знаю, как это делается, – перебил Дирк.
Он вытащил из носа две зажженные сигареты и большую глазированную инжирину, которую тут же подбросил вверх. Инжирина почему-то не вернулась на землю, исчезнув в воздухе.
– Ловкость рук, обман, внушение. Этому можно научиться, затратив совсем немного времени. Прошу прощения, мэм, – обратился Дирк к хозяйке собаки и вытянул у пса из-под брюха длинную гирлянду цветных флажков. – Думаю, теперь гулять ему будет гораздо удобнее.
Он вежливо приподнял шляпу и двинулся дальше.
– В фокусах все достаточно просто, – сказал он сбитому с толку Ричарду. – Распилить женщину легко. Распилить, а потом снова соединить – немного сложнее, но тоже можно, если потренироваться. Описанный тобой трюк со старинной вазой и солонкой, – Дирк сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, – абсолютно необъясним.
– Наверное, я упустил из виду какие-нибудь детали…
– Это бесспорно. Однако опрос под гипнозом позволяет гипнотизеру разглядеть событие гораздо подробнее, чем видел его сам опрашиваемый. Возьмем, к примеру, девочку Сару. Помнишь, во что она была одета?
– Нет, – неуверенно ответил Ричард. – Наверное, в какое-то платье…
– Цвет? Ткань?
– Не помню. Кажется, темное… Она сидела далеко, я на нее почти не смотрел.
– Платье темно-синее из хлопчатобумажного бархата со сборками у заниженной талии, рукава «реглан» с манжетами, белый воротник в стиле Питера Пэна и шесть перламутровых пуговиц спереди. С третьей пуговицы свисает ниточка. Длинные темные волосы перехвачены на затылке красной заколкой-бабочкой.