– Понимаете, что я сделал? – спросил он потолок, который даже как будто слегка вздрогнул, услышав, что его втягивают в разговор. – Трудную и, возможно, не имеющую решения задачу я преобразовал в обычную лингвистическую загадку. Хотя, – поразмыслив немного, добавил он, – не менее трудную и тоже, по всей видимости, не имеющую решения.
Он убрал ноги со стола и выжидающе посмотрел на Джанис Пирс.
– Ну же, давайте, – потребовал он, – назовите это вздором – должно сработать!
Джанис Пирс кашлянула.
– Это вздор, – сказала она, – поверьте.
Дирк отвернулся, плечи его поникли. Наверное, так никли плечи у натурщика, когда Роден, ваяя «Мыслителя», на минутку отлучался из мастерской.
Он будто пал духом.
– Знаю, – устало произнес он, – что-то тут в корне не так. Я должен отправиться в Кембридж и все выяснить. Но я бы так не беспокоился, если бы…
– Пожалуйста, можно мне уйти? – взмолилась секретарша.
Дирк бросил на нее хмурый взгляд.
– Да, – вздохнул он, – только сначала… скажите… – Он коснулся записки кончиками пальцев. – Что вы об этом думаете, а?
– Мне кажется, все это по-детски наивно, – искренне ответила мисс Пирс.
– Но… но… но… – Дирк от отчаяния стукнул кулаком по столу. – Как вы не поймете: чтобы во всем разобраться, нам надо быть наивными. Только ребенок видит вещи со всей ясностью, потому что у детей нет фильтров, которые не дают нам рассмотреть то, чего мы не ожидаем увидеть.
– Тогда почему бы вам не задать свои вопросы ребенку?
– Спасибо, мисс Пирс, – провозгласил Дирк, надевая шляпу. – Вы вновь оказали мне неоценимую услугу, я вам очень благодарен.
И устремился к выходу.
Глава 24
Выйдя из телефонной будки, Ричард заметил, как испортилась погода. Небо, с утра такое яркое и вдохновляющее, потеряло кондицию и вернулось к своему привычному для Англии состоянию: посерело и стало похожим на старую мокрую кухонную тряпку. Ричард поймал такси и спустя несколько минут оказался у дома Сьюзан.
– Их всех пора депортировать! – бросил водитель, остановив машину.
– А? Кого депортировать, простите? – спросил Ричард, внезапно сообразив, что не слушал таксиста.
– Э-э… – отозвался таксист, тоже сообразив, что его не слушали, – да всех подряд. Нужно избавиться разом от всей этой банды, вот что я вам скажу. А заодно и от их проклятых тритонов, – добавил он.
– Наверное, вы правы, – пробормотал Ричард и поспешно скрылся в доме.
Из-за двери доносились звуки виолончели – медленная, величавая мелодия. Он обрадовался, что Сьюзан играет. Она проявляла потрясающую выдержку и всегда контролировала эмоции при условии, что рядом есть инструмент и она может на нем играть. Ричард заметил странную и удивительную взаимосвязь между Сьюзан и музыкой. Взволнованная или опечаленная, она садилась за виолончель и, предельно сосредоточившись на исполнении какого-нибудь музыкального произведения, обретала бодрость и спокойствие. Однако временами от той же музыки она выходила из себя или теряла присутствие духа.
Стараясь ступать как можно тише, чтобы не помешать ей, Ричард вошел в квартиру.
На цыпочках он пробрался мимо маленькой студии. Дверь была приоткрыта, он остановился, посмотрел на Сьюзан, едва заметно кивнув, чтобы она продолжала играть. Она выглядела бледной и усталой, но все же улыбнулась ему и энергичнее заводила смычком по струнам.
Внезапно солнце, весьма редко отличающееся безупречным выбором момента, решило ненадолго вырваться из обложивших небо серых дождевых облаков и заиграло в ее волосах и на темно-коричневом дереве деки. Ричард смотрел как завороженный. Все потрясения дня вдруг отступили на почтительное расстояние.
Ричард не знал, чья это пьеса. Похоже на Моцарта. Сьюзан вроде говорила, что ей нужно выучить что-то из Моцарта. Он бесшумно прошел в другую комнату, сел на диван и стал слушать.
Наконец мелодия стихла, и спустя минуту в дверях появилась Сьюзан. Она на миг прикрыла глаза, улыбнулась, крепко и трепетно обняла Ричарда, а потом положила на рычаг телефонную трубку. Она всегда ее снимала, когда репетировала.
– Прости, мне нужно было доиграть до конца, – сказала Сьюзан и смахнула с ресниц слезинку. – Как ты, Ричард?
Он пожал плечами и вместо ответа посмотрел на нее растерянным взглядом.
– Не знаю, как я буду жить с этим дальше, – вздохнула она. – Увы. Какой же я была… – Она покачала головой. – Кто мог это сделать?
– Не знаю. Какой-то психопат. По-моему, вряд ли это имеет значение.
– Да, – согласилась Сьюзан. – Ты уже обедал?
– Нет. Ты продолжай играть, а я пока поищу чего-нибудь в холодильнике. За обедом мы все обсудим.
Сьюзан кивнула.
– Хорошо, – сказала она. – Только…
– Что?
– В общем, я не хочу говорить о Гордоне. Пока все не уляжется. Было бы проще, если бы мы с ним были ближе друг другу. А так мне даже неловко, что я почти ничего не чувствую. Поговорить можно, только придется использовать прошедшее время, а это немного…
Сьюзан прижалась к Ричарду ненадолго и тихо вздохнула.
– В холодильнике почти ничего нет, – сказала она. – Йогурт и банка рулетиков из селедки. Можешь открыть. Уверена, если постараешься, у тебя получится. Главное – не уронить на пол и не намазать на селедку джем.
Она обняла его, поцеловала, печально улыбнулась и вновь пошла к инструменту.
Зазвонил телефон, и Ричард снял трубку.
– Алло?
Ответа не последовало, донесся лишь шум, похожий на далекое завывание ветра.
– Алло? – повторил Ричард, немного подождал, пожал плечами и опустил трубку на рычаг.
– Ответили? – крикнула из студии Сьюзан.
– Нет.
– Такое уже случалось пару раз, – сказала она. – Думаю, это какой-то любитель подышать в трубку.
Она продолжила игру.
Ричард пошел в кухню и открыл холодильник. В отличие от Сьюзан он не был ярым приверженцем здорового питания, поэтому обнаруженные там продукты особого восторга у него не вызвали. Он поставил на поднос тарелку с рулетами из селедки, йогурт, рис, положил несколько апельсинов и постарался выкинуть из головы мысль о паре пышных гамбургеров и картошке фри. Еще он нашел бутылку белого вина и вместе с подносом унес ее на маленький обеденный стол.
Вскоре к нему присоединилась Сьюзан. Она вела себя очень спокойно и сдержанно и, немного поев, спросила, что за история случилась у канала.
Ричард недоуменно потряс головой и попробовал объяснить, упомянув о Дирке.
– Как, ты сказал, его зовут? – нахмурившись, спросила Сьюзан, когда он с грехом пополам закончил рассказ.
– Дирк Джентли… э-э… как бы.
– Как бы?
– Ну да, – с тяжелым вздохом отозвался Ричард.
Почему-то как только речь заходила о Дирке, непременно требовалось делать какие-то прозрачные намеки и странные оговорки. Даже на официальном бланке детективного агентства после его имени шел целый перечень таких намеков и оговорок. Ричард достал из кармана лист, на котором давеча пытался привести в порядок мысли.
– Я… – начал он, но тут в дверь позвонили.
Ричард и Сьюзан переглянулись.
– Если это полиция, – сказал Ричард, – тем лучше. Надо скорее с этим покончить.
Сьюзан подошла к двери и сняла трубку домофона.
– Алло?… Кто? – Она нахмурилась, а затем повернулась к Ричарду и посмотрела на него исподлобья. – Поднимайтесь, – неприязненно добавила она и нажала кнопку. – Твой друг, мистер Джентли, – сказала она, вновь сев за стол.
День у электрического монаха выдался на славу, и он радостно пустился галопом. То есть он радостно пришпорил лошадь, а та – безрадостно – пустилась галопом.
Этот мир монаху пришелся по душе. Он в него просто влюбился, хотя не знал, что это за мир и кому он принадлежит. И тем не менее он как нельзя более подходил для того, кто обладает такими исключительными и экстраординарными способностями, как монах.
Его талант оценили. Весь день он только и делал, что подходил к людям, завязывал с ними разговоры, выслушивал их проблемы, а потом тихо произносил три волшебных слова: «Я вам верю».
Эффект неизменно был потрясающим. Не то чтобы в этом мире люди никогда не говорили друг другу эти слова, однако они редко произносили их с той проникновенностью и искренностью, на которую был запрограммирован монах.
В собственном мире его воспринимали как должное. От него требовалось верить и не путаться у людей под ногами. Как только кто-то выступал с новой идеей, вносил предложение или даже придумывал новую религию, его тут же отправляли к монаху. А монах садился, выслушивал, безропотно во все верил, и дальнейший интерес к нему сразу терялся.
Здесь же, в этом в остальном безупречном мире существовала одна-единственная проблема: стоило ему произнести свои волшебные слова, как разговор быстро скатывался к деньгам, а у монаха их, разумеется, не было. Недостаток, который омрачил ряд весьма многообещающих знакомств.
Может, ему удалось бы достать немного денег – но где?
Монах натянул поводья, лошадь моментально и с благодарностью остановилась и принялась пощипывать травку у обочины. Она понятия не имела, зачем понадобился весь этот галоп, он ей был неинтересен. Интересовало ее лишь обилие еды под ногами. И лошадь решила наилучшим образом воспользоваться случаем и как следует перекусить.
Монах пристальным взглядом окинул дорогу. Она о чем-то ему напомнила. Он проскакал немного выше и посмотрел еще раз. Лошадь, остановившись, тотчас вновь принялась за еду.
Да. Монах был здесь минувшей ночью.
Он четко помнил это место. Ну, или почти четко. Во всяком случае, он верил, что четко помнил, а это главное. Вот здесь он брел, совершенно сбитый с толку, а сразу за поворотом, если он не ошибается, стоит какое-то придорожное заведение, где ему удалось залезть в багажник машины, принадлежавшей приятному мужчине – тому самому, что впоследствии так странно среагировал на выстрел в упор.
Может, там ему дадут немного денег? Что ж, сейчас увидим. Он вновь заставил лошадь прервать пирушку и поскакал к заправочной станции.