Представив себе, что с ним что-то случилось, она попыталась встревожиться, но ничего не вышло. С ним никогда ничего плохого не случалось, а следовало бы. Если в ближайшее время с ним действительно ничего не произойдет, она постарается ему в этом помочь. Неплохая мысль.
Приняв такое решение, Сьюзан сердито плюхнулась в кресло и попробовала включить новости по телевизору. Но они только еще больше разозлили ее. Переключившись на другой канал и после нескольких мгновений так и не разобрав, что там происходит, она снова нажала на дистанционный переключатель. На душе стало совсем погано.
Возможно, следует позвонить ему. Нет, этого, черт побери, он от нее не дождется. И к тому же он может сам в этот момент звонить ей. Если она будет звонить ему, а он ей в одно и то же время, они никогда друг другу не дозвонятся.
Сьюзан решила побыстрее отказаться от этой мысли, словно она никогда и не могла прийти ей в голову.
Черт побери, где же он? В сущности, кому он нужен? Ей, во всяком случае, решительно нет.
Трижды он обманул ее. Трижды подряд. Сьюзан снова сердито защелкала переключателем. На этот раз сообщали что-то сенсационное о музыке и компьютерах.
Ах, вот оно что. Догадка закралась еще до того, как она включила телевизор. Теперь ей было все ясно.
Сьюзан вскочила, подошла к телефону, раздраженно схватила трубку и набрала номер.
— Алло, Майкл? Это Сьюзан. Сьюзан Уэй. Помнишь, ты просил позвонить тебе, если я буду свободна. Я еще тебе тогда сказала, что скорее подохну в канаве, чем позвоню, даже если буду свободна? Так вот, я свободна, совершенно, полностью и абсолютно свободна, но поблизости нет ни одной подходящей канавы. Так что советую не мешкать и воспользоваться случаем. Ты найдешь меня через полчаса в клубе «Танжер».
Она сунула ноги в туфли, подхватила пальто, но тут же вспомнила, что сегодня четверг и надо сменить ленту на автоответчике. Это заняло всего пару минут. Вскоре Сьюзан громко захлопнула за собой дверь. Когда наконец зазвонил телефон, автоответчик вежливо сообщил, что Сьюзан Уэй не может сейчас подойти к телефону, но «если вы оставите ваше сообщение на автоответчике, я вам позвоню. Возможно».
4
Был традиционно холодный ноябрьский вечер.
Бледная луна своим видом будто упрекала всех, что ее заставили бодрствовать в столь непогожий час. Неохотно взойдя и застыв чуть выше горизонта, она напоминала усталое привидение. В дымке нездоровых испарений, поднимавшихся над болотистой, поросшей папоротником местностью, едва вырисовывались башни и башенки колледжа Святого Седда. За многие столетия истории Кембриджа в нем мирно уживалась архитектура всех времен и эпох — архитектура средневековья рядом с викторианской, греческая классика с эпохой Тюдоров. Лишь в тумане весь этот конгломерат зданий мог казаться единым ансамблем.
Рассеянный свет фонарей падал на фигуры спешащих, зябко кутающихся людей, оставлявших после себя легкие облачка пара от застывшего в морозном воздухе дыхания.
Было семь вечера. Прохожие в большинстве своем торопились в трапезную колледжа, разделявшую два внутренних университетских дворика — Первый и Второй. Окна ее уже светились слабым, неровным светом. Двое из спешащих обращали на себя особое внимание. Один из них, молодой, высокий и тощий, был угловат и своей уклончивой длинноногой поступью напоминал оскорбленную цаплю. Другой, коротышка плотного сложения, был его полной противоположностью. Он торопливо и как-то беспорядочно семенил рядом, временами вдруг застывая на месте, как старая белка, выпущенная из мешка и потерявшая ориентацию. Он был немолод, вернее в том возрасте, который у мужчин бывает уже трудно с вероятностью определить, а угадав, все равно захотелось бы накинуть еще несколько годков. Разумеется, его лицо было в морщинах, а волосы под красной лыжной шапочкой были, бесспорно, седыми и по-старчески жидкими и к тому же давно сами решали, в каком беспорядке им находиться. Он был облачен в черное громоздкое зимнее пальто, поверх которого была еще накинута выцветшая темно-лиловая мантия.
Эта необычная парочка весьма оживленно беседовала, впрочем, говорил больше тот, постарше, что-то поясняя и на что-то указывая своему спутнику, несмотря на почти полную темноту. Тот же рассеянно поддакивал, временами восклицая: «Да, конечно», «Неужели?», «Как интересно!». И с серьезным видом кивал головой.
В трапезную они вошли не с главного входа, а через маленькую боковую дверь с восточной стороны. Она вела в обшитую темными панелями прихожую, где члены совета колледжа, поеживаясь от холода и пожимая друг другу руки, готовились войти в обширный зал. Там их ждал накрытый стол.
Профессор и его молодой спутник опаздывали и поэтому торопились поскорее снять верхнюю одежду. Для профессора это было непросто. Прежде он должен был освободиться от накинутой поверх пальто профессорской мантии, затем снять пальто и снова облачиться в мантию, далее сунуть шапочку в карман и туда же — шарф, который, как оказалось, он забыл захватить с собой, и, наконец, отыскать в карманах пальто носовой платок и очки. Вместе с очками профессор неожиданно извлек из кармана и шарф, в который они почему-то оказались завернутыми. Итак, шарф был все-таки при нем, хотя он и не смог воспользоваться им, чтобы спастись от пронизывающего, холодного и влажного ветра, проносившегося над папоротниковыми пустошами, как леденящее дыхание колдуньи.
Профессор поспешил подтолкнуть молодого друга первым к двери в зал. Наконец они уселись на два последних свободных стула, стараясь не замечать недовольных взглядов и удивленно поднятых бровей, выражавших недоумение и осуждение, ибо опоздавшие прервали традиционную молитву, которую читали на латыни перед трапезой.
Зал был полон. В холодные месяцы года он особенно привлекал к себе старшекурсников. На сей же раз он был необычно освещен свечами, что случалось лишь при особых обстоятельствах. Длинные накрытые столы терялись в полумраке огромного зала. Колеблющееся пламя свечей оживляло лица присутствующих, голоса звучали приглушенно, звон ножей и вилок поднимал настроение, а где-то вверху, под древними сводами, чувствовалось незримое присутствие всей многовековой истории колледжа. Столы в одном конце зала заканчивались подобием крестовины, примерно на фут приподнятой над плоскостью столов. Поскольку обед был торжественный и ожидалось большое количество приглашенных, столы расставили вдоль стен, поэтому многим пришлось сидеть спиной друг к другу.
— Итак, юный Мак-Дафф, — промолвил профессор, когда они уселись и развернули салфетки, — рад снова видеть вас. Это отлично, что вы пришли, мой друг. Понятия не имею, что они здесь затеяли, — вдруг сказал он, оглядываясь вокруг. — Но свечи, столовое серебро, сосредоточенность на лицах говорят о том, что это обед в честь кого-то или чего-то, о чем, впрочем, мало кто уже помнит, но все знают, что есть возможность поесть лучше обычного.
Профессор остановился, на мгновение задумался, оглядывая полумрак трапезной, а затем продолжил:
— Странно, вам не кажется, что качество пищи зависит от освещения? Представляю, каких высот кулинарного искусства достигли бы наши повара, если бы им пришлось трудиться в кромешной тьме. Стоило бы попробовать, как вы считаете? В колледже полно подземелий, которые вполне можно приспособить для этой цели. Мне кажется, я как-то показывал вам их, а? Отличная кирпичная кладка.
Слова профессора несколько успокоили гостя, ибо свидетельствовали о том, что его учитель вернулся к действительности и наконец вспомнил, кто он и зачем здесь. Профессор Урбан Кронотис, королевский профессор кафедры хронологии, или просто Крон, как его часто называли, недаром однажды в разговоре уподобил свою память бабочке «Королева Александра», беспечному и непостоянному созданию, увы, давно уже исчезнувшему.
Несколько дней назад он позвонил своему бывшему ученику и пригласил его к себе. По его голосу тот почувствовал, что профессор искренне рад его видеть. Однако когда Ричард Мак-Дафф, чуть опоздав, позвонил в дверь, профессор открыл ее с нескрываемым раздражением и, увидев Ричарда, казалось, даже вздрогнул от неожиданности. Он тут же сердито справился, какие личные проблемы привели Ричарда к нему, и был весьма недоволен, когда тот деликатно напомнил, что вот уже десять лет, как профессор более не является его наставником. Только после этого профессор наконец вспомнил, что сам пригласил своего бывшего ученика на обед в колледж, и поэтому пустился в пространные рассуждения об истории архитектуры колледжа, из чего гость заключил, что мыслями профессор снова далеко отсюда.
Крон, в сущности, никогда не был учителем Ричарда. Он был всего лишь его воспитателем, то есть заботился о его благополучии и здоровье в стенах колледжа, своевременно напоминал об экзаменах, предостерегал от дурных привычек и наркотиков. Вообще оставалось загадкой, учил ли Крон кого-нибудь чему-нибудь. С его профессорским статусом тоже не все было ясно, чтобы не сказать больше. Свои обязанности как профессор и глава кафедры он свел к составлению обширных списков рекомендуемой литературы, большинство из которой уже лет тридцать не издавалось и не упоминалось в каталогах. Однако он не на шутку гневался, когда его подопечные жаловались, что нигде не могут найти рекомендованные им книги. Немудрено, что никто толком так и не знал, какую дисциплину он преподает. Разумеется, профессор заранее — и давно — принял меры к тому, чтобы в библиотеках колледжа никто никогда не смог бы обнаружить ни одну книгу из его рекомендательного списка. Поэтому он всегда располагал своим временем как ему вздумается.
Поддерживая хорошие отношения со старым хитрецом, Ричард однажды выведал у него, чем же все-таки занимается королевская кафедра хронологии, которую тот возглавляет.
Был один из тех ясных теплых летних дней, когда казалось, что мир прекрасен и полон радости. Профессор тоже был в приподнятом настроении. Они шли по мосту через реку Кем, отделявшую старую часть территории колледжа от новой.