как младенца.
«Может так случиться? А почему бы и нет? Я прожила хорошую, длинную, милую жизнь с Крисом – отчего бы теперь не прожить вторую, совсем другую – со Стэном?»
И, подогревая себя этими фантазиями, она выставила оба дома, и свой, и соседский, Стэна с Джулией, на электронный аукцион, на срочную продажу, без осмотра, с дисконтом в пятьдесят процентов, если особняки будут куплены немедленно, прямо к десяти утра понедельника. На подобное предложение сразу клюнули – цены на недвижимость в Материнском Государстве шли вверх уже третье десятилетие подряд, с момента развертывания Сети над всем континентом.
После успешной продажи домов Хельга добавила к своему с Крисом счету в Национальном банке Свободной Карибской республики 22 миллиона долларов, а к счету Джулии и Стэна – 28 миллионов (их дом был ближе к пляжу, да и площадью поболее).
В те же самые часы утра понедельника Стэн занимался эмиграцией всех четверых – или, проще говоря, бегством.
Поездки на Карибы, деловые или туристические, были давно запрещены. Однако дипломатические отношения между государствами существовали, и каждое утро, ровно в 10.30, с пристани отправлялся на Карибы один вагон по трубе, построенной еще до провозглашения островной республикой свободы и независимости. В 10.45 вагон прибывал в Гавану, а ровно в 11.00 – следовал обратно. Ездили в нем обычно дипломаты и высокопоставленные чиновники с обеих сторон.
Невозможно представить, что кто-то, да еще на высоком уровне, возьмется за подделку документов. Такого злоумышленника Сеть должна была расколоть в первые же пять минут. Однако Стэн успешно ставил в своем сознании блоки из ярчайших и недозволенных эротических образов – вот он, стоя на ковре в гостиной соседей, держит крошку Хельгу на весу, поддерживая за попу и помогая совершать поступательные движения… Но эти мысленные видения, которые искусственный интеллект и операторы Сети прежде всего должны были прочитать в его голове, не помешали ему за утро понедельника создать три электронных дипломатических паспорта на имя Хельги, Криса и Джулии. У него самого подобный уже, естественно, имелся.
Он же оформил всем четверым липовую командировку на Карибы со служебной визой.
В 10.25, делая вид, что они совершенно незнакомы друг с другом, все четверо вошли в вагон «трубы», идущий на Карибы.
Вместе с ними в числе пассажиров оказалось еще человек семь. Все как один – мужчины, женщины, испаноговорящие, чернокожие – принадлежали к высшей касте правительственных чиновников Материнского Государства.
Слава богу, никто из четверки ни статью, ни одеждой среди этих путешественников не выделялся.
Едва они отлетели от берега, общенациональная Сеть пропала, но тут же подключилась местная сетка в вагоне, которая, как знал Стэн, передает в режиме реального времени всю инфу на спутник. Поэтому никто из них не расслаблялся и не предвкушал, как они станут тратить украденные деньги. Крис пробавлялся эротическими видениями, причем, чтобы не наводить Сеть на Джул и Хельгу, которые путешествовали рядом, но были якобы незнакомы, вспоминал разные приключения из старших классов школы. Джулия, которой с утра кусок в горло не лез, ее даже вырвало в туалете банка перед самым делом (потому она и опоздала совершить транзакцию), мечтала о добром запотевшем бокале мохито, а потом еще и «куба либре», и здоровенном омаре. Стэн развлекался тем, что считал годовые проценты от десяти миллиардов – не конкретизируя в уме, почему именно от такой суммы. Хельга же просто мечтала о том, как загорает в шезлонге под теплым солнышком и все ее тело словно покрывается горячей золотистой корочкой.
В 10.45 они сошли из трубы в Старой Гаване.
В первый момент прибытие их оглушило. Далеко не только потому, что солнце светило еще ярче, чем в пункте отправления, и все краски тоже казались гораздо более яркими, и обоняние ласкали десятки новых запахов, кричали и носились разноцветные птицы. Главное, что они почувствовали: Сеть исчезла. Та Сеть, которая была невидима, неосязаема, бесплотна; которая сопровождала их всю жизнь с самого рождения; которая была всепроникающей и всеведущей – ее больше не стало. И от этого возникла необыкновенная легкость – будто невидимый столб, который давил на каждого из них, рассыпался в прах. Теперь можно было думать о чем угодно, мечтать о чем угодно, и фантазировать, и планировать, и развлекаться мысленно, как только тебе заблагорассудится. И это означало удивительную свободу.
Одновременно не стало мысленной связи с партнером, и от этого каждый из них ощутил двойственное чувство: с одной стороны, как будто потерялся, словно мамочка бросила посреди ярмарки или торгового центра, и непонятно, что теперь делать одному. Но одновременно это означало еще одну, дополнительную степень свободы: твои мечты, фантазии и мысли больше не смогут никого задеть или оскорбить.
Продравшись сквозь толпу зазывал, которые наперебой предлагали вновь прибывшим услуги отелей, ресторанов и частного извоза, обе пары подельников оказались на площади, где распрощались друг с другом легкими кивками (бог его знает – пусть Сети нет, но правительственные агенты здесь, на вокзале, вполне могут следить за прибывшими из Материнского Государства) и разошлись в разные стороны.
Прошло три месяца с момента их прибытия на Карибы.
Изначально, еще тогда, на ковре гостиной дома Криса, они условились, что на Карибах разойдутся в разные стороны и затаятся. Не станут вести вызывающий образ жизни и заниматься избыточным, гипертрофированным потреблением.
Стэн и Джулия сказали (еще в ту роковую субботу, когда они вчетвером решились столь глобально изменить свою жизнь), что они, пожалуй, отправятся в Доминикану. Крис и Хельга, в свою очередь, поселились в новом семизвездном отеле на Варадеро. Больше пары не виделись.
Гигантские деньги, украденные у Городского банка, парочка стараниями банковского служащего Криса раздробила на сотни небольших счетов в тех банках, что были разрешены в Свободной Карибской республике. Образ жизни они вели совсем не вызывающий. Валялись вдвоем на пляже, подолгу купались в море. Несколько раз ездили на катере на рыбалку, ходили под парусом. Крис плавал с аквалангом, Хельга принялась осваивать верховую езду. Порой брали машину напрокат – чертовски странно было ездить без автопилота, с бензиновым двигателем – и путешествовали в Гавану или близлежащие городки. Вести паразитический образ жизни и ни капли не работать оказалось исключительно сладким занятием.
Никто их не искал, никто ими не интересовался.
Жить без Сети первое время казалось странным, но потом они привыкли. Сначала даже наслаждались, в разговорах играли друг с другом, нагромождая фантазии, за каждую из которых на материке могли бы получить по двадцать лет тюрьмы без права на досрочное освобождение: какие способы казни они бы применили к Президенту, как напали бы и взорвали Сенат или Капитолий или как сожгли бы священный звездно-полосатый флаг Материнского Государства.
У спекулянтов они покупали сигары, сигареты и даже русские папиросы, наслаждались в ресторане отеля не запрещенным здесь натуральным мясом и виноградным вином.
Но острота свободы постепенно ушла, притупилась. Крису стало не хватать подключенности к Хельге. Он все чаще чувствовал себя одиноким, заброшенным и попытался компенсировать подключение откровенными разговорами. Жена сперва, особенно под воздействием вина и табака, шла у него на поводу. К примеру, он спрашивал: «Как ты относишься к тому, что мы творили тогда со Стэном и Джул? Ревнуешь?» И она серьезно отвечала: «Но мы же оба это выделывали, значит, квиты». Но вскоре, когда супруг затевал все те же разговоры: «А ты могла бы бросить меня и уйти к Стэну?» – она только смеялась: «Конечно! Еще бы! Запросто могла!»
И он прекратил вызывать супругу на откровенность. По вечерам занимался джоггингом на бесконечном варадерском пляже, а по пути мучился вопросами: любит ли его Хельга по-прежнему или они переступили некий рубеж, за которым к былой жизни уже не будет возврата?
И вот однажды вечером, когда он достиг самой дальней, восьмимильной отметки ежедневного бегового маршрута и поворачивал, чтобы устремиться назад, к гостинице, его окликнул знакомый голос:
– Привет, дружище!
– Стэн! – обернулся к подельнику Крис. – Боже мой! Как же я рад тебя видеть! – Он и вправду был ему рад: хоть кто-то из его прежней жизни, да еще тот, с кем можно не лукавить; тот, кто знает его самые черные тайны. – Как ты здесь?
– Да вот, прогуливаюсь после ужина.
– А Джул?
– Программа визита не предусматривает сопровождающих лиц, – выкрутился темнила Стэн, ничего толком про свою жену (и мимолетную любовницу Криса) не рассказав. – А ты не хочешь прервать на пару минут свой впечатляющий марафонский забег? Выпить со старым приятелем глоток-другой освежающего?
– Конечно! Я угощаю!
– А ты, я смотрю, дружище, за последнее время разбогател, – иронически ухмыльнулся сообщник.
Они уселись в кафе на берегу. Крис размотал худи, завязанное на поясе, и набросил его на плечи: с моря дул ветерок, обвевая разгоряченное пробежкой тело.
Немедленно подскочил услужливый официант. Стэн заказал себе двойной бурбон с колой и со льдом, физкультурник Крис – литр воды и мохито.
– Как вы? Как устроились? Как живете? – с жаром принялся расспрашивать Крис, но довольно скоро из уклончивых ответов Стэна он понял, что тот вовсе не собирается что-то откровенно ему рассказывать.
Что ж! Быстро, залпом хватив свой мохито, Крис заказал второй и спросил:
– А ты не жалеешь, что мы все это устроили?
– Я нет. А ты, старина?
– Я тоже нет. Только… – Ему хотелось сказать, что он скучает по родине, по Материнскому Государству, а иногда даже по Сети, а особенно по тому, что больше нельзя подключиться к Хельге и снова испытать блаженное погружение во все извивы ее чувств. Но он сразу подумал, что Стэн, разумеется, никак не заслужил столь глубокой откровенности. Поэтому он переменил направление разговора: – Я только удивляюсь, как легко нам удалось все совершить! И никто ничего не заподозрил. Нам все сошло с рук!