— Браво! — воскликнул Пуаро.
— Значит, вы тоже так думали? Я это понял. Потом я сделал еще один шаг вперед. Я спросил себя: почему преступнику хотелось, чтобы эту трубку нашли? Чтобы ввести в заблуждение следствие, ибо этой трубкой никогда не пользовались.
— Браво, браво! Это точно соответствует моей версии.
— Я сказал себе: отравленная стрела, да, она была использована, а вот трубка — нет. Тогда необходим какой-то другой предмет, приложив который к губам, можно было бы послать стрелу, не вызвав подозрений у окружающих. Я помню, как вы настаивали на описи абсолютно всех вещей пассажиров. Заново изучив этот список, я обратил внимание на то, что у леди Хорбери было два мундштука, а на столе перед Дюпонами лежало несколько курдских трубочек.
Мосье Фурнье замолчал и посмотрел на Пуаро. Пуаро не проронил ни слова.
— Обе эти вещи можно приложить к губам, не вызывая никакого подозрения у окружающих. Я ведь прав, не так ли?
Пуаро ответил не сразу.
— Вы на правильном пути, — наконец, сказал он. — Но продвиньтесь еще немного вперед. И не забывайте об осе.
— Об осе? Нет, здесь я вас не понимаю, откуда взялась эта оса?
— Не знаете? Так ведь я уже…
Он не закончил фразы, потому что раздался телефонный звонок. Пуаро снял трубку.
— Алло, алло. Доброе утро! Да, это я, Эркюль Пуаро… Это мэтр Тибольт, — сказал он, повернувшись к Фурнье. — Да, да, конечно. Очень хорошо. А вы? Мосье Фурнье? Прекрасно. Да, он приехал. Он сейчас здесь.
Прикрыв трубку рукой, он сказал Фурнье:
— Мэтр Тибольт пытался разыскать вас в Сюрте. Ему сказали, что вы уехали сюда ко мне. Поговорите лучше с ним сами. Он, видимо, чем-то взволнован.
Фурнье подошел к телефону.
— Алло!. Да, Фурнье. Что? Что? Поистине, вы правы… Да, несомненно… Да… Я уверен, он приедет. Да, он сразу же приедет.
Он положил трубку и посмотрел на Пуаро:
— Это дочь. Дочь мадам Жизель.
— Что?
— Да, она приехала получить наследство.
— Откуда она приехала?
— Из Америки, как я понял со слов Тибольта. Тибольт назначил ей встречу на половину двенадцатого и просил, чтобы мы поскорее приехали к нему в контору.
— Ну, конечно, сию минуту едем… Я только напишу записку мадемуазель Грей.
И он написал:
«Произошли неожиданные обстоятельства, вынудившие меня срочно уехать. Если мосье Жан Дюпон позвонит или заедет, будьте с ним любезны. Говорите о пуговицах и носках, о погоде, но не касайтесь пока вопросов археологии. Он от вас без ума, но он ведь очень умный человек!
До свидания. Эркюль Пуаро».
— А теперь поспешим, друг мой, — сказал он, вставая. — Я это предвидел. Я ждал, что на сцену, наконец, выплывет призрачная фигура, о существовании которой я все время думал. Теперь уже скоро я сумею до конца решить эту загадку.
Мэтр Тибольт встретил Пуаро и Фурнье чрезвычайно любезно и сразу же после обмена комплиментами приступил к обсуждению проблемы о наследстве мадам Жизель.
— Вчера я получил письмо, — сказал он. — А сегодня утром эта леди сама позвонила мне по телефону.
— Сколько лет мадемуазель Морисо?
— Мадемуазель Морисо, а, вернее, миссис Ричардс, ибо она замужем, ровно двадцать четыре года.
— Она имеет документы, подтверждающие ее личность? — спросил Фурнье.
— Конечно, конечно, — сказал Тибольт, открывая папку, лежавшую на столе. — Начнем вот с этого.
Он вынул копию свидетельства о браке Георга Лемана и Мари Морисо, жителей Квебека. Здесь же находилось свидетельство о рождении Анны Морисо-Леман. Кроме этого в папке были еще какие-то документы и бумаги.
— Это проливает свет на молодые годы мадам Жизель, — сказал Фурнье.
Тибольт кивнул.
— Насколько я мог понять из этих бумаг, — сказал он, — Мари Морисо была портнихой, когда встретила этого Лемана. Он, видимо, оказался негодяем и бросил ее вскоре после свадьбы. Тогда она снова взяла свою девичью фамилию. Ребенок был отдан на воспитание в приют святой Марии в Квебеке, там девочка и выросла. Затем Мари Морисо, или Мари Леман, покинула Квебек, возможно, с каким-то мужчиной, и поселилась во Франции. Время от времени она посылала в приют деньги, а затем отправила крупную сумму для вручения ее ребенку по достижении двадцати одного года. Несомненно, Мари Морисот-лли Леман, вела беспутный образ жизни. Наконец, она решила навсегда порвать с прошлым и начать новую жизнь.
— Каким образом Анна узнала о наследстве?
— Мы дали небольшое сообщение в прессе. Видимо, оно попалось на глаза директрисе приюта святой Марии, и она телеграфировала об этом миссис Ричардс, которая в это время находилась в Европе, но уже собиралась возвратиться в Америку.
— А кто такой ее муж — мистер Ричардс?
— Очевидно, американский канадец из Детройта, специалист по клиническим инструментам.
— Он был в Европе вместе со своей женой?
— Нет, он оставался в Америке.
— Может ли миссис Ричардс пролить какой-нибудь свет на причины убийства матери?
Адвокат покачал головой.
— Она ничего о ней не знает, хотя однажды директриса приюта назвала ей девичью фамилию матери, она ее запомнила.
— Выходит, ее появление здесь, — сказал Фурнье, — отнюдь не облегчит нашей задачи. Должен заметить, я на это и не рассчитывал. В настоящее время я изменил линию расследования. Собранная мною информация вынуждает меня выбрать трех лиц из одиннадцати.
— Четырех, — поправил Пуаро.
— Вы считаете, четырех?
— Это не мое мнение. Но, в соответствии с теорией, которую вы мне изложили, вы не сможете ограничиться лишь тремя лицами. Вспомните: два мундштука, курдские трубочки и флейта. Не забывайте еще и о флейте, друг мой.
Фурнье промычал что-то неопределенное, но в этот момент открылась дверь и пожилой клерк обьявил:
— Пришла та самая леди.
— Ну вот, — сказал Тибольт, — теперь вы можете увидеть наследницу собственными глазами. Входите, мадам. Разрешите представить вам мосье Фурнье из Сюр-те, он занимается расследованием убийства вашей матери. А это — мосье Эрхюль Пуаро, имя его вам, видимо, известно. Прославленный детектив любезно согласился дать нам кое-какие советы по этому делу.
Дочь Жизели была темноволосой, весьма эффектной молодой женщиной. Одета она была просто, но с большим вкусом. Поздоровавшись за руку с каждым в отдельности, она высказала им по нескольку слов благодарности.
— Боюсь, что не сумею выразить сейчас каких-то дочерних чувств, приличествующих данному случаю, ведь я всю жизнь фактически оставалась сиротой.
Отвечая на вопросы Фурнье, она тепло и с благодарностью отозвалась о директрисе приюта Святой Марии, сестре Анжелике.
— Она всегда была очень доброй и заботливой.
— Когда вы, мадам, покинули приют?
— По достижении восемнадцати лет, мосье. Я начала сама зарабатывать себе на жизнь. Вначале я работала маникюршей, затем парикмахершей. С моим будущим мужем я встретилась в Ницце. В то время он собирался вернуться в Америку. Но по пути остановился в Голландии, и там, в Роттердаме, мы поженились месяц тому назад. К сожалению, он должен был выехать в Канаду, а я осталась на некоторое время в Европе. Теперь в скором времени я собираюсь поехать к нему.
Анна Морисо говорила по-французски легко и свободно. Было ясно, что она в большей степени француженка, чем американка.
— Как вы узнали об этой трагедии?
— Конечно, я читала о ней в газетах, но не знала, вернее, не осознавала, что жертвой этого случая оказалась моя мать. Затем я получила телеграмму здесь, в Париже, от сестры Анжелики; она сообщила адрес мэтра Тибольта и напомнила мне девичью фамилию моей матери.
Фурнье задумчиво кивал головой. Они еще немного побеседовали, но было ясно, что миссис Ричардс не сможет оказать им помощь в поисках преступника. Она ровным счетом ничего не знала ни о жизни своей матери, ни о ее деловых связях. Выяснив название отеля, в котором она остановилась, Пуаро и Фурнье решили больше не задерживать ее.
— Вижу, вы разочарованы, — сказал Фурнье. — У вас были какие-то особые соображения относительно этой молодой особы? Уж не считали ли вы ее самозванкой? А может быть, вы и теперь так думаете?
Пуаро печально покачал головой.
— Нет, я не считаю ее самозванкой. Все, рассказанное ею, очевидно, подлинные факты. Но странно, мне все время казалось, будто я где-то встречал ее раньше. А может быть, она мне просто кого-то напоминает.
— Очевидно, мать? — спросил Фурнье. — Но, по-моему, она не очень похожа на мадам Жизель.
— Нет, на мать она совсем не похожа, и тем не менее лицо ее мне знакомо…
Фурнье как-то странно посмотрел на него.
— Просто все это время вы были заинтересованы этой неизвестной вам дочерью мадам Жизель.
— Естественно, — сказал Пуаро, и брови у него чуть приподнялись. — Ведь из всех людей, которым смерть Жизели могла быть на руку, эта особа извлекает наибольшую выгоду. Только она одна получает крупное наследство.
— Верно, но нам-то от этого какая польза?
Пуаро промолчал, поглощенный собственными мыслями. Наконец, он сказал:
— Друг мой, к этой молодой особе переходит очень большое состояние. Стоит ли удивляться, что я с самого начала заподозрил ее в соучастии. В самолете находились три женщины. Мисс Керр — представительница очень известной семьи, в подлинности происхождения этой леди мы сомневаться не можем. А вот две другие? С тех пор, как Элиза Грандье намекнула нам о том, что отцом ребенка мадам Жизель является англичанин, я все время не мог отделаться от мысли: а не является ли одна из этих двух пассажирок дочерью убитой? Они примерно одного возраста. Леди Хорбери была хористкой, ее прошлое нам неясно, жила под вымышленным сценическим именем. А мисс Джейн Грей сама как-то рассказывала, что росла сиротой.
— Ах вот оно что! — воскликнул Фурнье. — Значит, вот каков ход ваших мыслей! Наш друг инспектор Джэпп назвал бы вас сверхизобретательным.
— Не спорю, он всегда обвиняет меня в том, что я все усложняю.