— Вот видите!
— Но по существу он неправ, я, напротив, всегда придерживаюсь простейших приемов в работе. И, кроме того, я никогда не отказываюсь признать чью-либо правоту.
— Но сейчас вы разочарованы? Вы ждали большего от этой Анны Морисо?
В этот момент они входили в отель, где остановился Пуаро. Взглянув на предмет, лежавший на столе в холле, Фурнье вдруг вспомнил об утреннем разговоре с Пуаро.
— Я не успел поблагодарить вас за то, что вы привлекли мое внимание к тому промаху, который я допустил, — сказал он. — С моей стороны, совершенно непростительно было забыть о флейте доктора Брайанта. Хотя я его всерьез не подозреваю.
— Не подозреваете?
— Нет. Он показался мне совсем не из тех, кто…
Человек, стоявший возле конторки клерка, вдруг обернулся. В руке он держал футляр от флейты. Увидев Пуаро, он расплылся в широкой улыбке. Пуаро пошел ему навстречу, а Фурнье предусмотрительно отошел подальше, чтобы Брайант не мог его заметить.
Пуаро и Брайант пожали друг другу руки. Женщина, стоящая рядом с Брайантом, быстро повернулась и направилась к лифту. Пуаро не смог ее как следует рассмотреть.
— Итак, мосье доктор, ваши пациенты, значит, как-то обходятся без вас?
Доктор Брайант улыбнулся. Он выглядел уставшим, но до странности спокойным. Они молча подошли к бару.
— У меня больше нет пациентов, — наконец сказал доктор. — Не хотите ли стаканчик шери, мосье Пуаро? Или чего-нибудь еще?
— Благодарю вас.
Они сели, доктор сделал заказ.
— Да, теперь у меня больше нет пациентов. Я уволился со службы.
— Чем вызвано такое внезапное решение?
— Не такое уж оно и внезапное.
Он помолчал, пока официант ставил на стол рюмки. Потом поднял бокал и сказал:
— Я вынужден был уйти по собственному желанию, ибо не хотел, чтобы меня вообще вычеркнули из списков врачей. — Говорил он тихим, каким-то отрешенным голосом. — У каждого в жизни наступает когда-нибудь поворотный момент, мосье Пуаро. Когда стоишь на перекрестке дорог, нужно выбрать одну из них. Я очень люблю свою профессию, и мне жаль, очень жаль с ней расставаться. Но что поделаешь? Ничего другого не оставалось. От этого, мосье Пуаро, зависело человеческое счастье.
Пуаро молчал. Он ждал.
— Все дело в женщине, — продолжал Брайант. — Это одна из моих пациенток, я горячо люблю ее. Но она замужем, а муж причиняет ей одни страдания. Он наркоман. Будь вы врачом, мосье Пуаро, вы поняли бы, что то значит. У нее нет собственного капитала, поэтому она не может от него уйти. Долгое время я не мог решиться, но теперь сделал выбор. Мы уезжаем в Кению, собираемся начать там новую жизнь. Я надеюсь, она наконец-то обретет немного счастья. Слишком много она страдала…
— Я вас понимаю, — сказал Пуаро и, помолчав некоторое время, добавил — Я вижу, вы захватили с собой флейту.
Доктор Брайант улыбнулся.
— Эта флейта, мосье Пуаро, мой самый старинный друг… Если мои ожидания меня обманут, у меня останется музыка.
Он нежно дотронулся до футляра. Потом кивнул головой и встал. Пуаро тоже встал.
— Желаю вам счастья, мосье Брайант. И вам, и вашей избраннице.
Когда Фурнье снова подошел к Пуаро, тот был уже возле конторки клерка в заказывал телефонный разговор с Квебеком.
Глава двадцать четвертая. СЛОМАННЫЙ НОГОТЬ
— А вы опять за свое! — воскликнул Фурнье. — Вас все еще терзает мысль об этой наследнице состояния? Решительно, у вас идея фикс.
— Вовсе нет, — ответил Пуаро. — Но во всем должен быть порядок и метод. Сначала нужно закончить одно, а потом уже браться за другое.
Он оглянулся.
— Вот и мадемуазель Джейн. Может быть, вы начнете обедать без меня? Я приду, как только освобожусь.
Фурнье неохотно согласился и вместе с Джейн прошел в ресторан.
— Ну, и как? — с любопытством спросила Джейн. — Какова она из себя?
— Немного выше среднего роста, шатенка, цвет лица матовый, подбородок чуть выступает вперед.
— Вы рассказываете так, словно читаете приметы в паспорте, — сказала Джейн. — В моем вот, например, паспорте написаны просто оскорбительные вещи. Больше всего там слов «средний» и «обычный». Нос — средний, рот — обычный. А как еще можно описать рот? Лоб — обычный, подбородок — обычный.
— Зато глаза необычные, — сказал Фурнье.
— Нет, в паспорте записано: глаза — серые, значит, самые разобычные.
— А кто вам сказал, мадемуазель, что это обычный цвет? — спросил француз, облокотившись на стол.
Джейн засмеялась.
— Расскажите мне побольше об этой Анне Морисо. Она хорошенькая?
— Довольно милая, — осторожно сказал Фурнье. — Но она не Морисо, а Ричардс, она замужем.
— А ее муж тоже здесь?
— Нет.
— А почему?
— Он где-то в Канаде или в Америке.
Фурнье стал рассказывать Джейн об Анне. Когда он уже заканчивал свое повествование, вошел Пуаро. Вид у него был несколько удрученный.
— Как дела, друг мой? — спросил Фурнье.
— Я разговаривал с директрисой, с самой сестрой Анжеликой. Знаете, эти трансатлантические переговоры просто чудо. Разговариваешь с человеком, находящимся на другом конце земного шара.
— А передача фотографий на расстоянии, разве это не чудо? Наука творит чудеса в наши дни. Так о чем же вы говорили?
— Сестра Анжелика в точности подтвердила все, рассказанное нам самой Анной о жизни в приюте Святой Марии, откровенно поведала о ее матери, уехавшей из Квебека с каким-то французом, торговцем вин. В то время сестра Анжелика очень боялась, как бы ребенок не попал под дурное влияние своей матери. По ее мнению, Жизель бешено катилась под уклон. Но деньги пересылались аккуратно, и Жизель ни разу не заикнулась о свидании с ребенком.
— Значит, ваш разговор явился повторением уже слышанного нами сегодня утром?
— В основном, да. Но только более подробным. Анна Морисо ушла из приюта шесть лет тому назад, стала маникюршей, потом работала в дамской парикмахер-ской, была горничной. Она уехала из Квебека в Европу, поступив к кому-то служанкой. Когда сестра Анжелика наткнулась в газетах на сообщение о-смерти Мари Мо-рисо, она поняла, что речь шла именно о той самой Мари Морисо, матери Анны.
— А что известно о муже Жизели? — спросил Фурнье. — Теперь, когда мы знаем, что она действительно была замужем, ее муж может явиться недостающим звеном в нашем расследовании.
— Я уже думал об этом. Собственно, это и явилось причиной моего телефонного звонка. Георг Леман, этот подлец в роли мужа Жизели, был убит в первые дни войны.
Он помолчал немного и вдруг резко спросил:
— О чем это я только что говорил? Нет, нет, не последняя фраза, а чуть раньше? Мне кажется, я, сам того не заметив, сказал что-то важное.
Фурнье постарался как можно подробнее пересказать, о чем говорил Пуаро, но тот лишь отрицательно качал головой.
— Нет, нет. Что-то другое. Ну, ничего…
Он повернулся к Джейн и постарался втянуть ее в общую беседу. Когда обед подошел к концу, Пуаро предложил всем выпить кофе в гостиной. Джейн согласилась и протянула руку за сумкой и перчатками, лежавшими на столе. И вдруг она вскрикнула.
— Что с вами, мадемуазель?
— О, пустяки, — засмеялась Джейн. — Я просто сломала ноготь, нужно его подпилить.
Совершенно неожиданно Пуаро сел обратно на свое место. Джейн и Фурнье в изумлении взглянули на него.
— Да, вот вам проделки человеческой памяти, — тихо сказал Пуаро.
— Мосье Пуаро! — воскликнула Джейн. — Что случилось?
— Только сейчас я вспомнил, почему лицо Анны Морисо показалось мне таким знакомым, — сказал он. — Да, я ее видел раньше. В салоне самолета в день убийства. Леди Хорбери посылала ее за пилочкой для ногтей. Анна Морисо была служанкой леди Хорбери!
Глава двадцать пятая. Я БОЮСЬ
Это неожиданное открытие подействовало на всех троих настолько ошеломляюще, что они так и остались сидеть за столом в ресторане. Дело принимало совершенно новый оборот.
Глаза Пуаро были закрыты, лицо искажено, как в агонии.
— Одну минуту, одну минуту, — шептал он, жестикулируя. — Нужно подумать, увидеть и понять. Я должен все вспомнить, все с самого начала. О, проклятие, почему мне тогда так нездоровилось в самолете! Я был слишком занят самим собой.
— Значит, она, действительно, была в самолете, — сказал Фурнье. — Понимаю. Уже начинаю понимать.
— Я вспомнила ее, — вскричала Джейн. — Такая высокая, темноволосая. — Она полузакрыла глаза, напрягая память. — Леди Хорбери назвала ее Маделейн.
— Да, совершенно верно, Маделейн, — сказал Пуаро.
— Леди Хорбери послала ее в конец самолета, где были сложены вещи, за красным несессером.
— Значит, эта женщина прошла мимо кресла, в котором сидела ее мать? — спросил Фурнье.
— Да.
Фурнье тяжело вздохнул.
— Да, вот вам здесь все вместе: и мотивы преступления, и возможность для его совершения.
И вдруг со страстью, какую трудно было ожидать от меланхолика, он с силой ударил обеими руками по столу.
— Но, позвольте! — воскликнул он. — Почему же никто и словом не обмолвился об этом раньше? Почему ее не включили в список подозреваемых лиц?
— Я говорил вам, я уже говорил вам, друг мой, — чуть слышно произнес Пуаро. — Я очень скверно себя чувствовал.
— Да, да, это вполне понятно. Но в салоне были и другие люди, они-то чувствовали себя хорошо. Другие пассажиры; стюарды.
— Все упустили это из вида, — сказала Джейн, — никто не обратил на это внимание, потому что все это произошло сразу, как только самолет оторвался от земли. А ведь Жизель оставалась живой и здоровой по крайней мере еще час или даже больше после этого. Ведь все говорит о том, что она была убита намного позже.
— Странно, — задумчиво произнес Фурнье. — Возможно, это был яд замедленного действия?
Пуаро тяжело вздохнул и схватился руками за голову.
— Я должен подумать. Я должен подумать. Не может ведь быть, чтобы все мои предположения оказались ложными?