«Еще и поэт, ко всему прочему, — подумал Филипп. — Да, сегодня он явно какой-то другой!»
— В ходе нашей бессвязной беседы, — продолжал Шабёй, — месье Тернье обмолвился, что вы с супругой намеревались совершить путешествие в Бразилию…
— Да, верно. И что же?
— Нельзя ли поинтересоваться причинами? Широким жестом Филипп указал на полки своего книжного шкафа.
— Ответ вот здесь, в книгах, которые вы видите. Посетив цеха Тернье, вы осуществили давнишнюю детскую мечту… Моя мечта — это Латинская Америка. Тем более что я, как вы знаете, писатель.
Он замолчал, чтобы взять сигарету из пачки «Голуаз», которая валялась рядом с пишущей машинкой. Шабёй набивал трубку.
— Вы по-прежнему собираетесь туда поехать?
— Возможно. Друзья мне настоятельно рекомендуют сделать это.
— Когда отъезд?
— Я сказал «возможно»… Как я могу вам назвать сейчас точную дату?
— Вы поедете… один?
Намек был лишь слегка замаскирован. Уже готовый рассердиться, Филипп подумал вдруг о шаткости своего положения, их положения с Раймондой. Не думал ли о Раймонде также и инспектор, задавая свой вопрос?
— Очевидно, — ответил Филипп, не замечая наглости.
— Очевидно, — повторил полицейский, раскуривая трубку.
Пресный запах светлого табака распространился по комнате.
— С первого дня работы в полиции, — вновь заговорил он, выпячивая грудь, словно у него за плечами была длинная и блестящая карьера, — с самого первого дня я всегда поражался ненадежности свидетельских показаний…
Его мысль прозвучала совсем невпопад, но он, по-видимому, был удовлетворен таким переходом, потому что сказал:
— Так и с Тернье, если бы я захотел… Вопрос профессионального мастерства, не так ли… — Он вскинул свою маленькую головку и выдохнул в потолок большой клуб дыма. — Мне почти удалось заставить его сказать, что он не так уж и уверен в том, что вы приезжали в Мулен в ту субботу, когда случилась трагедия.
Он блефовал. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на его хитрое выражение лица. Поэтому Филипп ответил примерно в том же духе:
— Testis unus, testis nullus[4], где-то я это уже читал. — Шабёй покосился на него краем глаза.
— В вашем случае, например… — Можно было подумать, что он читает лекцию по криминологии неофиту. — В вашем случае основным является свидетельское показание Люсетты Тернье. Она вас встречает, она подтверждает время вашего приезда…
— Какую же тогда роль вы отводите ее брату?
— Если я правильно понял, Робер Тернье прибыл гораздо позже.
— Значит, вы плохо поняли, — отрезал Филипп. — Они оба были там.
«Testis unus, testis nullus». Почему полицейский так настойчиво стремился разрушить алиби, которое никто не подвергал сомнению? Филипп припер его к стенке:
— Это Робер вам сказал, что он пришел позже? Попав в собственную западню, Шабёй попытался выбраться из нее:
— Я этого не говорил… Вы неверно истолковали…
— Я ничего не придумываю… Я повторяю ваши же слова, а вы обвиняете меня в неверном их истолковании.
— Ну, скажем, я неточно выразился, — извинился Шабёй, продолжая давать задний ход. — Человеку свойственно ошибаться… Я едва успел просмотреть его показания.
— Тогда мой вам совет: перечитайте их! И сами выиграете время и не будете отнимать его у других.
Несмотря на его добрые намерения, Филипп распалялся. Разговор грозил принять неприятный оборот. По разным, почти взаимоисключающим причинам ни одному из мужчин этого не хотелось, и чтобы вконец не разругаться, они умолкли.
На какое-то время забытая в пылу спора Раймонда, находившаяся в соседней комнате, вновь выступила на передний план тревог Филиппа. Он опасался той минуты, когда все трое соберутся вместе, и поскольку этого нельзя было избежать, а также потому, что он считал позиции Шабёя весьма непрочными, Филипп решил расставить точки над «i» как можно скорее, до того как полицейский успеет снова овладеть собой.
— Если это все, что вы хотели узнать…
Он форсировал ход событий, нервничал, вымученно улыбался, не в силах сделать свою улыбку более приветливой. «Главное, — говорил он себе, — это поскорее выпроводить его… пока у него не возникло желания заглянуть в паспорт Раймонды». И что за дурь на нее нашла?.. Непременно надо надрать ей уши… если все закончится хорошо.
Он внушал самому себе: «Все будет хорошо!.. Все должно быть хорошо…»
Однако в прихожей он вдруг почувствовал слабость. Он испугался, что замысловатая конструкция, сооруженная в поддержку преступления, рухнет и похоронит под обломками и его самого, и его сообщницу. Задыхаясь от волнения, он вошел в гостиную.
Комната была пуста!
Глава 11
О недавнем присутствии Раймонды в гостиной свидетельствовал лишь окурок «Пел-Мел», еще тлевший в пепельнице, да оставленный на виду на круглом столике листок, вырванный из блокнота. Своим вытянутым элегантным почерком посетительница начертала на клочке бумаги несколько строк…
«Дорогой друг.
Я не могу, к сожалению, ждать окончания вашей беседы, так как на самом деле очень тороплюсь. Простите мне мою маленькую ложь и то, что я ухожу не попрощавшись, но я не хотела мешать вашему разговору с господином инспектором, который, очевидно, имеет сообщить вам нечто важное.
Думаю, мне не составит труда поймать такси где-нибудь поблизости. На прощание примите еще раз мои соболезнования в связи с постигшим вас несчастьем. Я знаю, как вы были привязаны друг к другу. Пускай же память о нашей дорогой усопшей служит вам такой же поддержкой, как если бы она была еще жива. Я же буду продолжать соединять вас в моих молитвах.
Симона Леруа»
Конструкция не рухнула. Напротив, она стала еще прочнее. Освобожденный от давившего ему на грудь бремени, Филипп глубоко вздохнул.
— Итак, — сказал Шабёй, обозленный, как никогда, — она ушла… Почему?
Не говоря ни слова, Филипп протянул ему записку. Про себя же подумал: «Гениально… Она просто умница!»
Предав ее проклятию, он теперь безмерно восхищался ею. Она не только нашла способ улизнуть, избежав таким образом нежелательных вопросов, но и слова послания были подобраны так точно, что сразу направляли мысли полицейского в нужное русло. И даже сама подпись являлась, очевидно, способом сообщить Филиппу фальшивое имя, которым она сама себя окрестила.
— Жаль! — буркнул Шабёй, раздосадованный. — Если бы я знал, что она уйдет, я бы не стал вас задерживать.
Он перечитал записку. Заключительные фразы, вероятно, произвели на него особенно глубокое впечатление, так как он с проникновенным видом покачал птичьей головкой.
— Вы позволите? — сказал Филипп, беря письмо. Он, в свою очередь, перечитал его, затем с сокрушенным видом сложил пополам и сунул к себе в карман.
— Она была очень дружна с мадам Сериньян?
— Не могу вам сказать точно, — не моргнув, ответил Филипп. — Женская дружба вспыхивает неожиданно и так же быстро гаснет.
Он прибегнул к литературным изыскам, дабы поддержать уже затухавший разговор. У него не было конкретного предлога, чтобы выпроводить Шабёя, и теперь, когда опасность миновала, он готов был вытерпеть все.
— Тем не менее она женщина… как бы это сказать… — Шабёй подыскивал слово, как и раньше, когда хотел выразить свои чувства после посещения фабрики игрушек. — Женщина тонкая… умная… Думаю, не ошибусь, если назову ее натурой исключительной… Я бы хотел еще раз увидеться с ней…
Какого порядка были его сожаления, профессионального или сентиментального?
— Она замужем? Филипп кивнул.
— За чиновником или банковским служащим. — Он фантазировал, но осторожно, отвечая весьма уклончиво, дабы оставить себе путь к отступлению. — Мы семьями не встречались, и с ее мужем я не знаком.
— Я все-таки запишу ее адрес, — сказал Шабёй, раскрывая папку, которую он, войдя, положил на камин.
Критический момент наступил. Филипп вынул записку из кармана, пробежал ее глазами, воскликнул:
— Адреса она, к сожалению, не оставила! Шабёй перестал рыться в папке.
— Не станете же вы меня уверять, что не знаете его?
— Именно так!
И с обезоруживающей непринужденностью Филипп добавил:
— У меня нет адресов подруг моей жены. Я знаю только, что Леруа живут где-то в 17-ом округе, не более того.
Инспектор украдкой бросил на него подозрительный, в высшей степени официальный взгляд.
— Разве вы не собирались отвезти ее домой?
— Ну и что же?
Атмосфера снова накалялась. Шабёй ухмыльнулся:
— Хотел бы я знать, как можно к кому-то поехать, не зная адреса?
— Очень просто, — возразил Филипп. — Спросив его, садясь в машину.
Он повысил тон:
— Надеюсь, вы не станете подозревать меня в том, что я скрываю от вас адрес мадам Леруа.
Шабёй яростно дернул молнию своей папки.
— Телефон у нее есть?
Получив лишь неопределенный жест вместо ответа, он задал вопрос по-другому:
— У мадам Сериньян он не может быть записан?
— Возможно, — сказал Филипп. — Я поищу и если найду, сообщу вам. — Он хитровато улыбнулся и едва ли не панибратски похлопал своего собеседника по плечу. — Мадам Леруа — очаровательна, и я понимаю ваше желание еще раз увидеться с ней.
Он не без удовольствия увидел, как Шабёй покрывается краской и отводит глаза. Филипп решил сохранять свое превосходство до конца.
— О, черт! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу. — У меня же мотор в машине работает… Надо, пожалуй, выключить… Вы подождете здесь или…
— Я ухожу… ухожу, — сказал Шабёй.
Он надел толстые меховые перчатки, поднял воротник пальто, которое так и не снял, и вышел вслед за Филиппом.
На тротуаре они расстались. Филипп, который ничего на себя не накинул, дрожал от холода. Он выключил зажигание, закрыл машину и быстро вернулся в дом.
Запирая дверь на засов, он рассмеялся беззвучным смехом. Раймонда и он хорошо поработали. Раймонда особенно! Только куда она пошла, где он сможет ее найти?