Он вспомнил, что придя к ней, он не обнял ее и не сказал ни одного нежного слова. Страх все подавил. А он любил Жаннину, как никого еще не любил.
Но был ли он способен любить ее больше собственной безопасности? Не обманывал ли он себя, давая торжественные признания в любви?
— Клянусь тебе, ничто не может нас разлучить.
Телефонный звонок перебил его клятвы.
— К черту твоих клиенток! — со злом сказал он.
Пока она подходила к телефону, Жак полез в карман за сигаретами. Он почти не обращал внимания на то, что говорила Жаннина.
Но затем он услышал одну фразу:
— Мне очень жаль, что этого господина я не знаю.
Нагнувшись над пальто, он рассеянно слушал следующие слова:
— Но я уверяю вас, что не знаю этого господина… у меня его нет… Ах, мне это совершенно безразлично, интересуется ли он мной…
Жак осторожно повернулся, избегая взглянуть в лицо опасности. Жаннина делала ему отчаянные жесты, говоря в то же время в трубку.
— Ах, вы можете звонить мне сколько угодно, это ничего не изменит.
Вдруг она положила трубку. Кровь прилила к ее щекам. Она уже не владела своим голосом — он дрожал:
— Это звонил мужчина, он хотел непременно поговорить с тобой.
— Без сомнения, это тот парень внизу, — сказал Жак. — Он звонит из ресторана, чтобы убедиться, у тебя ли я.
— Он так говорил со мной… Я предпочла положить трубку.
Жак согласился с ней.
— Ты права. И тем более…
Ему пришло что-то на ум.
— И тем более, раз у него нет уверенности, что я здесь, он счел нужным поинтересоваться. Он не уверен, иначе его звонок не имел бы смысла.
Уловка была прозрачная.
— Он знает, что я здесь, в доме, но не знает у кого есть телефон.
— Если это так, то мои старания были напрасными.
— Благодарю тебя за это, любимая. — сказал Жак и снова заключил ее в объятия. Тяжесть упала с его плеч и он снова облегченно вздохнул.
— Уф, задал он нам жару!
Облегчение превратилось в бьющую ключом радость, детскую радость, почти непристойную.
— Я побежал… побежал! Мне всего лишь нужно было зайти к доктору Каде! Все будет в порядке, возможно на сегодняшний день, — уточнила она. А что думаешь делать потом? Как ты поступишь в ближайшее время?
Она спрашивала нежным тоном, но несмотря на это он сжался при ее словах.
— Что ты думаешь делать дальше?
К этому вопросу он не подготовился.
— Что я думаю делать? — переспросил он.
— Это ничего не изменит, — уверял он ее, затем быстро сказал: — Мы должны будем из предосторожности, вероятно не встречаться несколько дней.
— Как долго.
С наигранной безразличной миной Жак ответил:
— Потребуется две-три недели.
Она застыла, затем нежно отстранилась от него и подняла телефонную книгу.
— Три недели! — вырвалось у нее, — Или три месяца. Может быть три года?
— Ты с ума сошла!
Он попытался обнять ее, но телефонная книга, которую Жаннина прижимала к животу, разделяла их.
— Ты с ума сошла, Жаннина! Почему ты это сказала?
Потому что с того дня, как ты заметил, что тебя преследуют…
Она печально улыбнулась.
— Я чувствую, что ты не так охотно приходишь ко мне.
— Вот теперь уже тебе это кажется, — возразил он, — я пришел к тебе даже сегодня. И я никогда не имел такого большого желания, как в последние дни.
— Ах, желания! — сыронизировала она. — Одного желания мало.
— Ты говоришь бессмыслицу.
Он петушился, но в глубине души сознавал, что ее замечание правильное.
Своей женской интуицией Жаннина лучше, чем он сам, подметила путаницу противоречивых чувств, охвативших ее любовника.
На смену появлявшемуся иногда неудержимому желанию увидеться с молодой женщиной, к нему приходил страх перед грядущей катастрофой. А эту катастрофу он предвидел. Так что эти чувства овладевали им попеременно.
Какое же в конце концов одержит победу?
В настоящий момент страх был сильнее. Он думал лишь об одном, об алиби у доктора Каде.
Впрочем, Жаннина не удерживала его, скорее наоборот.
— Иди, ты уже столько времени здесь. Она вытолкнула его в переднюю и помогла ему надеть пальто. Он протестовал для вида, но сам был благодарен ей за то, что она облегчила ему задачу, проявив инициативу сократить прощание. Он делал вид, что повиновался ей, а на самом деле желал как можно скорее уйти.
— Я обязательно завтра позвоню тебе, — обещал он, слегка поцеловав ее в губы.
— Спасибо, мой любимый, — преданно сказала она, — До завтра.
Он вдруг совсем успокоился. Чтобы снова не расчувствоваться он широко распахнул дверь и остановился как вкопанный.
Перед ним стоял мужчина в черном кожаном пальто. Он вежливо снял шляпу и скривил рот в гримасу, которая должна была изображать улыбку.
— Извините, мсье Меллерей, — проговорил он нежным тоном, — я хотел поговорить с вами по телефону, но м-ль Тусси…
Он укоризненно покачал головой.
— Но м-ль Тусси утверждала, что не знакома с вами.
Глава 3
Жак Меллерей больше ничего не понимал. Он ожидал худшего и инициатива незнакомца вывела его из равновесия.
— Что вам угодно?
— Я просто хотел с вами побеседовать, — сказал его преследователь.
— Здесь?
— Если м-ль Тусси разрешит.
Жаннина не сказала ни слова. Она находилась немного позади них, бледнее чем обычно и смотрела на постороннего человека в кожаном пальто с выражением страха и любопытства.
Движением век она дала свое согласие, когда Жак вопросительно посмотрел на нее.
Они пошли обратно в комнату, сопровождаемые гостем, непринужденно удивлявшегося обстановке квартиры.
— У вас очень мило, — сказал он.
Жак сильно вспотел и снял пальто. Незнакомец тоже сделал это и положил пальто и шляпу на кушетку.
Казалось, он был вполне доволен и совсем не спешил перейти к сути дела. Когда он неторопливо закурил длинную американскую сигарету, Жаннина, нервы которой были на пределе, спросила его:
— Кто вы?
— Подожди спрашивать господина, — перебил ее Жак, который обрел часть своего спокойствия, — дай ему прийти в себя.
— Правильно, мсье Меллерей: и я буду рад обсудить с вами этот вопрос.
— Присаживайтесь.
— Спасибо.
Незнакомец сел в кресло, далеко отставив от себя свои длинные ноги.
— В приятном обществе всегда можно договориться.
Вблизи он казался не столь безобразным. Светлые волосы, густые и длинные на затылке, смягчали его жесткие черты. Он говорил с певучим и медлительным акцентом, свойственным жителям Лиона.
— Всегда можно договориться, если каждый проявит добрую волю. В доказательство своей доброй воли, сегодня после обеда я позаботился о том, чтобы вы меня заметили.
— Это вы теперь говорите.
— Если бы я хотел, то был бы невидим, как воздух, которым вы дышите. Могу вам доказать: как только вы покинули Сент-Лауренс, то больше меня не замечали. Верно или нет?
Жак подумал над ответом, подвигая столик-бар к тому креслу, на ручку которого он сел. Он поставил на него бутылку и два стакана.
— Нет, спасибо, — отказался незнакомец, — не во время службы…
— Тогда… Вы считаете себя все еще на службе?
— Более, чем когда-либо. В нашей профессии…
— Прекрасная профессия, — воскликнула Жаннина.
Ее вспыльчивость вызвала у незнакомца смех.
— Недавно вы спросили кто я, как видно вы знаете это.
Молодая женщина хотела ответить, но Жак остановил ее быстрым жестом. Она замолчала и села на стул, дрожа от возмущения.
— Я слежу за вами уже восемь дней, мсье Меллерей, — снова начал незнакомец, откинув голову на спинку стула. Восемь дней записываю я час за часом, минуту за минутой, как вы проводили время.
Кончиком пальца он аккуратно стряхнул пепел своей сигареты в пепельницу на подставке, которую Жаннина по привычке хозяйки дома поставила возле него.
— И я полагаю, вы знаете точно, почему я слежу за вами, особенно сегодня вечером, когда вы пытались от меня скрыться.
Приготовляя себе выпивку Жак попытался иронически спросить незнакомца:
— И почему же я пытался ускользнуть от вас?
Но это не вышло. Его ирония звучала фальшиво. Свое посещение Жаннины он не мог объяснить, не компрометируя себя.
— Мсье Меллерей, оказывается вы хороший игрок, — сказал его преследователь.
Эту фразу, произнесенную укоризненным тоном, без резкости, можно было понять так: «Ведь вы не ребенок!»
Раздраженный, недовольный своей реакцией, Жак не мог удержаться от негодующего жеста.
— Прошу вас, ближе к делу!
— Я иду к нему, — ответил его конвоир. — Девять лет назад вы были неприметным лыжником среди многих других в Вильс-де-Лан…
— Стоит ли начинать с Адама и Евы, — хотел насмешливо сказать Жак, однако, закусил губу, предоставив противнику первому показать свое оружие.
— В Вильс-де-Лан вы познакомились с Эллен Шаролле. Ей было 36 лет. Вы были на 10 лет моложе ее. Разница в возрасте сглаживалась разницей в состояниях. Вы женились на м-ль Шаролле — или она вышла за вас замуж, как вам будет угодно. Тогда она уже была шефом, обладательницей перчаточной фабрики Шаролле…
Он окончил свою речь с комическим пафосом.
— Фирма основана в 1890 году, имеет золотые медали на международных выставках… Короче говоря, это была сделка, верно?
— Ну, дальше, — с улыбкой сказал Жак, не показывая своих чувств.
— М-ль Шаролле — извините, мадам Меллерей — не была спортсменкой. Она ни разу не каталась на лыжах. Ваша же любовь к снегу, мсье, напротив, осталась такой же. Вас часто можно было видеть по воскресеньям в окрестностях, занимающегося скоростным бегом на лыжах в то время, как жена ваша оставалась в Гренобле.
Это была одна небольшая уступка, которую дала ему эта тиранша, которая мало помалу прибирала его к рукам, и которая подавляла его характер и его индивидуальность.
Это были короткие моменты настоящей свободы, внушаемой им в одиночестве, когда он бешеным темпом мчался независимый ни от кого.