— Захватывающая игра, — повторял Робер. — Вот увидишь, очень захватывающая.
Она была к тому же и очень сложная. Изложение правил игры заняло минут сорок пять, не меньше. В семь часов партия началась…
Половина восьмого! Раймонда должна уже быть в Орли, чтобы улететь самолетом в семь пятьдесят… Через Испанию с посадкой в Мадриде…
— Повнимательнее, старина. Ты путаешь Рака с Козерогом!
Несмотря на все свое желание, Филиппу не удавалось сосредоточиться на игре. Он думал о слишком многих вещах одновременно: о Раймонде, вылетавшей из Орли, о том, что он уже совершил, о том, что ему еще предстояло совершить…
Время от времени он сетовал на опоздание жены, однако партнеры с дружелюбной твердостью возвращали его к игре.
В четверть девятого Филипп взорвался:
— И все же это по меньшей мере странно, вы не находите?
Трудно было утверждать обратное.
— Наверное, у парикмахера было много народу, — предположила Люсетта. — Вы знаете, в какой салон она поехала?
— К своему парикмахеру, как обычно.
— Если знаешь номер, позвони, — посоветовал Робер.
— Так поздно?
— В субботу кого-нибудь, возможно, еще и застанете, — сказала Люсетта. — И если это вас успокоит…
Филипп решил воспользоваться благоприятным случаем и исчез в прихожей, где находился телефон. Брат и сестра больше не улыбались.
— Я делаю все, чтобы его развлечь, — тихо проговорил Робер. — Но это действительно уже становится подозрительным.
Люсетта пожала плечами.
— Ей бы только прихорашиваться… Если уж зашла к парикмахеру, то это надолго. На мужа ей ровным счетом наплевать.
— Не суди так строго. Она могла заблудиться в лесу. В Мулен она приезжала лишь однажды… К тому же сегодня такой туман…
— Тем хуже для нее. Это послужит ей уроком. Робер, в свою очередь, пожал плечами. Появление в дверях гостя избавило его от необходимости отвечать. Вид у того был мрачный.
— Она ушла из салона в пять часов. Я говорил с хозяином.
— Вот видишь. Значит, скоро будет здесь.
— Черт возьми, — возмутился Филипп. — Ты что, издеваешься? Не три же с половиной часа сюда ехать.
— На дорогах пробки…
— Даже с пробками…
— Может, сбилась с дороги… или с машиной что случилось, — робко заметила Люсетта.
— Мы же в конце концов не в пустыне, и она знает, что ее ждут. Позвонила бы.
— Если только она не застряла где-нибудь на полпути между Омбревилье и нашим домом. Ты знаешь, какая здесь местность?
Еще бы ему не знать! Разве весь его план не был построен на исключительно удобном месторасположении загородного дома?.. Старая мельница, притаившаяся в ложбине меж двух склонов, покрытых густым кустарником, находилась в отдалении от ближайшей деревни, и чтобы добраться до нее, надо было преодолеть две добрых мили по разбитой лесной дороге. После того, как закрылся кирпичный завод, некогда процветавший благодаря ему Омбревилье теперь медленно приходил в упадок, и дорога была в ухабах.
— Может быть, бедняжка идет сейчас через лес пешком, — продолжал Робер. — Лучше всего поехать ей навстречу.
— Я так и сделаю, — сказал Филипп и направился к двери.
Вдруг он остановился.
— Да, но… А если она все-таки позвонит?
Роберу ничего не оставалось, как предложить свою помощь.
— Я быстро управлюсь.
Он надел пальто и вышел. Послышался шум отъезжавшей машины. Свет от фар с трудом пробивался сквозь густой туман. Шум мотора, пучки света становились все слабее и вскоре совсем исчезли в ночи…
Филипп и Люсетта, проводив его до крыльца, вернулись в гостиную, не зная, что сказать друг другу.
Люсетта первая нарушила молчание.
— Если у вас есть чемодан, — предложила она, — можно отнести его наверх, в вашу комнату.
— Нет у меня ничего… Все должна была привезти жена.
Он заговорил о жене в прошедшем времени, что явилось неожиданностью не только для Люсетты, но и для него самого. Он тут же замолчал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате. Люсетта с задумчивым видом бросила в камин полено.
— Ну зачем же предполагать худшее? — спросила она тихо, не оборачиваясь.
— Да потому что… я ничего не могу с собой поделать. И потом, жена не любит ездить ночью… Она плохо видит, а очки носить отказывается.
Пытаясь хоть как-то приободрить его, Люсетта принялась выдвигать всевозможные оптимистические гипотезы. Он ее почти не слушал…
Часы пробили девять раз. Раймонда пролетала над Пиренеями. Филипп думал о ней, кое-как поддерживая разговор, конечная цель которого ему заранее была хорошо известна.
— Я знаю, знаю, — проворчал он, наконец. — Поломка… Поехала не по той дороге… Так всегда говорят в подобных случаях.
— И к счастью, в девяти случаях из десяти так оно и есть.
— Да услышит вас Бог!
Он так вошел в роль, что начинал уже испытывать подлинные чувства.
— Скорее бы пролетели эти несколько часов!
— Какие обидные для меня вещи вы говорите, — заметила она жеманно. И поскольку он, озадаченный, недоуменно смотрел на нее, она, покраснев, добавила: — Неужели мое общество так неприятно вам?
— Простите, Люсетта, я не хотел вас обидеть.
Он совсем не предполагал, что беседа примет такой оборот. Что угодно, только не это.
— Войдите в мое положение. Я обеспокоен, я очень обеспокоен.
— А я уверена, что вы волнуетесь напрасно.
Она напускала на себя вид усердной воспитательницы или медсестры, примешивая к этому притворную веселость, которая неприятно резала слух.
— Вот увидите, завтра мы все вместе посмеемся над вашими тревогами.
Он вежливо улыбнулся. Довольная, что ей удалось его развеселить, и убежденная, что находится на правильном пути, Люсетта включила проигрыватель и поставила пластинку.
— Пригласите же меня на танец, — сказала она, властно взяв Филиппа за руку.
Он подчинился, и под звуки аргентинского танго они поплыли вокруг стола. Он — уносясь мыслями вдаль, обхватив безразличной рукой ее тонкую под мягким пуловером талию; она — чуткая, с полузакрытыми глазами, тесно прижимавшаяся к своему кавалеру. Бледный, то и дело мигавший свет, производимый электрогенным агрегатом, получавшим энергию от лопастного колеса, придавал сцене вид почти двусмысленной интимности.
«Если бы Раймонда видела нас…» — думал Филипп.
Она согласилась пойти на преступление только из любви к нему. Трудно даже представить, что она могла бы сделать из ревности.
Танго закончилось мяуканьем аккордеона. Началось другое. Люсетта не отпускала своего кавалера. Филипп понял, что обречен танцевать до возвращения Робера, и смирился. По крайней мере это имело один плюс: ему не надо было поддерживать беседу.
Тем временем отсутствие Робера затягивалось. На пятом танго Филипп не выдержал: ему осточертело танцевать, осточертела Люсетта, прижимавшаяся к нему все больше и больше. Он воспользовался первым же предлогом, чтобы остановиться: забыл сигареты в кармане куртки, которую Робер отнес в его комнату.
— Не беспокойтесь… Я найду.
Только он исчез на узкой деревянной лестнице, что вела на второй этаж, как дверь отворилась, и Робер, крадучись, словно вор, прошмыгнул в гостиную. Он был такой же бледный, как и Филипп, когда тому стало плохо.
Люсетте это сразу бросилось в глаза.
— Что такое? Плохие новости?
Она инстинктивно понизила голос. Он так же тихо ответил:
— Несчастный случай.
— Серьезный?
Он наклонился, наливая себе полный стакан виски.
— Она мертва.
Сооружение из обуглившихся поленьев в камине рухнуло под радостный треск разлетавшихся во все стороны искр. Робер жадно отпил из стакана и заговорил снова:
— Я какое-то время смотрел, как вы танцевали… Ника не решался войти.
Люсетта рухнула в кресло. От волнения у нее перехватило дыхание.
— Как это случилось?
— Она сбилась с пути и после Омбревилье поехала по дороге, которая ведет к заброшенному глиняному карьеру… Помнишь, прошлым летом супруги Дешасей тоже заблудились… Поэтому я и решил поехать туда… На повороте ее машину, очевидно, занесло… Она упала в карьер…
— Ты уверен, что она…
Люсетта не решалась произнести страшное слово. Брат пришел ей на помощь.
— Мертва? Увы, это так. Она не могла уцелеть… Переворачиваясь, машина загорелась… Если бы ты видела эту картину…
Он взмахнул перед собой рукой, словно желая прогнать прочь кошмарное видение — четыре погнутых колеса над развалившимися, почерневшими от огня частями автомобиля выглядели в какой-то степени неприлично и ужасно одновременно.
— В свете фар это производит жуткое впечатление… Ни больше, ни меньше — груда железа… А в ней — она… или, вернее, то, что от нее осталось. Меня чуть не стошнило… Я думал, что никогда уже больше не смогу сесть за руль…
Он снова налил себе виски. Люсетта тоже протянула стакан.
— Там уже кто-нибудь есть?
— Кто там может быть! Там даже днем мало кто проезжает… Я вернулся, чтобы позвонить в полицию.
Сверху донесся шум воды из крана. Робер задрал подбородок и уставился в потолок.
— Он умывается?
— Наверное. Поднялся за сигаретами.
Они молча выпили. Робер машинально толкнул носком ботинка уголек, выпавший из камина на паркет.
— Это ужасно… Ужасно!.. — повторяла Люсетта, не находя слов, чтобы передать свои чувства. — В двух шагах отсюда, пока мы обменивались шуточками. А я еще смеялась над его тревогами… Чуть ли не силой заставила его танцевать.
Шум воды прекратился, заскрипели лестничные ступеньки. Люсетта забеспокоилась.
— Как мы ему скажем?..
Появление Филиппа она встретила с разинутым ртом. Брат и сестра переглянулись. Их взволнованные лица говорили сами за себя. Филипп не ожидал, что события будут развиваться так быстро. Он побледнел ровно настолько, насколько требовалось.
— Что-нибудь случилось?.. Авария?
— Мужайся, старина, — пробормотал Робер хриплым голосом, — мужайся.
Глава 3
Вторник, вторая половина дня