«Идеальное преступление!.. Я совершил идеальное преступление!» Сигарета вновь стала приятной на вкус.
— Начал он довольно нагло, — сказала Люсетта. — Он совсем еще молодой, наверняка недавний выпускник какого-нибудь заведения, не слишком умный… это написано у него на лице. Но с какими претензиями!.. Я быстро сбила с него спесь.
«Молодой стажер, вообразивший себя Шерлоком Холмсом», — подумал Филипп. Сам факт, что следствие поручили новичку, говорил о том, что делу придавали не очень большое значение.
— У вас замечательная коллекция, — констатировала вдруг Люсетта, проведя ладонью по корешкам книг в шкафу.
Ее указательный палец остановился на пухлом томике в четверть листа, подчеркивая заголовок, состоящий из одного слова: «Brasil».[3] Филипп угадал немой вопрос.
— О, Бразилия сейчас так далека от меня.
— Уж не хотите ли вы сказать, что… В голосе Люсетты сквозило осуждение.
— Вы отказываетесь от путешествия?
— Не знаю… там будет видно… Пока что мне ничего не хочется.
— Надо бороться!..
Филипп снова закурил. «Только никакой выспренности, — подумал он про себя. — И никакого самоотречения… Немного покорности судьбе и чуточку разочарования…»
Затем вслух произнес:
— Бороться, зачем?
Реакция его собеседницы была такой, какой он и ожидал.
— Нет!.. Вы не имеете права выходить в отставку… Я слишком привязана к вам… Будем говорить начистоту…
Всей фигурой она подалась вперед, глаза ее блестели, голос дрожал, исходившая от нее энергия совсем не вязалась с хрупким обликом.
— Я слышала, что на некоторых военно-воздушных базах, когда в результате несчастного случая погибает пилот, все другие пилоты немедленно поднимаются в небо… доказывая тем самым, что они не являются заложниками судьбы. То же самое и с вами. Вы должны реагировать… негативное поведение недостойно вас!
Вдруг она прекратила его увещевать и сделалась мягкой, почти нежной.
— Не думайте, что я не понимаю… Вы переживаете тяжелый период, но вы не одни… Я рядом!
Она тут же спохватилась и покраснела.
— Мы рядом, Робер и я, мы вам поможем выкарабкаться.
— Спасибо, Люсетта! Спасибо за все!
И всем своим видом выражая непритворную благодарность, в душе он повторял про себя: «Спасибо, что протянула мне руку помощи. Спасибо, что подбиваешь меня на это путешествие, что веришь и заставляешь верить других, что это ты меня уговорила. Спасибо за твое невольное соучастие».
Он снова вздрогнул, услышав звонок в дверь.
— Это должно быть, Робер, — предположила Люсетта. — Он мне сказал, что постарается заехать.
Оставив гостью в кабинете, Филипп пошел открывать дверь.
Это был не Робер!
Глава 4
Звонивший был молод, роста ниже среднего, с маленькой круглой головой, посаженной на тонкое, как спичка, тело, светлыми, аккуратно приглаженными волосами, тонкими губами и наглым взглядом, смотревшим из-за квадратных очков в позолоченной оправе.
— Месье Сериньян? Офицер полиции Шабёй.
С надменным видом важного сеньора он предъявил свое удостоверение.
— Мне поручено расследование несчастного случая, происшедшего с мадам Сериньян.
Внешне он вполне соответствовал моральному облику, начертанному Люсеттой.
— Мои друзья ввели меня в курс дела, — сказал Филипп. — Проходите, пожалуйста…
Повторять приглашение не потребовалось. Полицейский уже решительно направился к открытой двери единственной освещенной комнаты, оставляя на чистом паркете следы мокрых подошв и лужицы воды, стекавшие с его пальто из плотной шерсти.
— Так, так, — воскликнул он, — мадемуазель Тернье! Я не рассчитывал так скоро вновь встретиться с вами.
— Я тоже, — бросила Люсетта не очень любезно.
— Я приехал без предупреждения…
Шабёй сощурил глаза и, с хитроватым видом взглянув поочередно на каждого из своих собеседников, пробормотал:
— Наверное, мне следовало связаться с вами?
— Это неважно, — отрезал Филипп. — Главное, что вы меня нашли.
— Я все же пытался до вас дозвониться…
— Я отключил телефон, чтобы не беспокоили.
— Чтобы не беспокоили, — повторил Шабёй, не сводя глаз с Люсетты. — Вот, вот, все объясняется.
Манеры этого пижона уже начинали раздражать Филиппа. Он с трудом подавил гримасу недовольства.
— Напоминаю вам, что месье Сериньян только что потерял жену. Вам бы следовало быть покороче.
Полицейский не оценил внезапного вмешательства Люсетты и посторонился, освобождая дверь.
— Я не хотел бы отнимать у вас время, мадемуазель.
— У меня полно времени, господин офицер полиции. Их взгляды встретились, и он первый отвел глаза. На его щеках выступил слабый румянец, губы поджались, образовав одну тонкую нить.
— Я желаю побеседовать с месье Сериньяном без свидетелей, мадемуазель, — заявил он, наконец, с трудом сохраняя самообладание.
— Так бы сразу и сказали, господин офицер полиции. Удовлетворенная своей победой, она небрежно повернулась к нему спиной и сказала Филиппу:
— В таком случае я убегаю.
Филипп проводил ее в прихожую, и, когда помогал ей надеть плащ, она шепнула ему на ухо: «Что я вам говорила? Только не позволяйте этому идиоту давить на вас».
Затем нормальным голосом, сказала:
— До скорого… Созвонимся.
— До скорого. Роберу — привет, — добавил он, когда она переступила порог.
Он был недоволен резкостью Люсетты и полицейского. Последний, конечно, дурак, но дурак обидчивый. И незачем было распалять его понапрасну. Однако для большего правдоподобия не стоило также казаться и чересчур уж покорным.
— Должен признаться, — сказал Филипп, присоединяясь к нему в кабинете, — ваш визит удивляет меня так же, как он удивил сегодня утром моих друзей.
Пальто Шабёя, сложенное пополам, висело на спинке стула. А сам полицейский сосал новую вычурную трубку и держался с присущим ему самодовольством.
— Так вот, — заявил он, — сейчас вы удивитесь еще больше, ибо я хочу попросить вас отложить похороны мадам Сериньян.
— Но церемония назначена на завтра.
Филипп находил своего собеседника все более несносным.
— Приняты меры по транспортировке тела моей жены из Омбревилье. Сожалею, но уже поздно что-либо менять.
— Я тоже сожалею, но придется! — Шабёй шумно затянулся трубкой. — Имею честь сообщить вам, что прокуратура потребовала произвести вскрытие.
Видя изумление на лице своего визави, он немного смягчился:
— Я понимаю, вам это неприятно. Но закон есть закон.
— Закон есть закон, — проворчал Филипп. — Разве выводов дорожной полиции недостаточно?
— Надо полагать, что нет!
Филипп подошел к окну. Сквозь запотевшие стекла улица виделась ему как в тумане: может быть, еще шел дождь, может — нет. Притворившись, что разглядывает сад, он зажмурил глаза и сосредоточился.
Каковым, в сущности, было его положение? Вдовец, потерявший жену в результате несчастного случая, приготовившийся похоронить ее и вдруг узнавший, что будет произведено вскрытие тела. Добросовестный вдовец подскочил бы до потолка!
Филипп подскочил, и его, хотя и запоздалая, реакция, похоже, привела в восторг инспектора, который охотно подал реплику:
— Знаете ли вы, что в точности произошло на дороге между Омбревилье и Муленом?
— Это очевидно: моя жена сбилась с пути… На повороте в глинистой грязи машину занесло… Что, кстати, подтверждает и протокол, составленный на месте происшествия.
— Не подтверждает, а предполагает, — поправил Шабёй. — А это не одно и то же. Ночь, лес, пустынная дорога… Вы можете быть уверены, что на мадам Сериньян не напали?
— О Боже! Но зачем? И кто? У нее ничего не украли, все украшения остались на ней… Мне их вернули.
— Ограбление не обязательно должно быть мотивом убийства.
— Это немыслимо! Вы что же, полагаете, моя жена явилась жертвой…
Филипп попал в ритм. Он продолжил именно с тем сдержанным возмущением, какое требовалось.
— Жертвой… нападения маньяка?
— Не исключено, что ее смерть была кому-то выгодна, месье Сериньян.
Полицейский вновь хитровато сощурил глаза, чем, вероятно, хотел показать, что он — стреляный воробей, затем внезапно выпалил вопрос, который уже давно вертелся у него на языке:
— Страховка на случай смерти имеется?
— А как же! — Филипп не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над ним. — На пятьдесят тысяч франков… пять миллионов старых.
— Значит, смерть мадам Сериньян приносит вам пять миллионов!
Достаточно было увидеть Шабёя, его возбужденные глаза, тот быстрый жест, каким он направил мундштук трубки прямо в грудь своему собеседнику, чтобы понять его ликование.
Невозмутимо, словно не уловив намека, Филипп «окатил» его заранее приготовленным ушатом холодной воды.
— Вы ошибаетесь. Это я застраховал свою жизнь в пользу моей жены… Теперь, естественно, в страховке отпала всякая необходимость.
Вид раздосадованной физиономии Шабёя доставил ему немалое удовольствие.
— А о чем подумали вы? — спросил он простодушно. Телефонный звонок едва не оборвал его на полуслове.
— Вы позволите?
Сняв трубку, он тотчас узнал голос Робера: «Алло, старина. Собирался к тебе заехать, но тут на фабрике скопилось столько дел».
С присущей ему бесцеремонностью инспектор попытался вырвать трубку у Филиппа из рук.
«Прости… Я перезвоню…» — раздалось в трубке.
Филипп отошел от телефона и стал ждать реакции полицейского.
— Кто это был? — спокойно поинтересовался тот.
— Господин инспектор, вас это не касается. — Кипя гневом, Филипп смотрел ему прямо в глаза. — Я терпеливо сношу все ваши дерзости, месье, не обижаюсь на ваши оскорбительные инсинуации, мирюсь, наконец, с вашей бесцеремонностью… Но всему есть предел. Вы выходите за границы приличия!
Шабёй побледнел.
— Если вы это воспринимаете таким образом… Он взял пальто и направился к выходу.