в воздухе свист постепенные крылья гасят луну
лаковый глобус глаза подернут дырами тьмы
бедные наши котята бедные мы
женщина из которой улетели все птицы
ее нашли изубранной в шелка
вся в стилизованных чижах пижама
и пепельная в руслах слез щека
прощальному молчанью не мешала
еще над ней атласный полог вис
точнее даже паланкин не полог
созвездия обрушенные вниз
и поручни чей узкий путь недолог
нет лучше не об этом но тогда
окрестный стыд словами нарисуем
где жадно ждет опарышей толпа
и всех червей чей вид неописуем
ночное средоточие теней
из-под ресниц землистый выплеск пены
храм пустоты в котором нет теперь
крылатых горл что нам однажды пели
пока в руке притворный кубок тверд
в котором тризны отзвуки сольются
давайте пить за этот павший форт
и устоявшие что не сдаются
одна печаль в уме одна беда
что может быть душа утраты мнимой
не птицей человеческой была
а полуящерицей полурыбой
«в стороне где в замученных песнях…»
в стороне где в замученных песнях
славен главный гонитель пурги
пассажиры похожи на прежних
повстречавшихся раньше в пути
мимо тундра гробами горбата
вот и виснешь а спину прогни
на оконном ремне как когда-то
помнишь были такие ремни
и такая была суматоха
что в дверях защемило пальто
и авоську ты помнишь алеха
неужели забуду а то
что с мимозами ужаса гаже
чье-то чмо в габардине пришло
там сегодня не насрано даже
это марта восьмое число
там у женщин кровавые жилки
на цветной роговице видны
пассажирки пропущенной жизни
это март это месяц войны
повинуясь надсадному эху
ледяная по роже крупа
и куда же я господи еду
даже если не боже куда
урок дедукции
если извлечем из отрезка точку
остальных не станет скуднее залежь
а пространству выдать ее за дочку
первого отрезка и выдать замуж
за изъятую из второго рядом
и посредством этих замужних точек
можно населить постепенным стадом
третий конгруэнтный другим кусочек
так ваял господь ординату мира
и с абсциссой разница небольшая
вышло все как видите очень мило
физики законов не нарушая
нам такой пример говорит о многом
здесь довольно просто работать богом
если вынуть срез из чужого горя
бесконечно тонко то мал убыток
а потом пришить к нему срез другого
с помощью невидимых божьих ниток
а поскольку ниток у бога уйма
можно каждому подарить по горю
бобику из будки пчеле из улья
журавлю из клина тому-другому
тем кому несчастья не перепало
всем гипотенузам на третий катет
вот и мы с тобой горевали мало
а теперь спасибо теперь нам хватит
не ленился бог на своей работе
так и поступил ведь в конечном счете
«в последний раз ты помнишь все слова…»
в последний раз ты помнишь все слова
там мысли не слышны работай ртом
она ему подскажет их сама
сначала да подскажет а потом
запомни вера истина семья
любовь страна родители цветы
а как узнать что это вправду я
все сходится не можешь быть не ты
вот здесь на сто двенадцатой смотри
на незаметной станции в глуши
но если вдруг невмоготу сотри
а если все получится впиши
ступай где сухо степь дорога двор
не по воде постой ведь это пруд
она его научит договор
нет не летай неправильно поймут
мы остаемся здесь мы смотрим вслед
но пеленга молитва не берет
щипцы твой первый крик твой белый свет
спасибо я запомнил все вперед
«ночь в кирпичном горле колом…»
ночь в кирпичном горле колом
проходные дворы ходы
ртутно рдеют в глазной пролом
автоматы мертвой воды
ни души вокруг ни мента
ставни заперты на винты
в автоматах вода мертва
в ней зрачки твои не видны
где косили во рту траву
там из десен острей стерня
гуще алая соль во рву
чем в желудке глоток стекла
время мертвую воду пить
оловянную рыбу грызть
волочить свою немочь в нить
костяную расправив кисть
сколько страсти на сны ни трать
как ни вейся струя тонка
от ладони не отодрать
ни копейки ни пятака
«датировано сном и бездной…»
датировано сном и бездной
письмо в сезон слепой луны
начальника любви небесной
старателю земной любви
о том что к падшему свирепы
смертельной грации войска
а вот у праведника с репы
не упадет ни волоска
еще там и чернил не высох
священный в черепе родник
и в сонме праведников лысых
звук ликованья не возник
но спящий огорошен вестью
осиливая текст письма
и видя что к обросшим шерстью
он благосклонен не весьма
кто сластолюб и сын раскола
сисястых обаятель тел
тому из бездн козла морского
ведут и весь уже вспотел
зачем он ворвань мял и лапал
смятенье в сердце и тоска
и падали два волоска
со стуком на пол
обезьяны прямого действия
где в слезах до порозовения
воспаляет заря зрачки
там гурьбой огурцы забвения
поперечные кабачки
если сто или скажем двести я
но не триста отнюдь уже
обезьяны прямого действия
возникают в ночной душе
бог бы с этими обезьянами
поизящней причуды есть
но явленья сквозят изъянами
в воздух разуму не пролезть
изойти бы страстями бурными
мозгу левый дать поворот
но чечетки не бить котурнами
дынной мякоти полон рот
и вообще ниоткуда помощи
наотрез уповать нельзя
потому что по сути овощи
пусть и розовые глаза
клубок и прялка
это с брустверов блядь горсовета ракурс такой
чей портфель с недожеванной алгеброй мой или витин
это мать в гастроном на свиданье с потной толпой
но в отъезде отец моему отъезду не виден
опознал бы его если скоро внизу парад
по симметрии звезд и фуражки серого верха
если весело всем транспаранты вовсю парят
там висело сто лет миру мир и с подлинным верно
отслужившему миру сложившему в стог сердца
вместе с алгеброй всмятку и сразу отъезд отца
там где соки и воды висело что саду цвесть
и цвело бы как миленькое хули не поливали
там в портфеле карбид историчке страшная месть
и расплющенный гвоздь и заначенный рубль в пенале
мы и сами цвели словно грузди в саду таком
радиатор в подъезде для секса и двор с грачами
мы построили парусный как парфенон обком
чтобы господу было на чем отдыхать очами
то откусит от ночи господь то от дня отъест
то отлучка в булочную то вообще отъезд
я над городом висну не ведая отчего
золотая коса наотвес а душа в темнице
у меня в тылу на три четверти небо черно
если три с половиной четверти в единице
тут бывало с горынычем в парке один на один
после чмок царевну и вмиг обернется жабой
витязь в луже в дугу погляди лежит нелюдим
там где соки и воды но ведь не от них пожалуй
сколько раз во сне на косе вертикально вис
столько раз на постель в тоске опускался вниз
ты теперь как театр только сцена внутри тебя
но темно и куда ни сунься в занавес мордой
это кажется жизнью но прежняя жизнь текла
а другая промерзла насквозь и осталась твердой
возвращается с прялкой мать и отец с клубком
вот умрем все вместе и примемся жить как жили
здесь проспекты из яшмы из халцедона обком
многослойный сон сколько дыр уместилось в шиле
с минарета господь распыляет дуст в небеса
до земли висит золотая его коса
«сроду не бывал я в улан-баторе…»
сроду не бывал я в улан-баторе
не карабкался в степи в седло
составляя мнение об авторе
лошадей и прочего всего
но имел монгольского товарища
пили с ним в общаге мгу
впрочем это было все когда еще
а точней сегодня не могу
или я допустим не был в суроже
в корсуне ничуть не ночевал
а ведь жизнь пожалуй прожил всю уже
словно жить еще не начинал
прямиком стезя да выстрел пуст ее
где узором тесным по ковру
так составлено мое отсутствие