Максим Иванович молчал. Боже мой! Это же прежний Сашка, которого он так любил. Сашка, честный, прямой, принципиальный, никого не хочет подводить, все берет на себя. Какую жизнь, наверное, прожил, а все такой же, все такой же! На Максима Ивановича опять смотрела его юность, открытая, смелая, бескомпромиссная. И в этих вспыхнувших воспоминаниях он и себя увидел прежним Максом, устыдился своей минутной слабости: забыл себя настоящего, дрогнул, поддался тому, что появилось в нем в те смутные годы.
— Разрешите идти, товарищ генерал?
— Ладно, Саша, — сказал Максим Иванович, — раздевайся, выпьем со встречей.
— Максим, — серьезно произнес Саша, — именно поэтому я не хотел ехать к тебе, я слишком хорошо тебя знаю.
…Комок подкатил к горлу, Максим Иванович перевел дыхание, положил руку Саше на плечо.
— Спасибо, Саша… Спасибо, что так думал обо мне. Все, садись!
Он быстро отошел от Саши, открыл дверь, приказал адъютанту:
— Сооруди нам пару капель с закуской и чай.
— Максим, — снова начал Саша…
— Все! — оборвал его Максим Иванович. — Здесь я старший — и по должности, и по званию.
Так видится мне встреча двух моих героев. Однако останется ли в будущем эта сцена в том же виде, не знаю. Персонажи романа обладают способностью жить собственной жизнью, автору остается только записывать ее. Не знаю также, успею ли я дописать следующий роман. Но, если отпустит мне судьба еще несколько лет, я надеюсь довести повествование до 1958 года, до Двадцатого съезда, когда были возвращены к жизни тысячи ни в чем не повинных людей и вернули честные имена тем, кого возвратить к жизни уже было нельзя.