В глазах — красная пелена. В груди — жгучая ненависть. В теле — только одно желание: убить.
Я даже не помню, как сделал подсечку. Как прыгнул. Как начал душить.Ганс — так, кажется, его звали — даже не успел испугаться. Я приложил его хорошо. Без изысков. Просто намертво.
Вывел меня из состояния только Алекс. Повис на мне, тряс, пытался разомкнуть руки. Я очнулся. Понял, вляпался.
Подскочил. Ганс лежал, как мокрая тряпка.И тут я увидел их.
Муты.Человек восемь.Шли ко мне полукольцом. Тихо. Плавно.Как большие кошки.
В руках — обнажённые ятаганы. Опущены к земле. Спокойствие в движениях — от этого только страшнее.
Я прислонился к камню.Попрощался с мамой.Всё. Конец. Сомнений не было. Сейчас покрошат в окрошку — и без вопросов.
Но вдруг, метрах в двух от меня, они резко остановились.Как по команде.
Начали вертеть головами. Будто прислушивались. Смотрели друг на друга. Потом — на меня.
И тут пошло настоящее фэнтези.
Они, как один, засунули ятаганы за пояс.Поклонились.Словно по сценарию.
Алекс потом сказал: у них это знак приветствия.
Я стоял, как вкопанный.Они развернулись — и пошли обратно.Сели. Продолжили есть.Словно ничего и не было.
Алекс рядом со мной просто остолбенел.И мы оба — с открытыми ртами, как дети, впервые увидевшие фокусника.Но это было не всё.
Через пару минут от их кружка отделился один.Подошёл.И без слов сунул мне в руку кусок лепёшки — огромный, горячий, с мясом и овощами.Пах как рай.
Алекс, хоть и был в ступоре, но половину от деликатеса всосал без стыда.Я, жуя, посмотрел на Ганса. Он сидел с разбитой физиономией, шатающийся, униженный.Я цыкнул на него:— Только попробуй вякнуть ещё раз. Я тебе шею сломаю.
Конечно, по-русски. Но интонацию он понял.С тех пор — не вякал. Ни разу. Тоже в шоке был
Вот так.В тот день я, как говорится, родился в рубашке.Причём с подкладкой.
И вот сейчас, закончив махать киркой, я смотрел на мутов, собирающихся садиться есть. И, как всегда, не ошибся — из кучки обедающих оторвался посыльный, подошёл и сунул мне в руку большой, тёплый кусок лепёшки с мясом.
Заключённые продолжали работать — кто ползал, кто ковылял — но мне было до лампочки. Голод выкручивал желудок. Терпеть уже не было сил. Поделив лепёшку пополам, я начал глотать свою порцию. Не ел — жрал. Утолив зверя, бушевавшего внутри, откинулся на камень. Меня потянуло в дрему.
Настроение неожиданно приподнялось. Облизывая пальцы, я смотрел на горы.(Кто сказал, что еда — не наркотик?)
Горы…Снежные вершины. Туманы в ущельях. Лоскуты лугов.Вроде не море — но затягивают. Не огонь — но греют.В них есть что-то… древнее. Завораживающее и пугающее одновременно.
Месяц, как я здесь.Похудевший. Оборванный. Вшивый. (До чего же эти твари мерзкие — словами не передать.)Тело в синяках. Перемотано, как карта сражений.Не знаю, что со мной будет завтра. А горы — стоят. Манят. Как будто зовут туда, где я не был. Никогда.
Хотел бы я попасть в горы — в другой ситуации. С Элькой, например.Интересно, как она там.Наверное, уже и не помнит, как я выгляжу.
Отсюда она вообще кажется нереальной.Слушая Алекса, я понял: влюбиться в неё — всё равно что в принцессу Европы. Теоретически можно.Практически — хрен ты добьёшься взаимности.
К тому же, Стив — формально третий герцог, но по факту первый претендент на престол. Это многим не нравится. А Элька — козырная карта. Не девушка. Ресурс.
Короче, пролетарское происхождение — не бонус, а крест. И не романтичный.Горько рассмеявшись, я испугал задохлика, присевшего рядом. Он отполз, испуганно глядя на меня.
Причём тут происхождение? Кто я?Заключённый.Меня упёк сюда её же папаша.Счёт, будь уверен — будет выставлен всем. Всем по списку. Всей их аристократической семейке.
Они что, думают, меня можно вот так — как собаку — запереть и забыть?
Нет, ребята.
Злость накатила жаром.Хорошо. Еда — включила систему боевой готовности.
Так… посмотрим. Кто нас охраняет?Муты.Отлично. Они мешать не будут. Хлеб ели вместе. Значит, шанс есть.
Где этот придурок Ганс?Ага, вон он. Сидит на пригорке, точит галеты.Винтовка валяется рядом, палка — между ног. Спина открыта.
Ты, парень, если думаешь, что спина твоя защищена, потому что за тобой муты едят, — ты ошибаешься.Они тебя — максимум — прикроют от комара.
Зажав в руке камень, я по дуге стал обходить его.Ганс — лох. Абсолютный.Охрану держать не умеет. Да и зачем? Муты всё делают. Цепные псы, периметр держат, мышь не проскользнёт.
Я прохожу мимо обедающих. Провожу рукой с зажатым камнем по голове одного. В ответ — по моей руке легонький тычок.Ответ принят.Пропускают.
Десять метров.Чувствую, как муты смотрят мне в спину. Щекотно, аж до лопаток. Но не оборачиваюсь.
Пять метров.Три.
Вперёд!
Прыжок. Хватаю винтовку. Падаю на спину.Направляю ствол на Ганса.
— Ханде хох! — ору. Всю жизнь мечтал это сказать. Ну вот, сбылось.
Камень можно выкинуть — немчура поднял руки.Значит, немецкий у меня не так уж плох.
Бью его ногой под колено, быстро связываю руки.Овца. Даже не дергается.
Что у нас есть?Часы. Галеты. Немного барахла.Ну, для начала захвата мира хватит.
Муты — стоят в кучке.Смотрят на нас с интересом.Интересно, почему не вмешиваются? Почему вообще не трогают меня?
Если сейчас рванут…Стрелять в них я не смогу. Хлеб-то один ели.
Ладно. Время на нуле. Надо уходить.
Всем привет, русского десантника вы не удержите, бандерлоги.Если надо — стрельну.Мысли скачут в голове, как белки. То одно, то другое.
Что за винтовка?Заряжена?Где тут затвор?Похоже, М-16. Эх, мне бы "Калаш" — я бы в таком настроении и лагерь бы взял.(Шутка. Почти.)
Где тут север?Да пофигу. Главное — вперёд.
Пригнувшись, петляя, бегу.Куда глаза глядят.
..
Глава 7 горы
Горы
Конечно, я потерялся. Уже неделю бреду по этим чертовым горам. Никого, ни души, только ветер, который вьётся, как призрак, и время, которое здесь не движется. Кисель. Сон в котором за тобой бегут ,а ты медленно, медленно переставляешь ноги.
Еды нет. Вообще. Только вода — и то уже не родниковая, а мутная, со вкусом глины и ржавого железа. Пить — значит не умереть. Есть — уже необязательно. Организм выживает, разум сходит с ума. Первый голод — как ломка. Потом — пустота. Только лёгкое головокружение и ощущение, что ты стал легче, чем тень. Я не хожу — я скольжу по этим камням, как привидение.
Будь прокляты эти горы. Как можно в них ориентироваться? Север? Да пошёл он, этот север. Пусть хоть сто раз мох растёт на северной стороне — толку. Здесь всё обман. Гора, до которой, кажется, можно дотянуться рукой, остаётся всё так же далека, как твоя цель в жизни. Каждый раз, когда думаешь: вот, сейчас поднимусь — выясняется, что это не вершина, а только новая ступень к следующему аду.
А между ними — ущелья, осыпи, разломы, обрывы. И страх. Страх упасть, разбиться, исчезнуть. И никто не узнает. Никто не придёт. Могила без имени.
Но худшее — это ночь.
Когда темнеет, всё вокруг оживает. Камни дышат. Ветви скрипят, будто кто-то невидимый срывает с них кору. Кто-то крадётся сзади, и я почти чувствую его дыхание у себя на шее. А может, это не кто-то. Может, это я сам.
На третью ночь мне приснился сон. Хотя… не уверен, что это был именно сон.
Всё было слишком отчётливо. Я стоял на невысокой скале. Передо мной раскинулась долина, усеянная кострами. Вокруг огней — люди. Старики, взрослые, женщины с младенцами на руках. Они молча сидели, будто веками грелись у этих костров, не произнося ни слова.
По ту сторону света, за границей освещённого круга, стояли другие. Они смотрели на сидящих, но не приближались. Как будто была черта, невидимая граница, которую нельзя пересекать. Я попробовал подойти к ближайшему костру, но меня словно оттолкнула стена. Невидимая, холодная. Люди смотрели на меня. Глаза у них были тёмные, без белков, как два колодца. Тишина. Только лёгкое шипение, будто в огне что-то горело, не догорая.
Я блуждал между кострами, и везде натыкался на ту же преграду. Иногда кто-то из сидящих поднимался и, не говоря ни слова, отходил от костра, переходил за черту света и становился одним из тёмных. Их глаза тоже темнели. Как будто мгла входила в них.
Чаще всего уходили пожилые. Иногда взрослые мужчины. Один раз — ребёнок. А однажды я увидел, как молодая женщина с младенцем подошла к границе и, со слезами в глазах, передала его старухе в тени. Я хотел закричать, но горло сжало.
Я брёл долго. Может, вечность. Мне казалось, я замерзаю. Мне нужно было только одно — тепло. Хоть краешком тела прижаться к костру. Почувствовать жизнь.
Наконец я вышел на большую поляну. В центре — огромный костёр, вокруг него толпились люди. Они стояли плотной стеной, спиной ко мне, и шипели, как змеи. Я пытался пробраться сквозь них. Давили, но не останавливали. И вдруг — провал. Я словно вылетел вперёд, прорвался через них и оказался в кругу света.
Тепло накрыло с головой. Как одеяло, как мать в детстве. Я закричал от облегчения и бросился к костру, протянул руки к пламени. Всё исчезло, осталась только жизнь. Здесь. Она была только здесь.
— Сергей? — услышал я голос.
Я обернулся. Передо мной стояла Элька.
— Ты? — Она смотрела на меня, так же удивлённо, как я на неё.
Позади неё — Серж, Стив, маман… и ещё несколько лиц из клана. Все смотрели, как будто я вышел из могилы.
— Что ты здесь делаешь? — спросили мы одновременно.
— Подожди… — я выдохнул. — Я не понимаю. Где мы?
— Ты опять исчез. Мы не могли тебя найти. Папа искал тебя. Мы были у тебя в квартире. Даже в Ростове. Ты пропал.
— Я… я в горах. Думаю, в Пакистане. Я был в лагере. Лагере отверженных. Потом сбежал.
— Что ты несёшь? — Элька побледнела. — Последний лагерь закрыли десять лет назад.
— Значит, не закрыли. И вообще… спроси отца. Думаю, он всё знает. Кстати, Алекс. Он был со мной в лагере. Если ещё жив.