Мучительно больно жить и знать, что человек, которого ты любишь, живёт — и даже не думает о тебе. Радуется. Пьёт. Ест. Возможно, даже доволен жизнью.
А ты, просыпаясь, не хочешь открывать глаза. Потому что новый день без этого человека — ещё одна мучительная боль. И только сон иногда избавляет тебя от тоски.
Не в силах больше смотреть на дворец, я со злостью бросил бутылку в его сторону. Выливая содержимое, она упала где-то во дворе.
Подойдя к зубцам башни, я с ненавистью посмотрел на заходящее солнце. Окрашивая кровью облака, оно садилось в океан. Даже солнце здесь не такое, и садится не так.
Что я здесь делаю? Зачем мне эти горы, холмы, это небо? Я не рождён здесь. Всё здесь — чужое. Язык, быт, привычки. Тут даже у хлеба вкус другой.
Решение пришло само: пока про меня все забыли — надо прорываться домой. На Землю.Жалко не увижу больше Алекса . Но он здесь счастлив и может будет счастлив с с Жозефиной.
План по развития замка я так понимаю накрылся,за два дня Жозефина даже не смотрела в мою сторону.
Мне плевать.Главное Алекс будет жить.
Быстро спустившись в комнату и собрав вещи, я выскочил на площадь. Веселье было в самом разгаре. Девки уже не убегали, а сидели возле костров с солдатами и пили вино.
Обойдя компании, я пробрался к выходу из замка. Навстречу, пошатываясь, вышло трое. Пытаясь обойти их, я ушёл вправо. Но один, расставив руки, проревел:
— Стой, друг! Ты обязан выпить за упокой нашего барона, погибшего в неравном бою!
Пить не хотелось. Тем более я чувствовал себя отчасти виноватым в смерти барона.
— Извини, но я тороплюсь, — сказал я, пытаясь протиснуться между ними и стеной арки выхода.
— Стой! А ты кто такой? Я тебя не знаю, — заплетающимся голосом проговорил тот, что был посередине. — Куда ты идёшь? И что ты здесь делал? А ну, Хью, посвети на этого красавчика, который не хочет пить за нашего покойного барона.
Вместо того чтобы посветить, двое схватили меня за руки и потянули к костру. Шуметь не хотелось, поэтому я не сопротивлялся — дал себя рассмотреть.
— О, так это же тот самый уд, который отказался спасти нашего барона, спасая своего дружка! — заорал Хью. — Бейте его, ребята!
И тут же в ухе у меня взорвалась граната — кому-то дважды говорить не пришлось. Тихо уйти не получилось. Прорываться надо прямо сейчас.
Дав по уху обидчику и врезав по коленной чашечке Хью, я бросился на третьего, самого пьяного. Пробив ему прямой в голову и сбив с ног, снова рванул к выходу.
Навстречу, шатаясь и горланя песни, шёл десяток солдат, искавших приключения вне замка. Увидев меня и преследовавших меня солдат, они выхватили мечи и бросились мне навстречу.
Прыгнув в сторону от ворот, я понял, что загнал себя в ловушку. Это были малые ворота, заложенные камнем. Я обернулся.
На маленькой площадке вокруг меня столпилось около тридцати пьяных, опухших морд. Все злобно смотрели на меня и ухмылялись — в предвкушении нового развлечения.
Расталкивая всех, вперед вылез Хью и, сплевывая кровь, заорал:
— Братцы! Это тот самый поганый уд, который не захотел спасти нашего барона! Дружок белобрысый для него дороже был! Закон нарушил! Давайте повесим его!
Толпа раздраженно загудела.
Из толпы вылез вертлявый худой парень. Подмигивая и хихикая, он приблизился ко мне на расстояние двух метров и, повернувшись к толпе, визгливым голосом сказал:
— Они, наверное, парочка были, вот потому он свою девочку и спас. Мы тебя убивать не будем, правда, братцы? Ты нас обслужишь, а мы тебя отпустим... потом.
Он, довольный своей шуткой, криво улыбнулся, обнажая пеньки зубов.
Лучше бы он этого не говорил. Одно — на пьяную лавочку попытаться избить человека (то есть меня), и совершенно другое — обозвать меня гомиком (ничего против них не имею, но я не такой) и пытаться пустить меня по кругу. Для этого даже «волны» не надо, и так по морде могу дать.
Выхватив меч, я ударил им по шее вертлявого. Удар вышел так себе — далеко стоял, да и меч, оказывается, после каждого боя править надо. В общем, зацепил его только кончиком — по шее. Но результат был хорош: кровь хлестала фонтаном.
Толпа, охнув, отступила назад, но тут же, раздраженно ворча, придвинулась ближе. Худой, заверещал, сел на землю, пытаясь остановить кровь из раны.
Вот и «волна» подошла. На сей раз — что-то новое. Ох, боюсь этих сюрпризов.
Раз. Мышцы лица онемели, но обострились зрение, слух и обоняние. Как будто кто-то ручку покрутил на телевизоре — контуры башен приблизились, стал слышен стук копыт лошадей (интересно, какие лошади? Последнего коня баронесса забрала, ускакав во дворец). Из разрезанной раны пахнуло кровью. Чёрная тьма застилает разум.
«Он спрашивает, хочу ли я жить?Я, рождённый на Земле, сколько себя помню — только учился и работал, как заведённый, чтобы заработать себе на жизнь. На жизнь крысы.И не добившись ничего — всё-таки получил второй шанс».
У стоявших впереди в руках блеснули мечи и сабли. Кожей чувствую их злость, ненависть и недоумение — как я, вместо пощады, посмел ранить одного из них.
Два. Сердце застучало быстрее. Ещё быстрее. Ещё... Уже не стук, а грохот, слившийся в ровный гул бешено работающего сердца. Грудь поднимается быстро и часто — воздуха не хватает.
«Я — получивший второй шанс. Новую жизнь.Не лучшую, не худшую — другую.Узнавший новых людей, увидевший новые горизонты, получивший любовь.Всё бездарно потерявший. Как крыса убежавший в нору.И этот червяк спрашивает — хочу ли я жить?»
Толпа, видя моё неподвижное состояние, ободряется. Она уже совсем близко. Ею движет только одно желание — растоптать, растерзать неподвижную и не желающую сопротивляться жертву.
Три. Мышцы стягиваются в один комок. Позвоночник, ноги, руки трещат. Исчезло чувство страха, ненависти — исчезли все чувства. Есть только одно желание…
«Я, приведённый сюда, на новую землю,Почти умерший от красной лихорадки,Желающий помочь, почти потерявший друга,И не спасший отца умоляющей меня дочери,Бившийся с этими животными, пытаясь защитить их —И в благодарность за это они хотят разорвать меня.И сейчас он спрашивает: хочу ли я жить?»
Толпа вокруг. Каждый хочет ткнуть меня рукой или мечом, чтобы потом хвастаться, что он добил «поганого уда».
«Как хорошо. Наконец-то. Пришёл тот час. Час смерти.»
— Да кто вам сказал, что я хочу жить? Да, я хочу умереть!(Что я говорю? Я хочу жить...)Я хочу умереть, прихватив вас с собой!(Что я говорю? Я хочу жить! Пожалуйста, я хочу жить. Не кричи на них. Просто стой и ничего не делай. Они увидят, что ты не опасен, и уйдут. Ну, раз дадут по зубам — подумаешь...)
ЖИТЬ НАДО ТАК, КАК БУДТО ТЫ УЖЕ УМЕР!(Нет! Я хочу жить! Как же остановить тебя?..)
Первого, самого ближнего, я перерубил до груди. Подхватив его меч, начинаю бить — куда попало, благо они везде. Главное — не пропустить удар сзади. Но они движутся как зомби, даже когда я чувствую прикосновение железа — я успеваю повернуться, и железо соскальзывает по телу.
Первый ряд, понимая, что он в опасности, пытается отодвинуться от железного миксера двух мечей, подавшись назад. Но толпа сзади давит, желая узнать, что здесь происходит, и наоборот — только подталкивает их ко мне.
«Хорошо». Раз, два — левой, правой. Удар, уход, поворот. Удар, раз, два — уход, поворот.
Я весь в крови. Но всё же, даже в этом состоянии, я не всесилен. Толпа, в конце концов, всё же сдавливает меня со всех сторон, топча раненых и убитых. Схватив меня за руки, поднимает над собой. Кто-то пытается ударить, кто-то царапает и кусает в бессильной злобе. Руки за спиной, тело выгнуто дугой. Я кричу от боли.
Месиво внизу довольно ревёт. Слышится стук копыт — он всё приближается (какой стук копыт, в замке ни одной лошади), и во двор врывается конница.
Первые всадники просто сминают любопытных. Сверкают искривлённые мечи удов. Толпа, бросив меня, разбегается по углам. Первый всадник, приподнявшись на стременах, опускает меч на пробегавшего мимо — тот падает. Руки и ноги ещё движутся, но тело уже мертво.
Рука всадника поднимает забрало. Стив.
— Ну что, ты даже с гойнами не смог ужиться? Куда прикажешь тебя ещё отправить? На Луну?
Ещё один всадник спрыгивает с лошади и бежит ко мне, сбросив шлем.
— Серёга, ты живой? — хватает он меня за руки.
Это же Серж.
— Серж, дружище, как ты здесь? — удивлённо бормочу я.
— Да повеселился ты здесь, — усмехнувшись, сказал Стив. — Когда успел так научиться мечом вертеть?
— Это не я... Это портал меня чем-то наградил, — через силу бормочу я, чувствуя, что сил нет даже просто удерживать себя на ногах.
— Серж, на повозку его и домой, к нам в замок. Хорош уже ему здесь куролесить.
Бунтующих уже сбили в кучу. Уды, спешившись, споро делят всех на мелкие группы. Кого-то пинками гонят в казармы, кого-то, привязав, хлещут палками по спине. Самые сознательные из пленных уже помогают бить.
Серж, поддерживая под руку, выводит меня на чистое от крови место и, сбросив свой красивый плащ, укладывает меня на него. Ноги уже не держат.
— А этих куда? — слышен его голос возле группы, стоящей понуро возле ворот, заложенных камнем.
Плечистый мужчина, сидящий рядом со Стивом, посмотрел ему в лицо и, поймав его лёгкий кивок, крикнул:
— За попытку убить уда — вы будете повешены!
Обречённый стон прокатился по двору.Те, кто не вошёл в число повешенных, забегали быстрее, вытаскивая повозку и запрягая в неё лошадей. Серж помог мне встать и, уложив на повозку, бережно укрыл ещё одним плащом, который бесцеремонно сорвал с пробегающего мимо уда.
— Серж, может не надо их вешать? И не уд я вовсе, — попросил я.— Поздно. Их уже вешают...
За стеной, куда увели пленных, слышались крики и звуки борьбы.
— К тому же они не знали, что ты не уд. Для меня — ты уд. Так что давай закончим с твоими соплями и поехали домой, — рыкнул он, подзывая пятерых солдат из удов.— Его — в целости и сохранности во дворец, через задний двор. И чтобы никто не видел, понятно?