Дети Белой Богини — страница 17 из 47

- Что вы, Герман Георгиевич! - разом отклик­нулись обе.

- Смотрите, чтобы и на вас жалоб не было.

- Мы стараемся!

Герман был похож сейчас на помещика, кото­рый общается со своими крепостными. Но ему это шло, да и они не возражали. Барин был кра­сивый и в превосходном настроении. Женщины смотрели на него, как на бога, и улыбались.

- Ну пойдем, Саша, - сказал Герман. - Чайку попьем в кабинете у Елены Ивановны.

- Зачем ты с ними так, Герман? - уже в кори­доре упрекнул Завьялов. - Люди, все-таки.

- Как? - прищурился Горанин.

- Ну, вроде как запугиваешь.

- На то она и власть, чтоб ее бояться, - авто­ритетно сказал Герман. — Это называется не за­пугивание, а профилактика преступлений. Чтоб продукты у больных не таскали. Знаю я их. И хотя я мелкие хищения не расследую, но сам знаешь, как оно бывает. Маленькое преступление зачас­тую тянет за собой большое. Пойдем к Елене Ива­новне. Чаю хочу. С конфетами. - И Герман слад­ко причмокнул яркими губами.

Старшая им не просто обрадовалась. Вспых­нула вся, словно внутри нее зажглась электричес­кая лампочка.

- С конфетками, Герман Георгиевич? - Она полезла в шкафчик. - Может, варенья вишневого принести?

- Можно и вишневого, — кивнул Герман. — Но сначала выдайте нам личное дело санитарки Та­тьяны э-э-э... как бишь ее? Протокол надо запол­нить.

Елена Ивановна открыла дверцу сейфа:

- Сейчас-сейчас. Вот оно. А может, чего по­крепче? И с собой спиртику?

- Взятка при исполнении, - широко улыбнул­ся Герман. И кивнул: - Давайте.

- Герман, что ты делаешь? - возмущенно ска­зал Завьялов, когда старшая сестра вышла. - Ка­кой еще спирт?

-Чистый, медицинский. Лучше водки. Да чего ты так уставился? В профилактических целях. Уколы мне прописали.

Горанин расхохотался. Потом пододвинул к себе личное дело санитарки, принялся заполнять протокол. Александр сидел и, не мигая, смотрел на галстук Германа. Заболела голова. Если бы Го­ранин был в том самом костюме... Костюм... Ка­бинет; где убили Машу... Почему-то на рисунке, то ли приснившемся, то ли на самом деле суще­ствующем, был костюм Германа. Весь в крови. Бред. Галлюцинация. Невольно скрипнул зубами.

- Зява, ты чего? - оторвался от протокола Гер­ман.

- Ничего.

- Плохо выглядишь, - посочувствовал Гора­нин.

- А где тот костюм?

- Какой?

- С манекена. То есть тот, похожий, который купил ты.

-Дома у меня,, где ж еще?

- Хотелось бы на него взглянуть.

- Зява, ты что?! Да кто ты такой, чтобы меня... В кабинет вошла старшая с чайником в руке, и Герман осекся. Елена Ивановна принялась ле­тать по кабинету. На столе появились чашки, рюм­ки, шоколадные конфеты. Потом бутылка. Поко­сившись на Завьялова, Герман тяжело вздохнул:

- Увы, Елена Ивановна, только чай. Рабочий день еще не закончен. У меня тоже есть началь­ство.

- Понимаю. - Старшая сестра принялась раз­ливать чай.

Разговор за чаем был, что называется, ни о чем. Горанин сознательно избегал запретной темы — убийства Маши, старшая сестра слушала анекдоты и заливисто смеялась. Час пролетел неза­метно. Посмотрев на часы, Герман протянул: «Э-э-э, пора и домой...» Елена Ивановна все-таки всу­чила ему бутылку спирта. Герман сунул ее в кар­ман куртки и подмигнул заговорщицки:

- Если что, мы работали.

 - А как же иначе? - удивилась старшая сес­тра.   

Для нее чаи в рабочее время были, как само собой разумеющееся. За такую зарплату еще и крутиться, точно белка в колесе!

Проводив их до выхода Елена Ивановна, по­стояла на больничном крыльце, проводила взгля­дом. Была в одном халате, но холода словно бы и не чувствовала. Герман первым сел в машину, потом открыл правую переднюю дверцу: —' Садись давай.

Завьялов подумал, что надо бы взглянуть на плакат. Тот, что висит в столовой у Германа. Если на обратной стороне - ничего, значит, на нет и суда нет. Это был только сон. И поэтому в маши­ну Горанина все-таки сел. Хотя и не хотелось.

- Ты чего, Сашка? - спросил Герман включая зажигание. Машина сразу откликнулась, тоже ведь женщина. Мотор заурчал почти неслышно, ласково. — Лицо у тебя какое-то странное.

- Да так.

- Обиделся, что ли?

- Не за себя.                  

- Э, брось! Любить людей - труд неблагодар­ный. Мало того, на шею тебе сесть норовят, если чувствуют слабинку. Так уж их Бог устроил.

- А ты веришь в Бога?

Герман выруливал на дорогу, ведущую в До­лину Бедных. После долгой паузы вздохнул:

- У меня, Зява, свой Бог. И свои с ним счеты.

- Вот как? А разве можно считаться со Все­вышним? По-моему, это не только безнравствен­но, но и бесполезно.

- Ты про костюм-то зачем спросил? - напом­нил вдруг Герман. - В чистке он.

- И давно?

- С неделю.

Они уже подъезжали к коттеджу. Александр заметил, что калитка приоткрыта и с удивлением посмотрел на Германа - кто?

- Вера Васильевна, должно быть, пришла, -пожал широкими плечами Горанин.

Машина остановилась напротив гаража.

- У нее что, есть ключи?

- А почему бы нет? - настороженно посмот­рел на него Горанин.

И вновь мелькнула мысль: что-то здесь не то.

Выйдя из машины, Герман принялся объяс­нять:

- Я приезжаю с работы голодный, холодный, усталый. Времени на уборку у меня нет, ужин тоже готовить не буду. Не умею я этого делать. А тут Вера Васильевна. Не женщина, а клад!

Она стояла на пороге, смотрела, как Герман загоняет машину в гараж. Увидев, что он не один, заторопилась. На секунду скрылась в доме и вер­нулась уже в куртке и в сапогах. Столкнулись они у калитки. Не глядя на Германа, Вера Васи­льевна сказала:

- Я пойду. Ужин на плите, чистые рубашки в шкафу. Уборку я сделала.

- Да, конечно, - важно кивнул он.

Вера Васильевна подняла глаза - в них было такое отчаяние! «Зачем мы это делаем?» - понял вдруг ее взгляд Завьялов. Не понял только: что делаем? Что у них за отношения?

Женщина ушла. Герман, закрыв калитку, лас­ково потрепал Завьялова по плечу:

- Пойдем в дом. Есть, небось, хочешь?

С тех пор, как не стало Маши, Александр пи­тался всухомятку и вообще не думал о еде. О том, когда ест, где и сколько. Мог схватить пирожок на улице или в кафе на Пятачке, запить минераль­ной водой и этим ограничиться. Знал, что про­цессу поглощения еды Герман придает большое значение. Покушать любит, и хорошо покушать!

Кухня в коттедже была небольшая, но ужина­ли они с Германом обычно здесь, а не в столовой. Та была огромной и оттого неуютной. В стене, отделяющей ее от кухни, согласно моде продела­но окошко, чтобы подавать еду. Может, когда у хозяина собирались важные гости, это и случа­лось.

Завьялов прямиком прошел в столовую. И за­мер. Да, на стене висел яркий плакат. Женщина и машина. Не та женщина. И не та машина. Кар­тинка из того же календаря, рекламирующего рос­кошные иномарки, на которых Герман просто по­мешан. Но другая.

- А где та? - растерянно спросил Александр.

- Чего? - не понял Герман вслед за ним во­шедший в столовую.

- На стене висел другой плакат. Красная жен­щина. То есть женщина в красном платье. И крас­ная машина.

- Да, было такое, - нехотя сказал Горанин.

- И где он?

- Выкинул, - пожал плечами хозяин.

- А... куда?

- Зява, да ты что! Тебе плакат нужен с бабой? У меня их целый склад! Типографию летом про­веряли, так я прихватил, сколько смог унести. Тебе какую, блондинку, брюнетку?

- Мне нужен тот плакат. На обратной сторо­не должен быть рисунок. Я сделал его той ночью. Когда убили Машу, — тихо добавил он.

- Бросил бы ты свои художества, - посовето­вал Герман. - Все равно толку не будет.

- Ты взял рисунок?

- Да что ты заладил! - разозлился вдруг Гер­ман. — Не было никакого рисунка! Плакат я вы­кинул, потому что надоел.

- А костюм отнес в чистку.

- Я что-то не понимаю. В чем ты меня подо­зреваешь?

- В сокрытии улик.

- Вот как. Замечательно. Просто отлично.

Горанин заходил по столовой, меряя ее широ­кими шагами. Мебели здесь было мало, хозяин предпочитал не торопиться с покупками, приоб­ретал самое лучшее. Наконец, он остановился, развернулся лицом к Завьялову и громко, отчет­ливо сказал:

- Послушай мой совет, Саша. Хорошо послу­шай. Внимательно. В тюрьму пойдет Павел Павнов. А ты сделаешь вид, что все так и должно быть. Поверь, это лучше и тебе, и мне. И городу, - до­бавил, помолчав.

- Тебе это ничего не напоминает? - грустно спросил Завьялов. - Такое уже было. Парень, ко­торый случайно оказался рядом с трупом, дол­жен был сесть в тюрьму. Скорее всего, так оно и вышло. Я ведь не смог этому помешать. Помнишь тот апрельский вечер?

- Да если бы я его не помнил...

Герман отвернулся, они помолчали с мину­ту, а потом Горанин, как ни в чем ни бывало, ска-' зал:

- Давай ужинать. Чуешь, котлетами пахнет? А котлеты у нее исключительные! ...

День третий

Совет Горанина ой принял к сведению. По­верить в виновность Павнова - это выход. В кон­це концов, между Павлом и Машей существова­ли какие-то отношения. И парень отнюдь не бе­зобиден. Не исключено, что убил именно он. Ярость, потеря контроля над собой - это Павлу свойственно, сам видел. Нужны показания сви­детелей. И полученные не под давлением, а в до­верительной беседе. Хорошо бы иметь орудие

убийства, не испарилось же оно! Одна прямая улика перевесит все косвенные.

На следующий день он поехал в центральную библиотеку, где работала Роза. Купил бисквитный торт. Посидят, попьют чайку, доверительно по­беседуют. Он знал, как это делается.

Бывать здесь ему уже приходилось. Работал пару раз в читальном зале, листая газетные под­шивки. Сложные дела в его практике встреча­лись редко, но бывало и такое. Убийство Маши из этого разряда. Немотивированное, непонят­ное. И предыстория его - странные рисунки, жестокие фантазии, кем-то претворенные в ре­альность. Горанин прав, такого в N еще не слу­чалось.