Грозно гудят краснозвездные крылья.
Сбросит, не сбросит?.. и рвет лепесточки
Сбросит ли бомбу на ближнюю точку
Этот ужасный советский пилот,
Или фугаска вдали упадет?
Сбросит! — листочек ромашки вещает,
Бомбы советские в цель попадают!
Лотта и Марта! Молитесь в Берлине!
Грета в Тильзите, трясись на перине!
В Руре Луиза, пиши завещание —
Вам не помогут ни Бог, ни гаданье!
Сбросит сегодня, и завтра он сбросит,
Груз смертоносный для этого носит,
Чтобы вы, Марты, Шарлотты и Минны,
Вспомнили нашу в крови Украину.
Чтобы вы подняли в Логове вой,
Так же, как ваши мужья под Москвой,
Ваши Карлуши в тисках Сталинграда!
Ваши Альфреды у стен Ленинграда!
Срочно пишите свои завещания —
Красные асы летят на свиданье!
8 августа. Сводки Информбюро очень хорошие! Орел и Белгород наши! Несчастный Орел двадцать два месяца был оккупирован. Наступление продолжается на Брянском и Харьковском направлениях.
Лева пока дома, но я все время ощущаю, что это последние денечки. Пока он по-детски радуется каждой выкопанной картофелине и каждому снятому огурцу с нашего огорода, который он сам же и посадил.
9 августа. Наши овладели городом Богодухов под Харьковом. Наступление продолжается. Может быть, скоро войне конец? Но ведь вся Украина, Белоруссия, Крым еще у врага. Не отвлекают меня от тревожных мыслей ни лес, ни ягоды, ни речка. Читаю «Записки Пиквикского клуба». Как бесконечно далека та жизнь!
13 августа. Пришло горькое письмо от Лили. Многое выпало на ее долю. Хорошо, что с ней папа. Ленинград все время обстреливают, и судя по письму, видимо, очень интенсивно.
16 августа. Завтра день рождения Веры. Дарю ей свое стихотворение «Ленинград».
Ленинград — это точка на карте для многих,
Это северный порт на гранитной Неве,
А для нас Ленинград — это Жизни дорога,
Это наши мечты в голубой синеве.
Мы узнали тревожное слово «блокада»,
Цену жизни надолго запомнили мы,
Помним рваные раны домов Ленинграда
И безлюдные улицы, полные тьмы.
Мы увидели город, собравшийся с силой,
Возмужавший мгновенно, как будто за миг,
Мы свидетели славной, невиданной были,
Очевидцы того, чем наш город велик.
Он не точка для нас и не порт величавый,
Он для нас — целый мир, безграничный и свой,
Где страданье и твердость сплотились со славой,
И где мужество взмыло над нашей Невой!
И когда отзвучат голоса канонады,
И когда возвратятся бойцы к очагам,
Мы вернемся к стенам своего Ленинграда
И пройдемся по невским его берегам!
Все изгладится временем: боль и невзгоды,
Пережитое станет исчезнувшим сном,
Только слава о людях, боях и походах
не умрет, возрождаясь опять под пером.
Возрождаясь в былинах, задумчивых песнях,
Оживая в рассказах для наших внучат,
И из сказок рассказанных самой чудесной
Будет сказкою быль о тебе, Ленинград!
24 августа. Ура! Харьков наш!
Сегодня получили со своего коллективного огорода наш пай — 700 граммов моркови. Мы не агрономы — это очевидно. Мы сняли урожай по 600 граммов лука на человека. А сажали по 800! Ну и Мичурины же мы! Газетные новости: союзники провели совещание на высшем уровне. Почему там не было Сталина? Почему из Америки отозвали Литвинова?
Ольгу Александровну вызвали в суд по делу о массовом отравлении грибами. Мне жаль ее, так как она ни в чем не виновата. Более того, во время общей беды она не вылезала из церкви, оказывая помощь больным детям и днем, и ночью. Было бы несправедливо обвинять ее.
27 августа. Ленинград под непрестанным обстрелом. Несчастный город! Военный госпиталь Лили — объект обстрела. У папы проклятая работа — все время на улице…
В напряжении ждем звонка из Мантурова. У всех один вопрос — как дела с судом?
Вспоминаю первое сентября несколько лет назад. Институт, мечты, юность. Подруги, учеба. Сейчас ощущаю себя очень уставшей, словно за спиной вереница лет. Часто болит сердце.
Решили устраивать «наши беседки». Собираться вечерами вместе. От скуки и тоски и это можно.
Лева пока дома. Каждый день — это наш вырванный у войны день. Сколько еще таких дней нам осталось?
4 сентября. Освобожден город Сумы. Английские и канадские войска высадились на территории Италии. Неужели это и есть долгожданный второй фронт?
От Ольги пришла телеграмма — «Все в порядке!» Молодцы они, добились своего! Значит, суда не будет. Правда восторжествовала. Будет ли наказан порок?
6 сентября. У нас оживление — в нашу глушь привезли кинопередвижку. Будут показывать «Боевой киносборник». Пойду и я смотреть.
Вечер. Нам показали семь киножурналов. Все очень интересно. Кроме сюжетов жадно смотрела на новые лица — ведь так приелось целый год видеть одних и тех же людей.
Наши продолжают наступать. Взяты Константиновка, Конотоп, Краматорская. Все это приближает конец войны. Скорее бы!
11 сентября. Говорят, капитулировала Италия. Скорее бы пришла газета! Эти дни сумасшедшие: копаем картошку, детдомовскую и свою, переезжаем на новую квартиру, и все надо делать сразу, в одно время.
Картошка даже снится.
20 сентября. Наташа Попченко едет в Москву. Ее вызвал институт. Счастливица!
В августе 43-го в Угорах прошли слухи, что вскоре состоится суд над местной колхозницей, укравшей два ведра семенной ржи. Через несколько дней в нашей столовой появился мужчина, сразу привлекший к себе всеобщее внимание необычным видом и поведением. Среди женского коллектива детдома несколько раз прошелестело слово «судья». Судья был чисто выбрит, аскетичен и бесстрастен. Черный костюм, отглаженная белая рубашка и черный галстук завершали его портрет. Особенно поразило всех, как он обедал. От радушно предложенных ему супа и каши сразу отказался, аккуратно поддернув складки на глаженых брюках, присел за стол, раскрыл свой чемоданчик, вынул бутерброды, завернутые в кальку, развернул газету, положил ее на стол и принялся невозмутимо откусывать маленькими кусочками белый хлеб, читать газету и попивать чай из своего термоса. Внимательно наблюдавшая эту сцену наша повариха тетя Шура Тютикова вытерла мокрые руки о передник и, тихо и убежденно сказав: «Этот засудит!», — ушла на кухню.
Вечером помещение сельсовета, где должна была состояться выездная сессия суда, было набито битком. Событие было из ряда вон выходящее. Пришли все, кто мог. Духота, шум, многолюдство. Пьяные парни лузгали семечки, задирали девок, те визжали. Над собравшимися висел густой дым крепкого самосада. Кто успел, разместились на лавках и на полу, остальные теснились стоя.
У противоположной стенки стоял стол, накрытый красной материей, на нем графин с водой и граненый стакан.
За столом сидели две незнакомые женщины из Горького, в углу — здоровенный мужик в милицейской форме. Рядом с ним сидела на табуретке худая, испуганно озирающаяся по сторонам женщина лет сорока — подсудимая.
Под этот базар судья встал перед столом и негромким тусклым голосом объявил:
— Судебное заседание выездной сессии Горьковского областного суда считаю открытым.
Первые его слова потонули в шуме. Не повышая голоса и даже не сделав паузы, судья монотонно продолжил:
— Предупреждаю: шум, выкрики и нарушение дисциплины в зале суда, срывающие судебный процесс, приравниваются к хулиганству и дают основание для возбуждения уголовных дел согласно соответствующей статье уголовно-процессуального кодекса РСФСР.
Последние слова этой фразы падали как удары молотком по железу в мгновенно наступившей в зале гробовой тишине.
Дальше начался сам суд. Подробности его, к сожалению, за давностью лет уплыли из памяти. Помню только рассказ бригадира о том, как он встретил Прасковью, идущую с колхозного поля с мешком на спине. Заподозрил неладное. Остановил ее. В мешке оказалась рожь. Где взяла? С ответом стала путаться. Завернул ее назад, к полю и обнаружил, что колхозники, работавшие там, куда-то ушли, бросив два мешка с семенами на краю поля. Один мешок был наполовину пуст.
Помню, как бестолково, сбивчиво оправдывалась обвиняемая, как плакала, утирая слезы и нос платком, как поминала своих голодных детей.
В памяти остались слова приговора, монотонно зачитанного судьей: «На основании статьи… Уголовного кодекса РСФСР… и учитывая… к одному году лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях…»
Год тюрьмы!
Помню еще, что при выходе одна женщина негромко сказала соседке:
— Вот так, Марья! Хлеба дети просили… А нынче без хлеба и без матери…
И испуганно оглянулась на меня.
После суда был объявлен перерыв, и милиционер попросил не расходиться. Половина сельчан ушла, молодежь осталась. Милиционер рассказал, что за последнее время в области появилось много дезертиров, укрывающихся от армии. Они живут в лесах, вооружены, нуждаются в питании и поэтому иногда заходят в дома и забирают продукты, угрожая оружием.
Он призвал нас быть бдительными и немедленно сообщать о подозрительных лицах в сельсовет или прямо в район.