Везун вздергивает бровь:
— Жрецы будут продолжать уговаривать, твердить, будто выражают высшую волю, покуда не подобьют нас на мятеж.
Отец притягивает меня к себе: возможно, он, как и я, подумал сейчас о Покровителе войны и старинных обычаях, которые, в сущности, не так уж и стары.
Наконец свободной рукой отец берется за тележку, и мы трогаемся в путь.
ГЛАВА 15НАБОЖА
Ранним утром, когда Набожа только проснулась, в приоткрытую дверь хижины залетел скворец и уселся в изножье ее лежака. Увидев столь зловещий знак, она вскочила и распахнула дверь с такой силой, что та ударилась о стену и разбудила домочадцев: мать прикрыла глаза рукой; Вторая Вдова вскочила в постели, ища глазами детей, ворочавшихся среди путаницы драных одеял; Хмара перевернулась на спину; Старец буркнул: «Петух еще не прокричал». Но, заметив скворца, все, кроме хнычущего младенца, поспешно вскочили с лежаков и принялись размахивать руками и бить в ладоши, стараясь выгнать птицу за дверь.
Скворец сидел на стропилах и чирикал, как обычный воробей, затем нырнул было к распахнутой двери, но в последний момент вильнул в сторону, уселся на высокий конец подпорного бревна и пронзительно крикнул галкой.
Скворцы — известные подражатели, но этот, казалось, просто издевался над семейством. Мать Набожи упала на колени, прижала основание кисти ко лбу и воззвала к Покровителю. Плач, клекот, чириканье, мольбы — все смешалось в единый гомон, который становился все громче. Пара малышей заревели, присоединившись к младенцу, и Старец погрозил им палкой.
— Римляне идут, — сказала Хмара.
У деревенских не было никаких известий: они не знали, отправились ли римляне из Галлии или повернули назад из-за бури или града копий. Работники и мастера, как один, затаив дыхание, ждали возвращения Кузнецов или сообщений о том, что объединенные племена взяли верх. Лежа без сна на своих лежаках, они натягивали одеяла до подбородка, напрягали слух, словно пытаясь расслышать, не идут ли римляне по острову, по его долинам и невысоким холмам, высокогорьям и болотам.
— Они расколотят наши двери, расколотят наши головы, — пробормотал старший ребенок из выводка Второй Вдовы.
— Ш-ш-ш, — прошипела та.
Старец вытащил кинжал из-под лежака.
— Может, это люди Кузнеца, — предположила мать Набожи.
Старец свирепо зыркнул на нее:
— Ни разу еще птица не влетала в дом, чтобы предсказать возвращение.
Лицо женщины не дрогнуло, и старик сообразил, что, по ее мнению, скворец возвещал не благополучное возвращение Кузнецов, а скорее горестные вести об их судьбе.
— Вот как… — Старец опустил глаза. — А когда ушел Старый Охотник?
Три луны миновало с тех пор, как завывающая родня Молодого Кузнеца покинула прогалину, и несколько дней, как Старый Охотник отправился в Городище узнать новости. Молодой Кузнец хотел пойти сам как первый человек, но Старый Охотник заупрямился: он знает дорогу, ходит на торги с юных лет. Он знаком с местными жителями и пришлыми торговцами, и ему легче разузнать все возможное о вторжении и сопротивлении, а в особенности — о родне Молодого Кузнеца.
— Шесть дней назад, — сказали хором Набожа, ее мать и Вторая Вдова.
Шесть долгих дней они провели в ожидании Старого Охотника и вестей, которые он принесет.
— Должен воротиться к вечеру. — Старик наставил кинжал на скворца. — Если нет, мы поймем, что предвещала эта птица.
Родичи погрустнели, опустили руки. Скворец покружил по хижине, снова прокричал галкой и выпорхнул в дверь. Птица летела против солнца. Набожа и остальные поспешно притронулись к губам, к земле.
Подавленные, собирались они на работу в поля: сменяли ночные рубахи на рабочие платья, задубевшие от грязи и провонявшие потом, завязывали на ногах изношенные клочья кожи, делили хлеб, который съедят в полдень. Набожа, как и остальные домочадцы, старательно избегала упоминания о птице, надеясь избавиться от дурного знамения.
Старый Охотник вернулся на Черное озеро ближе к вечеру Самой первой его заметила Набожа, из золотистой пшеницы внимательно следившая за прогалиной.
— Старый Охотник идет! — крикнула она, и работники принялись вглядываться вдаль, озирая дорогу. А потом Молодой Кузнец, выйдя из кузни, позвал всех, поскольку он теперь был первым человеком.
Сородичи покинули поля и безмолвно обступили Старого Охотника, пока тот снимал с плеча узелок с пожитками.
— Скверные новости. — Охотник сделал добрый глоток из питьевого меха. — О Кузнецах я ничего не слышал, кроме того, что они пошли на юго-восток с воинами Вождя. — Он взглянул на Молодого Кузнеца: — Некоторые из них вернулись. Большинство никогда не вернется. Говорят, что тех, кто ушел к мятежным племенам, совсем немного.
— Была битва? — спросил Молодой Кузнец.
— Короткая. Два дня.
— Но они не проиграли? Ты сказал, племена еще держатся.
— Каждый из людей Вождя, кто присоединился к мятежным племенам на западных высокогорьях, передал весточку в Городище, а твоя родня — нет.
Молодой Кузнец помрачнел. Набоже очень хотелось подойти к нему, притянуть его голову к груди, убаюкать, прошептать, что он справится, что он сильный. Его мать с бесстрастным лицом и высоко поднятой головой стояла рядом с ним. Она даже не дотронулась до сына, не обняла, чтобы утешить и ободрить.
— Вести будут, — сказала она.
Некоторые женщины из клана Кузнецов заплакали, малыши прижались к их ногам.
Старый Охотник снова отпил из меха, утер рот тыльной стороной ладони.
— Говорят, одиннадцать вождей, и наш тоже, принесли присягу на верность римлянину по имени Клавдий. Говорят, он вождь всех вождей, этот Клавдий. А еще говорят, что он позволил всем покорившимся вождям править своими племенами как прежде. Вождь, получается, так и будет забирать себе две трети нашего урожая пшеницы, ржи и овса. Из этого он станет платить долю Риму.
Набожа переводила взгляд с одного лица на другое. Многие хмурились, кто-то прикусил губу. Глаза Молодого Кузнеца словно остекленели. Наконец он моргнул. Слишком сильный удар постиг его, чтобы он смог произнести слова утешения, показать себя истинным первым человеком.
Старый Охотник положил руку ему на плечо.
— Ты еще совсем мальчик…
Со своего места Набожа видела, что Молодой Кузнец переменился в лице.
— Я добыл кабана для праздника Урожая, — напомнил Старый Охотник. — Ходил в Городище за новостями.
До чего же Набожа ненавидела его в тот момент: использовал удобный случай!
Молодой Кузнец открыл было рот, но Набожа видела, что он не в состоянии говорить, потому что боится расплакаться.
Старый Охотник покачал головой.
— Зачем только они пошли на юго-восток, твои родичи. — Он сильнее сжал плечо Молодого Кузнеца, наклонился ближе к нему: — Я выручу тебя, возьму на себя обязанности первого человека.
Голос матери Молодого Кузнеца был холоднее льда:
— Его отец вернется.
— А до тех пор, — Старый Охотник поклонился, — до тех пор я буду заменять его.
ГЛАВА 16НАБОЖА
Три дня спустя начались дожди. Как всегда, воду собирали в ведра и сосуды: очень уж тяжко было ходить к мшистой расщелине, где лента водопада обрушивалась вниз, на грубый песчаник, а потом возвращаться на прогалину, таща по два ведра и расплескивая через край воду. На заре Набожа отворила дверь и увидела, что дождь хлещет сплошной стеной. Ведра и миски, выставленные с ночи, были полны на высоту мужской ладони. В такую погоду ни она, ни другие работники в поле не выйдут.
Она представила, как отправится к Карге в ее маленькую лачугу. Ближе к полудню в двери лачуги войдет Арк, и Карга сунет ему в руки ступку, ложку или сито. Старуха говорила, что у него легкая рука и действует он с женской чуткостью, — это была похвала. Стоило Набоже взять в руки пестик рядом с этим юношей, знавшим повадки пчел и великолепие ночного неба, как все улетучивались у нее из головы, а захватчики-римляне с их императором казались столь же непостижимыми для ума, как безбрежное море. Страдания Молодого Кузнеца и отсутствие твердой руки его отца отступали. Ее счастье было полным. Там, на гати, они с Арком слышали шаги ребенка, их ребенка, пришедшего к ним из других времен.
На следующее утро она проснулась еще до того, как небо на востоке окрасилось розовым. Ее разбудил шепот Карги — совсем рядом, за плетеной стеной, у которой лежал тюфяк. Набожа распахнула дверь и вышла под тростниковый карниз, зевая, вытряхивая сон из головы, недовольная тем, что ее подняли до петухов. За ночь дождь не унялся, но сделался слабее.
— Белена расцвела, — сообщила Карга.
Она переминалась с одной промокшей ноги на другую, словно ребенок в ожидании медовых сот. Набожа знала, что Карга оказала ей честь, позвав собирать белену — самое магическое из всех растений. Карга задрала голову к небу, указывая на бледный диск.
— Собирать можно только на полной луне.
По дороге через поля к низкому холму, где росла белена, Карга повторяла старые наставления, объясняя, где еще искать, если привычные места окажутся неурожайными. Возле заячьих лежек: зайцы пожирали растительность, которая душила белену, но знали, что от нее самой нужно держаться подальше. На песчаных почвах: стержневой корень белены уходил глубоко в землю.
— Я все это знаю. — Набожа смахнула с лица морось.
Через несколько шагов Карга сказала:
— Там запас семян, на всякий случай.
— Да.
— Перед высевом замочи семена на двенадцать дней. Воду меняй каждый вечер.
— Знаю я. — Дождь стекал по затылку, забирался под одежду.
— Вот и не забывай.
На рассвете снова пошел дождь, и утро оказалось плодотворным: Набожа толкла в ступке сушеный медвяный корень, Арк готовил настойку из душистой фиалки, а Карга развешивала на стропилах белену. Пока они втроем работали, старуха досадливо фыркала и ворошила белену, вытряхивая из нее воду, разделяя стебли. Набоже не пришлось долго ждать напоминания, что, когда воздух застаивается, белена начинает подгнивать.