Но страх не уходил – наваливался, как только ослабевал поток машин. Тень находилась рядом. Она появлялась там, где возникали пустоты. А впереди, за проспектом, переходившим в мост, чёрной массой, закованной в ледяной панцирь, стыл Днепр. Смятин боялся этой большой воды. Он хотел туда, где много людей, где можно укрыться на ночь, а утром ехать обратно в Севастополь. Хотел бежать из Киева и никогда не возвращаться в квартиру-разочарование. Он должен был увидеть детей, потому что они сильнее, чем кто-либо, чем что-либо, связывали его с реальностью.
Смятин вызвал такси. Пересчитал деньги, роняя на снег купюры. Скурил последнюю сигарету. Такси подъехало – чёрный длинный автомобиль, похожий на катафалк. Садиться в него было страшно. Смятин опасливо заглянул внутрь. Водитель был старый седой человек в старомодной меховой шапке. Он молчал. На щеке его краснел шрам. Смятин оглянулся, сел. Захлопнул дверцу. Чёрный автомобиль тронулся. Выехали на Южный мост, подсвеченный зелёными огнями. В ночи они светили мертвенно-бледно. Смятин вспомнил фильм, где девочка блуждала по топям, и там, нагоняя ужас, горели вот такие огни. Таксист молчал, не включал радио. Тишина поддавливала.
– Можно открыть окно?
Таксист кивнул. Смятин чуть приоткрыл окно. Льдины на Днепре жались друг к другу. Такси мчало сквозь холодную ночь. Седая голова водителя не шевелилась. Казалось, он заснул, но старческие руки исправно крутили руль.
– Вы не знаете, где здесь ночной клуб? – спросил Смятин, когда такси прибыло на Крещатик.
Старик мотнул головой.
– Ладно, извините. Сколько с меня?
Таксист указал рукой на электронный счётчик. Смятин расплатился.
– До свиданья.
– Удачи, – неожиданно открыл рот таксист.
Чёрный автомобиль отъехал. Смятин стоял в самом начале Крещатика. Вверх ползла дорога к парку Шевченко. Там, напротив красного здания университета, любили гулять Смятины. В другую сторону шла дорога к станции метро «Кловская». Недалеко от неё, в торговом центре «Парус», Смятин работал. Он до сих пор помнил блондинку-начальницу, у которой от постоянных стрессов прядями выпадали волосы. Напротив светилась «Билла». Смятин пошёл по Крещатику мимо подсвеченных витрин и нарядных каштанов, украшенных гирляндами и звёздами.
Людей на Крещатике не было. Встретился только милицейский патруль. Люди в форме взглянули подозрительно, но не тронули. Возле метро Смятин набрёл на человека. Тот лежал на скамейке, завернувшись в тряпьё. Смятин испугался, что человек замёрзнет, но окликнуть его не решился. Обернулся, чтобы позвать патруль, но тот уже исчез. Горели фонари, сияли гирлянды, но в тёмных пустотах таилась чёрная тень. Смятин заспешил прочь. Отыскал круглосуточный гастроном. Допил перед ним водку.
За прилавком полуспала молоденькая продавщица. От её пальцев к локтю ползла татуировка в виде змеи. Смятин купил две пачки сигарет. Из дальнего угла появился охранник с мятым лицом.
– Подскажите, пожалуйста, где здесь ночной клуб? – спросил Смятин.
– Потанцевать, выпить? – уточнила продавщица.
– Тёлочку снять? – охранник дополнял её.
– Можно просто выпить.
– Тогда бар?
– Кафе?
– Да, что-то вроде, но чтобы там были люди.
– Тёлочку, я же сказал.
– Сверните за угол.
– Там, во дворах.
– Хорошо, спасибо.
– Но вы, – продавщица смерила критическим взглядом, – умылись бы для начала.
Смятин купил бутылку минералки. Но, выйдя на Крещатик, решил умыться снегом. Взял пригоршню. Снег был липкий, чёрный. «От машин, здесь же дорога», – подумал Смятин. Пришлось умываться минералкой. Лицо тут же прихватил мороз. Смятин вытерся рукавом пальто. Тот покрылся ледышками.
За углом Смятин отыскал ночной клуб «Империя». Рядом стояли «лексусы» и «порше». Чуть в стороне курила блондинка в незастёгнутой шубке. Смятин засмотрелся на едва прикрытую красным платьем грудь. У входа охранными големами возвышались две туши при галстуках и в чёрных пальто. Смятин понял, что в этот кабак его не пустят. Не пустили его и в следующий. Резкий парень с водянистыми глазами отказал без объяснений. А вот в третьем по счёту Смятину рассказали, что в такой одежде вход воспрещён.
Впереди маячила пустая тёмная улица. Смятин задрожал, вспомнив поваленные стеллажи, разбросанные книги и мельтешащую тень. Попятился. Закурил. Но, сунувшись в сторону фонарей, обнаружил круглосуточный бар. Приткнулся.
Занята была всего пара столиков – их сдвинули вместе. За ними пила молодёжь. Наголо бритый парень, привалившись, дрых у стены. Две няшки, не стесняясь, трогали друг друга. Остальные играли в настольную игру. Смятин сел чуть в стороне, но так, чтобы с максимальным светом. Подошла сонная официантка.
У неё была проколота бровь, а в одном ухе болтался крестик. Смятин заказал пива.
– И всё? – недовольно бросила официантка.
– Пока да, – Смятин затеребил взятую со стола салфетку.
Официантка оглянулась на бармена, потом сказала:
– У нас минимальный заказ – двести гривен.
– Двести гривен?
– Да, двести гривен! – Официантка, конечно, врала.
– Это, – Смятин повертел ламинированное меню, – нигде не сказано.
– Так вы будете заказывать или нет?
Смятин понимал, что она просто не хочет его обслуживать. Но переубедить её, похоже, не мог. А выйти в ночной Киев боялся. Смятин, как осаждённый вампирами, ждал рассвета.
– Ладно, хорошо. Дайте мне три бокала пива и бургер с картошкой фри.
Официантка принесла весь заказ сразу. Грохнула тремя бокалами пива о стол. Смятин уже ненавидел эту ленивую, наглую суку. Но зато теперь его не могли выгнать. Он цедил пиво, макал жирную картошку в чесночный соус, опасливо выходил курить на свежий воздух. Через полчаса молодая компания покинула бар. Смятин остался один. Официантки и бармен недовольно посматривали на него.
Смятин хотел сегодня же возвращаться в Севастополь. Лучше всего было ехать на вокзал прямо сейчас. Возможно, кассы работали круглосуточно. Однако паспорт остался в квартире.
– Извините, мы закрываемся.
– Что?
У столика торчал бармен – молодой парень с модной, ухоженной бородой.
– Написано, что вы работаете круглосуточно.
– Нет, извините, мы закрываемся.
– Нет, это вы извините! – вскрикнул Смятин. – Написано, что ваш кабак работает круглосуточно.
– Это не кабак, – поморщился парень. – Но, возможно, какой-нибудь кабак, – он едко акцентировался на данном слове, – ещё работает.
– Послушай, ты…
– Вы.
– Да мне по хер, ты или вы! – вскочил Смятин. Его трясло. Он сцепил дрожащие руки в замок. – Этот кабак работает круглосуточно! И я собираюсь сидеть здесь столько, сколько мне будет нужно. Ясно?
– Ясно, – парень пожал плечами. Спокойный, модный ублюдок. – Но, боюсь, тогда мы будем вынуждены позвать охрану.
Парень пошёл к себе за барную стойку. Смятин сглотнул, истерично пригладил волосы. Уязвимый и жалкий.
– Стой… те. Я что-то должен?
– Разве что чаевые, – улыбнулся парень.
– Ха! – залпом Смятин допил выдохшееся пиво, поднялся.
Он хотел бросить фразочку напоследок – резкую, уничижительную, но не нашёл слов. Молча вышел из бара. Мороз чуть отпустил. Смятин подумал о спавшем у метро «Хрещатик». Возможно, он будет жить. Относительно себя Смятин уверен не был. Он взглянул на часы. Через час должны были открыть метро.
Смятин решил двигаться к нему. Туда, где встречались люди. Но что за люди? Он вспомнил бомжей, которые вечно тёрлись на Крещатике и Майдане. И милицейские патрули. Один уже присмотрелся к нему. А если остановят? Паспорт ведь остался в квартире. Но, может, и хорошо, если заберут? «Нет, – тут же отбросил эту мысль Смятин. – Ограбят. Надо ждать метро. Или вызвать такси». Смятин вновь – который раз за ночь – пересчитал деньги. «Нет, с такси не получится. Надо экономить. Ждать метро».
В ожидании рассвета Смятин выбрался на Майдан. Здесь милиция разбиралась с пьяными. У одного было снесено пол-лица. Смятин импульсивно заспешил прочь, в сторону Мариинского парка. Но когда дошёл, пожалел. Скамейки были очищены от снега, горели фонари, и в них блестели бриллиантовые дороги[43]. Смятин любил это место. Но сейчас оно, упакованное в ночь, рождало новые образы, новые страхи. За деревьями, за фонтанами, за острыми пиками решёток Смятину мерещилась чёрная тень.
Он брёл, жмурясь, как ребёнок, боящийся увидеть бабайку. Но перед глазами стоял не утрамбованный снег, а те полки, что в бешенстве были повалены дома, и зеркала шкафа-купе, в которых отражалась чёрная тень. Смятин ощущал себя мебелью, внесённой не к тому хозяину. Оставленной, позабытой. Покрывавшейся паутиной, пылью. И плесень трогала углы, и тараканы, пауки, мыши сновали по ней, противно касаясь лапками. А Смятин лежал бездвижно, не в силах отмахнуться от них.
Желая стряхнуть гадкое чувство, Смятин побежал вперёд. Споткнулся, упал, больно ударившись коленкой. Не смог подняться, пополз на четвереньках. Штаны тут же стали мокрыми, их прихватил мороз. Смятин ощутил жгучий холод. Всё-таки встал. Спрятал руки в карманы. И уже так, пингвином, побежал мимо стадиона «Динамо». За ледяным забором пустовали трибуны. Казалось, на расчищенном поле мечется тень. Дорожка ползла узко. За ней начинался обрыв, поросший чёрными деревьями.
Не добравшись до пешеходного моста, Смятин снова упал. И уже не смог подняться. Чиркнула мысль: что, если этот раз последний? Смятин ещё мог соображать. Здравая часть его твердила, что он пьян, и оттого слабость, падения. Как любого пьяного, его притягивала земля, и он мог замёрзнуть. Смятин бросил взгляд на часы – пять пятьдесят одна. Померещилось, что это не цифры, а буквы. Смятин вскрикнул. Будто не на своём языке.
Лицо горело, обожжённое холодом. Он поднял глаза. Чуть вдалеке, метрах в пятнадцати, стоял памятник. Смятин пополз к нему на коленках. Ноги жгло. Встать он не мог. Смятин узнал памятник. Они приходили сюда с женой. И здесь обещали друг другу, что будут вместе всегда, независимо от обстоятельств. Смятин расплакался. Слёзы прожгли воспалённую кожу.