Памятник установили Луиджи и Мокрине. Памятник вечной любви. В нацистском концлагере, во время войны, итальянец и украинка полюбили друг друга. Но их разделили, развели в неизвестные стороны. Шестьдесят пять лет они искали друг друга и наконец встретились. Чтобы быть вместе. Чтобы любовь усмирила судьбу.
Глядя на них, бронзовых, но живых, Смятин зарыдал. Он хотел того же – вечной любви.
Протянул руку, дотронулся до ледяного металла. Несмотря на холод, не отнял ладони. Приложил вторую. И, опираясь на памятник, встал. Увидел обрыв, уходивший к Днепру. Увидел робкое, проклюнувшееся из-за снежного горизонта солнце. Лицо жгло от мороза и слёз. Но боль помогала: напоминала Смятину, что он до сих пор жив. Странное, жуткое и благодарное чувство.
Но вдруг рванула ледяная звезда – и в мгновение ничего не осталось. Ни чувства, ни местности, ни страха, ни тени. Рассвет вспыхнул – и погас.
Путаность мыслей, судорога мышц исчезли, как только Смятин спустился в метро. И пришла ясность. Теперь он знал, что и для чего делать. В утреннем вагоне было пусто. Напротив Смятина ехал мальчик.
Он держал растрёпанную, похмельную мать за руку. Не отрываясь глядел на Смятина. Долго-долго. Потом вдруг произнёс стариковским голосом:
– Мама, что с этим дядей? Он жив?
Женщина очнулась, дёрнула мальчика за руку:
– Тихо ты!
Слепой, сидевший чуть дальше, захохотал. Смятин отвернулся, задышал на обмороженные руки. На выходе из метро «Позняки» он встретил АТОшника с лысой головой. Тот, увидев его, перекрестился. Смятин бросился вверх по лестнице.
Безумная мысль о поджоге всё-таки завладела им. Он не нашёл бензина, но купил три бутылки дешёвой водки. Однако, поднявшись на свой этаж, засомневался. В голове его, до этого пустой и ясной, запульсировала огненная звезда. В бессилии Смятин опёрся рукой о стену. Она была в чём-то липком.
– Ты? – раздалось сзади.
Смятин растерянно оглянулся. Перед ним стояла Лина, заспанная, ненакрашенная. Смятин молча смотрел на неё. Лина, похоже, возвращалась домой, и выходила она совсем ненадолго. На синее платье было накинуто бежевое пальто. Она смутилась от долгого, свинцового взгляда Смятина.
– Извини, – выдавил он. – Ты вернулась из Вышгорода?
– Как видишь. У тебя всё нормально?
Смятин не знал, как ответить. Он не видел себя со стороны. Но чувствовал испуг в Линином взгляде. Из карманов торчала водка. Грязная одежда заледенела.
Обмороженные щёки раскраснелись. Глаза воспалённо сверкали.
– Я могу чем-то помочь?
Она не уходила. Уже за это Смятин мысленно благодарил её. И не мог отпустить.
– Да.
Он хотел, чтобы она зашла в квартиру вместе с ним. Нащупал в кармане ключ.
– У меня что-то дома…
– Что-то дома?
Смятин кивнул. В любом случае это приглашение будет выглядеть странно. Но он не мог допустить, чтобы Лина не согласилась.
– Да, у меня дома. Ты можешь помочь?
Она смутилась. Заёрзала взглядом. Наконец Смятин сообразил.
– Что-то с мебелью… которую ты продала.
– Да? – Обыденность темы успокоила Лину. Включился профессиональный интерес. – Я как раз хотела тебя о ней спросить.
– Там проблема со шкафом-купе. Можешь взглянуть?
– Конечно. Я выходила за кофе. – Лина достала из кармана пальто баночку. – Не могу по утрам без кофе.
– Я тоже, – Смятин насобирал силы на улыбку. И подошёл к двери своей квартиры. Ключ повернулся в замке.
Зайдя, Смятин помог Лине снять пальто. Разделся сам. Из карманов по-прежнему торчали бутылки. Он достал их, сконфузившись:
– Купил строителям. Надо доделать кое-что.
– Понимаю.
– Заходи, не стой в дверях.
Смятин унёс бутылки на кухню. Лина сняла ботильоны, зашла в комнату. Вскрикнула. Смятин совсем забыл об устроенном ночью погроме. Посредине комнаты валялись опрокинутые книжные стеллажи. Рядом, в осколках, были раскиданы книги. Смятин в подробностях вспомнил, как бесновался здесь ночью. Сзади поблёскивали зеркала шкафа-купе.
– Чёрт! Наверное, свалилась ночью, – забормотал Смятин, делая вид, что не знал сам. – Говорил же строителям, надо крепить их к стенам дюбелями!
Ему понравилось это слово – «дюбели». Оно добавляло основательности его лжи.
– Конечно, надо было приделать, раз… такое. – Лина стояла поражённая.
– Так, может, кофе? – спросил Смятин.
Лина вновь странно взглянула на него. Но согласилась.
– Пожалуй. – Она протянула ему упаковку «Чёрной карты».
– Нет-нет, у меня кофемашина, – улыбнулся Смятин.
– Так, а что со шкафом?
– Со шкафом? – крикнул из кухни Смятин.
– Да, со шкафом, – Лина зашла следом, – ты говорил, что у тебя проблемы со шкафом.
– А, да, конечно. Там проблема… с дверью. Сейчас сделаю кофе и покажу.
Смятин занялся кофе, соображая, какую бы проблему выдумать. Но для этого он слишком плохо разбирался в шкафах-купе.
– Твой кофе, – протянул он чашку Лине.
– О, спасибо, – она отхлебнула. – Хорош!
– Потому что кофемашина. Там специальные таблетки. – Смятин открыл шкафчик. – Вот такие.
– Хм, надо бы и себе такой аппарат прикупить. Но даже не знаю, как с таким курсом доллара.
– Это точно, вот я с мебелью встрял.
– Шкаф? – вновь напомнила Лина.
Они вернулись в комнату. Смятин подошёл к шкафу.
– Мне кажется, дверь не должна так ходить.
– Да вроде бы всё в порядке. – Лина подвигала дверью. – Хотя я всё-таки продавец. Можно вызвать мастера.
– Да нет, – стоя рядом, Смятин дрожал, – и правда, вроде бы всё нормально. Может, ты на него так действуешь?
Лина повернулась. Кончики её губ чуть приподнялись. Взгляд сделался лукавым. Она поняла, что сломанный шкаф был лишь предлогом. Но она думала, что это предлог для другого. Смятин вспомнил, как лапал её на лестничной площадке, тогда, в день знакомства. А потом она с воплями сопротивлялась. Но сейчас он, похоже, мог без проблем переспать с ней. Ещё недавно он сам жаждал этого, просыпаясь с мыслями о длине её юбки. Однако ночное приключение лишило его сил. Все потребности, желания исчезли. Хотелось лишь одного – вернуться в Севастополь. И Смятин должен был флиртовать сейчас, чтобы Лина не ушла к себе, не оставила его одного в этой комнате страха.
– Может быть. Я, знаешь, не только на мебель так действую.
Она дотронулась до его руки. Смятин ничего не почувствовал. Словно его не коснулись. Он удивился. Взял её за другую руку, ладонь в ладонь. Лина не сопротивлялась. Её глаза разрешали большее. Но и ладонью Смятин ничего не ощутил. Будто Лина не была живой. Тёплой, пахнущей. Или сам Смятин живым не был. Он отшатнулся. Глотнул кофе. Тот не источал аромата, не обладал вкусом. Лина увидела перемену, сделалась просто соседкой, зашедшей помочь.
– Здесь надо убрать.
Смятин открыл шкаф. Достал рюкзак. Первым делом сунул туда деньги и паспорт. Затем джинсы, носки, пару свитеров и футболок. Хотелось залезть в горячую ванну, но присутствие Лины рядом казалось важнее, а значит, надо было собираться. Пока было можно, при ней. И уходить, не возвращаясь.
– Ты куда? – удивилась Лина.
– Никуда. – Смятин кинул в рюкзак книжку.
– Так, я пойду, – вскинулась Лина.
– Нет! Побудь.
– Да, но боюсь…
– Пожалуйста, побудь! – Смятин взял её за руку, опять ничего не чувствуя.
– Ладно, можно ещё кофе. Честно сказать, утром я выпиваю большую чашку.
– Я могу тебе дать большую. – Вначале Смятин отыскал для неё аккуратную, маленькую, фарфоровую.
– Нет, – засмеялась Лина, – теперь уже, боюсь, будет перебор, а вот ещё одну такую же можно.
– Кажется, у меня есть ещё шоколад.
Смятин сделал кофе. Достал плитку молочного шоколада.
– Извини, что не предложил сразу. Такой замот.
– Всё нормально. Ты и так очень мил, спасибо.
– Да уж. Подожди секунду.
Смятин перекрыл газовый кран. Вернулся в комнату. Поднял книжную полку. Лина болтала о том, что собирается делать на Новый год, но вдруг запнулась. Из дрогнувшей чашки пролился кофе. На ламинате цвета «каштан жирона белый» виднелось красное подсыхающее пятно.
– Я… пойду.
– Ли…
– Мне надо идти!
Дрожащей рукой Лина поставила чашку на пол.
– Прости, мне надо идти.
Она выскочила в коридор. Крутанула ручку замка. Не надевая, схватила ботильоны, босиком выбежала на лестничную площадку. Дверь хлопнула, оставляя Смятина одного.
Он стоял, не понимая, откуда взялось пятно. Скорее всего, это была кровь. Хотя он никогда не видел таких больших пятен крови. Рядом валялось несколько книг. Смятин поднял их: «Нечего бояться», «Отрицание смерти», «Условно пригодные». Поставил на полку. Силился вспомнить ночь, но память выдавала только чёрную тень. Смятин подумал, что в фильмах и книгах безумие показано именно так. Когда убийца не помнит, как убивал. От собственного беспамятства Смятин осел. Заколотил кулаками по полу, сбрасывая ярость, отчаяние. Не контролируя себя, будто чтобы забыться, ударился головой о полку. Боли не было, но кровь засочилась из раны.
В коридоре громыхнуло. Смятин замер. Раздался ещё один удар. Смятин вскочил, с криком бросился в коридор, готовый встретиться – впервые встретиться – один на один с чёрной тенью. Но это была лишь дверь: не запертая Линой, она хлопала о косяк. Смятин потянулся, чтобы закрыть её, но передумал. Вышел на лестничную площадку. Остановился у электрического щитка. Посмотрел, как крутятся счётчики.
Вернулся в квартиру немного успокоенный. В ванной Смятин нашёл вату и перекись. Обработал рану на голове. Рассмотрел себя в зеркале – осунувшегося, небритого, в грязном свитере. Под ногтями скопилась грязь. Смятин пустил воду, умылся. Постриг ногти, почистил зубы. Скинул грязные вещи и остался голым.
Когда он выключил воду, раздалось хлюпанье. Оно шло из комнаты, неестественно громкое. Будто кто-то ходил по талому снегу. Или по лужам. Смятин вышел из ванной, захлопнул дверь.
Хлюпали в комнате. Смятин слышал это так же явно, как шум, доносившийся из подъезда. В комнате оставался рюкзак. «Оно прекратится, оно прекратится. Пожалуйста, пусть оно прекратится!» – взмолился Смятин. Но хлюпанье продолжалось. Он зажмурился и шагнул в комнату. Пошарил рукой, ища рюкзак. Не нашёл. Отк