– Простите, – очнулся Смятин, – я докурю. И больше не буду. Как в школе.
– Ладно, ученик, – рассмеялась она.
Смятину казалось, что, когда он садился в вагон, проводница была другая. Желание выговориться хоть и ослабло, но не отпускало.
– Снега-то сколько!
– А в Одессе снегопад, вы знаете? – Она не переставала улыбаться.
– Нет, не знал. – Смятин открыл дверь, выкинул окурок между вагонов. – Мне ехать в Крым, а поезда отменили. И автобусов из Киева нет.
– На Новый год, к семье?
– Да, к семье. – Смятин ощутил тепло внутри.
– А из Одессы что-то ходит?
– Во всяком случае, так говорят. А по-другому только через Россию ехать. Крюк делать.
– Со временем, думаю, всё наладится, – улыбка проводницы стала сочувствующей, – но, конечно, вдвойне обидно, что устроили такое перед праздниками.
– Это точно.
– Ладно, я пойду.
– Хорошо, – Смятин кивнул. Потом дёрнулся вслед: – Стойте!
Но проводница уже исчезла. Смятин выглянул в коридор. Он был пуст, только кое-где ноги свисали с верхних полок. Сунулся в купе проводников. Там чистила пилочкой ногти толстая баба в форме. Вот её Смятин помнил, когда садился в вагон.
– Чего? – баба оторвалась от ногтей.
– А где ваша напарница?
– В Мелитополе. У неё мать умерла. Так что я одна. Надо чего?
Смятин запнулся. Вспомнил улыбчивую проводницу. Возможно, она зашла из другого вагона.
– Надо чего? – недовольно повторила проводница.
– Чая. С лимоном.
– Место какое?
– Двадцать один.
– Сейчас принесу.
Смятин вернулся на полку. Соседи уже спали. Раскрытая книга лежала на столике. Смятин дождался сладкого чая. Выпил его, съел дольку лимона вместе с коркой и, завернувшись в шерстяное одеяло, уснул. Поезд раскачивало. Пустой стакан позвякивал в жестяном подстаканнике.
Одессу завалило снегом. Ночью лютовала метель. Дорожки ещё не успели расчистить. Работники в оранжевых жилетах, суетясь, чертыхаясь, сгребали снег в грязно-белые сугробы. Люди, проваливаясь, сами протаптывали тропинки. Смятин побрёл по свежим следам. Снега всё равно было слишком много. Он забивался в ботинки, таял. У входа в здание вокзала Смятин наткнулся на закутанную в грязную шубу нищенку. Рядом, матерясь, крутились милиционеры. Нищенка стонала, под ней растеклась лужа крови.
Мобильный интернет не ловил. Смятин поднялся в зал ожидания. Заплатил за доступ к вай-фаю. Прочитал последние новости. Писали о транспортной блокаде, о пробках и напряжении на крымской границе. Россия винила Украину, Украина – Россию. Несчастные, замёрзшие люди винили всех.
На автовокзале Смятин долго скитался меж кассами. Много было пьяных, зачуханных людей. Пристав, они просили на еду и бутылку. У очередной кассы вновь ничего не знали о рейсах в Крым, Смятин распсиховался. Денег на то, чтобы ехать через Россию, не было. Смятин оказался один в чужом городе. Не знал, где остановиться, к кому обратиться. Двумя равноудалёнными точками маячили Севастополь и Киев. К одной из них, похоже, не было никакого доступа, а возвращение в другую пугало. И оттого хотелось выть, словно искалеченному псу.
От бессилия Смятин сунулся в ближайший шалман. Взял сто пятьдесят водки и бутерброд с холодной котлетой. На её канцерогенных боках застыл белый жир. Смятин отхлёбывал водку из пластикового стаканчика, хотя она была дрянная; такую надо выпивать или выливать сразу. Из-за соседнего столика за ним наблюдал бородатый мужик в кепке Slayer. Лицом к нему, спиной к Смятину сидела девушка с выбеленными волосами. На столике перед ними томились полупустые бутылки пива. Бородатый встал, подошёл к Смятину.
– Эй, чувачок, слышь? Есть тема.
Смятин не отвечал. Он увидел шальные глаза бородатого, огляделся.
– Слышь, не?
Бородатый сел напротив. «Этот не отстанет», – подумал Смятин.
– Ну?
– Видишь ту девку? – бородатый показал на блондинку.
– Ну?
– Это моя жена. И она сексвайф.
Смятин поперхнулся котлетой.
– Ебаться хочешь? Недорого.
– Кто-кто она? – Смятину стало смешно и мерзко. Точно пьяным блевать через хохот.
– Сексвайф. Знаешь такую мазу?
– Знаю, ещё бы. А ты типа куколд? – Смятин допил водку. – И предлагаешь мне трахать твою жену за деньги? Так?
– Ага.
Блондинка повернулась. Смятин испугался её равнодушного, до синевы бледного вытянутого лица.
– И где ты слово такое взял – «сексвайф»? – Смятин вдруг обрадовался, что бородатый подошёл. Захотелось ударить его в лицо. – По-русски она называется шлюхой. А ты сутенёр, понял?
– Что?! – вскинулся бородатый.
Ногой Смятин толкнул на него деревянный столик. Вскочил, схватил стул за ножки, одновременно поражаясь себе, не понимая, как отважился на такое. Хотел ударить бородатого, но услышал крик:
– Не здесь, падлы! А ну пошли вон! Нажрались, паскуды!
Кричала хозяйка шалмана. Смятин швырнул стул в бородатого. Схватил рюкзак, выскочил вон. Побежал, нырнул за угол. Спрятался за огромным сугробом. И там захохотал. Он был распарен и перевозбуждён, он не ожидал от себя такого. Сердце колотилось и отдавало в висках. Смятин кайфовал от себя нового – воинственного, решительного. Ему нравилось, как он разобрался с шальным ублюдком. Точно Смятин был не Смятин. Но когда он отсмеялся, новая опасная мысль кольнула его. Бородатый и блондинка казались из тех, что трутся на вокзалах постоянно, а значит, у них были дружки из местных. И это могло стать проблемой.
Но тут Смятин увидел новые кассы. Зашёл внутрь, в маленькое помещение, заставленное комнатными цветами в пластиковых горшках. За окошком сидела полная девушка с каштановыми волосами, собранными наверх, точно антенна.
– Мне нужно в Крым.
– Знакомая история, – девушка улыбнулась.
– Это сюда?
– Да.
– Правда? – Смятин выдохнул: – Фууух! Я вам вчера звонил.
– Верю, но крымские автобусы час назад отменили.
Смятин осел:
– Как?! Я же вам звонил, мчался из Киева.
– Вы вчера звонили, а отменили их час назад.
– И… – Смятин почувствовал, как котлета приговаривает желудок, – что же теперь делать?
– Вопрос решают. Может, и будет что. Но сейчас всё сообщение отменили. И пассажирское, и частное.
– То есть и на машине никак?
– Похоже, но, я говорю, сейчас решается. Вы позвоните через пару часов, может, что-то изменится. Не один вы хотите ехать.
– Так, ладно, – иногда Смятину казалось, что вокруг говорят на другом языке, – что делать-то?
– Позвоните через пару часов, – терпеливо повторила девушка. – Или оставьте свою фамилию, телефонный номер – мы свяжемся сами.
Смятин собрался, оставил данные. Поблагодарил. У арки, ведущей к автобусам, наткнулся на таких же, как он, – стремящихся в Крым. Четыре мужика и одна женщина обсуждали, как пересечь границу.
– Говорят, из Николаева надо ехать.
– Нет, в Херсон.
– Ой, да что же это такое, а?! – взвыла женщина.
– Я слышал, поезд пустят. От границы.
– Это как?
– Не знаю, но слышал.
– Глупостей только не говорите.
– Ну, за что купил…
– Да, встряли мы! – добродушно похохатывал моложавый усатый мужик. Несмотря на холод, он расстегнул куртку и рубашку, обнажил волосатую грудь. – Я, вообще-то, сюда к бабёнке приехал. Покутить. И вот – застрял. Сходил, называется, от жены. Ха-ха!
– Я видел отсюда транспорт до Херсона.
– А там как?
– А там на такси. От одной границы к другой.
– А между границами?
– Ой, да что же это устроили, а?
– А между границами – пешкодралом.
– Там недалеко.
– Да уж, съездил к бабёнке. Ха-ха! Но хороша ж бабца, ох, хороша! Задок, сисечки, ротик – огонь! – ничуть не смущаясь, причмокнул усатый.
– В общем, наверное, надо в Херсон двигать, а там решим.
– Или в Николаев.
– Нет, я вам серьёзно про поезд говорю.
– Да не смешите уже! Какой на фиг поезд?
– А вы чего такой агрессивный?
– Ну, ладно, ладно, мужики. Не ругайтесь.
– А ехать-то надо! – хохотал усатый. – Меня в Крыму ждут. Ладно жена, но любовница! Блондинка, бон аппетит! Ха-ха! Я к ней на Новый год, да. Ох, накормит, ох, приголубит! А ехать я знаю как надо, ребята. Один вариант: через Донецк, а там в Россию. Прорываться через кордоны. Я вам говорю, я Афган прошёл. Один путь – через Донецк. А тут перекрыли, обложили нас, суки!
Смятин присмотрелся к усатому.
– А в Донецк вы как предлагаете ехать?
– Прорываться! Слышите меня? Прорываться! У меня друг, – усатый театрально понизил голос, – феэсбэшник, только – тссс! Так вот, он отзванивался, говорит: перекрыла Россия кордон, потому что с четвёртого января – война.
– Господи! – взмахнула руками женщина. – Как война?!
– Так война! Настоящая. И не отсидеться. Слышите, сучата, не отсидеться! Инфа верняк, мужики! Мне-то ладно, я калач тёртый…
Смятин отошёл. Усатый был то ли фантазёр, то ли провокатор. И тех и других здесь наверняка хватало. Ведь всего полгода прошло с майских событий. Тогда Смятин уезжал с дочками в санаторий, а по возвращении Межуев рассказал ему о трагедии. И чувство было такое, словно швы разошлись. Смятин пил корвалол, но не мог не читать новостей. Казалось, люди вспыхивали и горели перед глазами. Их истошные, потусторонние крики стояли в ушах. Закоптило, заволокло дымом квартиру, мир, разум. Только комментарии, гадкие, кощунственные, написанные не людьми, проступали сквозь чёрный морок. Смятин вспомнил тот растянувшийся ад. И тут же определился, куда идти.
Куликово поле стало белой пустыней. И в ней чернел, обнесённый забором, Дом профсоюзов. Милиция охраняла его по периметру. Смятин подошёл, ища, куда возложить купленные в привокзальной лавке гвоздики. Мордатый милиционер уставился на него.
Но Смятин рассматривал Дом профсоюзов. Его очистили от копоти. Вход перекрыли тяжёлыми металлическими пластинами. Ржавые листы установили на окна. Однако даже сейчас Смятин видел иной Дом профсоюзов. Тот, что стал раскалённой печью, из которой, крича от ужаса и бессилия, выпрыгивали люди. А поле вокруг бесновалось чёрным.