«[Август] 3. Говорено о работниках по Фонтанной, кои и по решению Совестного Суда не идут в работу...»
«[Август] 8. Рассказывали о неприятной негоциации[151] с работниками, кои не слушались ни обер-полицмейстера, ни генерал-адъютанта...»
И лишь 1 октября закончились неприятные для императрицы «негоциации» с рабочим людом. При этом строители одержали полную победу, так как Храповицкий послан был к губернатору с повелением: «удовольствовать работников» и поскорее выдать им паспорта — «чтоб опять не пришли ко дворцу...».
Служащий петербургской таможни Александр Радищев, человек высокообразованный и начитанный, был прекрасно осведомлен о внешнеполитическом и о внутреннем положении страны.
Еще в 1775 году, проезжая по залитым кровью пензенским и саратовским деревням и селам — обозревая места недавних расправ с пугачевцами, задумал он написать книгу о страданиях своего народа, стонущего под крепостным ярмом.
В 1767 году ученик великого Ломоносова — Алексей Поленов — представил на конкурс Вольного экономического общества в Петербурге свою статью. Отвечая этим сочинением на заданную тему, — какой труд выгоднее «для общества», наемный или крепостной — и заодно протестуя против самого «права» помещиков продавать людей и владеть крестьянами, Поленов предлагал: «для славы народа и пользы общества вывесть производимый человеческою кровию бесчестный торг».
В 1771 году Поленов поступил секретарем в Сенат. Туда же в одно время с ним поступил на должность протоколиста Радищев. Они не могли не знать друг друга, не могли не беседовать по волновавшим их обоих вопросам, и можно почти с уверенностью сказать, что Радищев знал статью Поленова. Идея о страстной, обличающей книге зародилась у него давно, и он исподволь писал уже отдельные главы, стремясь разоблачить лицемерие императрицы и показать жестокую действительность во всей ее наготе...
Но это был уже не поленовский умеренный гнев, а нечто гораздо большее, ибо он смотрел вдаль — «сквозь целое столетие» — и, указывая крепостным виновника их бед и страданий, призывал подневольный люд к восстанию: «О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ...»
Глава седьмая Кинбурн — Очаков
Все вдруг, все вдруг наступят! прянут!
Ударя, вновь ударят, грянут!
Успешен парус и весло.
Булгаков, возвратившись в Константинополь, сообщил султану Абдул-Гамиду ответ своего правительства и покинул аудиенц-зал. Тогда султан написал великому визирю записку: «Объявляй войну. Будь что будет». А в августе 1787 года Булгаков был посажен в Семибашенный замок. После этого турецкая эскадра внезапно напала на фрегат «Скорый» и бот «Битюг», стоявшие у Кинбурнской косы.
Два русских судна в течение трех часов отбивались от одиннадцати вражеских, а в сумерках подняли паруса и ушли к Херсону, выдержав огонь очаковских батарей...
Крупные военно-морские силы Турции были введены в Черное море. Двадцать пять кораблей прибыли к Очакову для блокады Лимана. Командовал ими разбитый русскими при Чесме алжирец Хуссейн-бей — теперь уже Эски-Хуссейн (Старый Хуссейн). Незадолго до начала войны султан назначил его капудан-пашою.
Это был свирепый человек. Во время боя в Хиосском проливе он спасся вплавь, держа в зубах саблю. Эски-Хуссейн имел обыкновение гулять по Стамбулу в сопровождении львицы и во время одной из таких прогулок смертельно напугал французского посланника Шуазеля-Гуфье.
Другая турецкая эскадра из шестнадцати вымпелов стояла в Варне для обороны Проливов.
Французские инженеры укрепляли очаковские бастионы, углубляли рвы и одевали их камнем. Европейские державы ревниво относились к усилению России на юге; поэтому английские, шведские и прусские офицеры разработали туркам план военных действий, обнадежив этим турецкий генеральный штаб.
Англия в особенности была заинтересована в ослаблении России на Черном море, и английский посол при дворе «блистательной Порты» приложил все усилия, чтобы заставить ее пойти на разрыв с Россией. Стремясь обеспечить себе подступы к Индии, Англия старалась укрепить свои позиции на Ближнем Востоке, оберегая его от влияния других стран.
Давно миновало время, когда она доброжелательно относилась к России, которая, нанося удары туркам, тем самым оттесняла с турецкого Востока французов — соперников англичан. Но слишком большие успехи русского оружия никогда не входили в расчеты Англии. В середине восьмидесятых годов она уже настроилась к России враждебно, и русско-английский договор 1766 года, по истечении двадцатилетнего срока, не был возобновлен.
За эти годы промышленность Англии ушла далеко вперед, причем эта «революция» совершилась с помощью русского вывоза. Пшеница, лес и пенька в огромных количествах вывозились из России. Один только лес чего стоил! Торговых судов у Англии было в то время около 10 тысяч, а на каждый среднего размера корабль шло до 4 тысяч дубовых стволов.
Русский посланник в Лондоне Семен Романович Воронцов писал брату своему Александру 29 мая 1786 года: «...Англия бесконечно больше нуждается в торговле с нами, нежели мы в торговле с нею. Когда мистер Фокс[152] сказал мне прошлой осенью, что Англия погибнет, если порвет с Россией, — это утверждение было основано на мнении адмирала Гоу, первого лорда адмиралтейства... Кроме того, весь ее торговый и военный флот беспрерывно воспроизводится из материалов, получаемых из России, добрая часть ее мануфактур держится на русском сырье...»
За год до начала войны в русских военно-морских портах Черного моря побывал английский тайный агент. Эта была тридцатилетняя леди Кравен, урожденная графиня Беркли, совершавшая «путешествие» по России. В столице она была встречена с необыкновенным почетом и милостиво принята Екатериной II. Потемкин позаботился о беспрепятственном следовании леди в Новороссию и Тавриду и приказал предоставить ей фрегат для переезда в Константинополь. А знатная «путешественница» была просто-напросто английской разведчицей, как это видно из писем, написанных ею по прибытии в Херсон.
«Мне до́лжно, да и я сама хочу осмотреть верфи этого города и укрепления, которые будут делать по новому плану... — писала леди Кравен. — На верфях стоят прекрасные фрегаты... Я недостаточно сведуща в военном деле, чтобы точно сказать, из-за какой неисправности и недостатка считают нужным перестраивать здешние укрепления. Но, судя по дарованиям полковника Корсакова[153], я уверена, что они будут построены искуснейшим образом и расположены очень хорошо... Говоря правду, у меня теперь в голове одни только географические карты да разные топографические планы... Господин Мордвинов[154] сказал мне, что фрегат, на котором я поеду в Константинополь, уже готов...»
Эти письма леди Кравен были адресованы ее «другу», а впоследствии — мужу, маркграфу Аншпах-Байрейтскому Александру, в Баварию; они составили целую книгу, изданную в Лондоне в 1789 году.
Таким образом, англичане оказались хорошо осведомленными о состоянии русских черноморских портов, когда им пришлось составлять план военных действий для турок, решивших начать с Россией войну.
Этот «турецкий» план был направлен к тому, чтобы разрезать линию русских коммуникаций, идущую по Бугу на Кинбурн — Перекоп — Севастополь. И так как Черноморский флот к началу войны оказался разделенным между Севастополем и Херсоном, было решено разбить его по частям.
Турки, сосредоточив в Анапе войска для десанта, намерены были овладеть Кинбурном, кинуться на Херсон, уничтожить верфи и затем перебросить десант в Крым. В их руках был ключ Лимана — Очаков. Он запирал Херсон и угрожал сообщениям флота. Русские должны были во что бы то ни стало овладеть этим ключом.
Стотысячная армия под начальством Потемкина двинулась к Очакову, но задержалась в Елисаветграде, так как была еще не готова. Чтобы выиграть время, Потемкин решил перейти к обороне, удерживая всеми силами Херсоно-Кинбурнский район.
Защита его была поручена Суворову. Избрав Херсон своею главной квартирой, он приказал построить пять батарей на островах, прикрывающих Днепровское устье, сформировал отряды вооруженных жителей и отрядил суда для обороны города со стороны реки.
В Кинбурне он возвел в самых уязвимых местах батареи и установил наблюдение за противником. Для защиты берега он решил привлечь Лиманскую флотилию. Ее командир контр-адмирал Мордвинов с большим неудовольствием предоставил в его распоряжение три фрегата и четыре галеры. Противник решительных действий, к тому же не подчиненный Суворову, он не считал себя обязанным помогать сухопутным войскам.
Между тем Потемкин, вынужденный воздержаться от наступательных действий на суше, решил немедленно ввести в действие флот. 24 августа он приказал Черноморскому флоту выйти в море, всюду искать противника, невзирая на его превосходство, и не «мыслить ни о чем, кроме победы или смерти». «Где завидите флот турецкий, — писал он Войновичу — атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы всем пропа́сть».
Тридцать первого августа Севастопольская эскадра из трех кораблей и семи фрегатов взяла курс на Варну, имея приказ истребить стоящий там флот. Войнович находился на корабле «Слава Екатерины», капитан первого ранга Тиздель командовал «Марией Магдалиной», на «Св. Павле» шел Ушаков.
Восьмого сентября близ мыса Калиакрии эскадру захватил шторм. На одном фрегате сломало фор-стеньгу. Войнович поднял сигнал: стать на якорь, вызвать со всех судов плотников и послать их на фрегат. Стеньгу поставили, но когда собрались отправить мастеровых обратно, ветер усилился, начало заливать шлюпки. Плотники так и остались на фрегате. А Войнович поднял сигнал: снявшись с якоря, идти к Варне, что означало — идти в самые опасные места.