К ночи погода и вовсе разыгралась. Кинулись убирать паруса — поздно; полетели мачты, и стеньги, и, как назло, плотников нет: все на фрегате. А ветер все пуще. Матросы втихомолку ругали Войновича: «Вот что нам сделала Варна — сделалось угарно. А более от нашего флагмана: нельзя без рассудка в море ходить!»
Паруса изорвало ветром; на судах появились течи. Фрегат «Крым» всю ночь палил из пушек, требуя помощи. Корабль «Мария Магдалина» лишился мачт и руля.
Эскадра была рассеяна. «Крым» пропал без вести. Корабль Тизделя течением отнесло к Босфору, и он был захвачен турками. На «Славе Екатерины» переломало все мачты, и воды прибыло до десяти футов; матросы помпами, ведрами и ушатами выливали воду в продолжение двух дней.
Ушакова несколько суток носило по морю. Уже совсем погибали, когда показался берег. Думали — Феодосия, крымские горы, но ошиблись: это было кавказское побережье. Ушаков сказал: «Лучше в море погибать, нежели у турка быть в руках!..» Кое-как, с великим трудом, приладили к фок-мачте небольшой парус и повернули от берегов абхазских в море. «Св. Павел» терпел жестокое бедствие. Только самообладание командира и доверие к нему команды спасли от гибели корабль.
Моряки черноморцы с потерями вышли из первого испытания, но они ни на минуту не лишились присутствия духа. Один Войнович не скрывал страха и сокрушался по поводу утраты в море своих вещей, денег и табакерки, забывая о том, какой урон из-за него понес флот.
Почти все суда нуждались в ремонте, «Крым» и «Мария Магдалина» были потеряны.
«Бог бьет — не турки!» — в отчаянии писал Потемкин Екатерине.
А турки, видя ослабление русского флота, перебросили в Очаков до пяти тысяч войска, решив начать атаку Кинбурна как раз в то время, когда в Севастополь возвращались рассеянные бурей суда.
Второй ключ Лимана — Кинбурн запирал около двух миль водного пространства узкой и длинной стрелкой. Он защищался старинным фортом, имевшим всего 19 медных и 50 чугунных пушек, и редутами, вооруженными полевыми орудиями. Эта оборона все же сильно стесняла противника, ибо суда его, лавируя в извилистом фарватере, должны были подставлять свои борта под огонь Винбурнской косы.
Турки несколько раз приближались к Кинбурну и затевали перестрелку. Суворов пытался отправить туда на помощь мордвиновскую флотилию, но она почему-то не шла.
Тринадцатого сентября противник начал сильный обстрел Кинбурнского форта. В тот же день греки, перебежчики из Очакова, сообщили Суворову, что на Херсон никаких покушений не будет и турки в ближайшие дни атакуют Кинбурн.
Суворов перенес туда свою штаб-квартиру, вызвал из Херсона доктора Самойловича и потребовал выхода в Лиман флотилии. Мордвинов выделил фрегат «Скорый», бот «Битюг» и четыре галеры. Но начальнику этого отряда капитану 2-го ранга Обольянинову было предписано, «чтобы он ввиду превосходства неприятельского флота имел осторожность и сам бы оного не атаковал».
Суворов в сердцах писал: «Коли б севастопольцы меньше хитрили, все бы здесь Стамбульское пропало».
Но Марко Иванович, натерпевшись в начале месяца страху, не имел никакого желания выходить в море. У него была отговорка — незаконченный ремонт судов.
А противник готовился к нападению. Суда его стояли недалеко от Кинбурна. Было видно, как турки ходят по палубам, курят, хлопочут у орудий; ветром доносило их заунывные песни. И Суворов с досадой писал Потемкину: «Прославил бы себя Севастопольский флот!
О нем слуху нет!»
Утром 1 октября 1787 года отборные турецкие войска начали высадку у оконечности Кинбурнской стрелки. Высаживались они и в другом месте — у Мариинского редута, в двенадцати верстах от крепости. Суворов не отвечал ни одним выстрелом. «Пускай все вылезут, не мешайте им!» — спокойно сказал он и отдал приказ выяснить место высадки главных вражеских сил.
Янычаров было доставлено на косу до пяти тысяч. Командовали ими французские «волонтеры» под главным начальством Юсуф-паши.
Суворов имел только тысячу пехотинцев. Резервы, заранее расположенные им поблизости, должны были подойти через несколько часов. В ожидании их Суворов решил отходить в глубь полуострова и таким образом лишить поддержки флота наступающие турецкие войска.
Турки быстро окапывались — рыли траншеи. Атаковать их сразу же после высадки было трудно: флот противника прикрывал свой десант сильным огнем. По мере продвижения турок по косе поражаемое корабельной артиллерией пространство уменьшалось, зато все турецкие траншеи надо было брать с фронта: обход их с правого фланга преграждался сильным огнем с моря, а с левого — по отмели — был доступен только коннице, но она еще не пришла.
К трем часам дня турки выкопали пятнадцать траншей и приблизились к крепости почти на ружейный выстрел. Но резервы уже подходили, и Суворов завязал бой.
Силы были неравные. Отбив контратаку русских, турки стали теснить их к форту. Тогда Суворов бросился вперед, остановил отступающих и выбил турок из нескольких траншей.
Пятьсот корабельных пушек засыпа́ли Кинбурнскую косу бомбами, ядрами и картечью. Пули турецкие были крупные, «двойные». Под Суворовым была убита лошадь; его самого ранило картечью в бок.
В это время русская галера «Десна» сбила с позиции несколько флагманских судов противника, а один канонир полковой артиллерии удачным выстрелом потопил шебеку[155]. Тогда турки, во избежание дальнейших потерь, отвели свой флот к Очакову...
Солнце было низко. Пехота отступала. Но к месту боя спешили резервы. Все подкрепления уже прибыли. У Суворова было теперь до двух тысяч бодрых солдат. Превозмогая боль, он ударил на турок со всеми своими силами, очистил пятнадцать линий траншей и прижал противника к самой воде.
Рука Суворова была прострелена и кровоточила. Казачий есаул сорвал с шеи свой галстук и перевязал ему рану. И тотчас же как из-под земли появился доктор Самойлович со своим лекарским учеником.
А бой подходил к концу. Два эскадрона павлодарцев примчались на берег. Суворов указал им на море, и они кинулись на конях в воду, словно собираясь переплыть Лиман и штурмом взять очаковскую твердыню. Но это был маневр — казаки отыскивали отмели, чтобы зайти туркам в тыл.
С уходом турецкого флота противнику некуда было отступать. И он стал отчаянно отбиваться, когда русская пехота атаковала его с суши, а конница — с тыла, со стороны моря, вламываясь в самую гущу турецких войск.
Артиллерия громила их картечью, пехота — штыками, конники саблями сбрасывали в море. Почти весь десант был уничтожен. Только семьсот человек спаслось на мелких судах...
Победа была полная. После Кинбурнского боя турки сняли блокаду Лимана и Эски-Хуссейн увел эскадру к турецким берегам.
Потемкин послал Суворову двенадцать медалей для награждения рядовых и предписал: «Одну дайте тому артиллеристу полковой артиллерии, который выстрелом подорвал шебеку. Я думаю, не худо б было вам призвать по нескольку рядовых или спросить целые полки, кого солдаты удостоят между собой к получению медалей».
Но канонира не нашли: то ли услали его в Херсон, то ли он лежал в лазарете. Говорили только, будто фамилия его не то Полномочный, не то Поломошный и что волосы у него светлые и прямые, а глаза синие, со слезой.
А бездействие флота по-прежнему удручало Суворова, заставляло его писать горькие строки: «О, коли б он, как баталия была, в ту ночь показался, дешева была б разделка».
Но Мордвинов не рискнул появиться у Кинбурна, а Войнович побоялся выйти из Севастополя и перенять Эски-Хуссейна на его возвратном пути.
Глава восьмая Огонь по флагману
Трудимся в поте лица!
Петровский морской устав завещал русским морякам решительную тактику на море, в частности сближение с противником на самую короткую дистанцию: «Капитанам и командорам кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они толь близко придут, чтоб можно вред причинить».
Но случилось так, что заветы Петра I были мало-помалу забыты во флоте. В этом следовало винить людей типа Мордвинова, выучеников английской школы, создавшей целую «науку» о том, как уклоняться от боев.
История этой «науки» была такова.
До второй половины XVI века морской бой велся без всякого строя. Корабли держались группами, а главным средством овладения судном противника был абордаж. С введением новых боевых средств, а именно — артиллерии, располагавшейся в то время по бортам судна, возникла необходимость вести бой на параллельных или же на контркурсах и обязательно — в линии кильватера, то есть когда корабль следует «в струе» идущего впереди корабля. Возникновение линейной тактики было закономерным этапом в развитии военно-морского искусства. Флотоводцы первоначально не боялись разбивать строй на отряды, растягивать либо сжимать его, как того требовала обстановка. Но с течением времени об этом забыли и стали считать, что в любых условиях надо сохранять строй.
Строжайшие боевые инструкции появились в английском флоте. Их составило британское адмиралтейство. Оно начертало непреложный девятнадцатый параграф, который гласил: «Если адмирал и его флот находятся на ветре у неприятеля и растягиваются в боевую линию, авангард флота адмирала должен направиться на авангард неприятеля, и всему флоту вступить в сражение от авангарда до арьергарда последовательно каждым своим кораблем».
Атаковать превосходящими силами часть флота противника не допускалось. Нельзя было нарушить строй даже для оказания помощи товарищу. Командиры быстроходных кораблей и фрегатов должны были равняться по самому худшему своему ходоку. Но нелепость не ограничивалась сохранением строя. Начинать атаку разрешалось, только заняв наветренное положение. Сперва стремились выиграть ветер; до этого не начинали боя даже со слабейшим противником, а на выигрыш ветра иногда уходило несколько дней.