К туркам и шведам грозили присоединиться немцы. Борьба за Черное море предстояла упорная и длительная. И Потемкин, готовясь к генеральной встрече с противником, решил прежде всего с толком расставить людей.
Четырнадцатого апреля 1789 года Ушаков был произведен в контр-адмиралы. Вскоре — уволен Мордвинов, а вместо него старшим членом адмиралтейского правления назначен Войнович. Ему поручалось начальствование над всем Черноморским флотом, но «с передачей прав по заведыванию морской частью в Севастополе» Ушакову.
Так Севастопольский флот был отдан в надежные руки, а Марко Иванович получил почетный перевод в Херсон...
Тем временем корабли Балтийского флота готовились к боевым встречам «со шведом». Когда Екатерина спросила вновь назначенного командующего — Чичагова, что он думает о противнике, старый адмирал, усмехнувшись, ответил: « Да вить не проглотит». И оказался прав.
Пятнадцатого июля 1789 года Чичагов, заметив шведский флот у острова Гогланда, «для показания, что ожидает его безбоязненно, приказал убавить парусов». Но так как противник, хотя и был на ветре, спускался медленно и часто останавливался, русский адмирал, насмехаясь над его нерешительностью, велел матросам выставить люки и купаться на виду у врага.
Бой, разыгравшийся затем у острова Эланда, заставил шведов поспешно уйти в Карлскрону. А спустя месяц Чичагов одержал решительную победу над шведским флотом у Роченсальма. Были захвачены корабли и пленные, взяты большие трофеи. Но были и жертвы. Так, в морском бою 15 июня пал смертью храбрых капитан бригадирского ранга Г. И. Муловский, который должен был в 1787 году вести русские корабли в первый кругосветный поход.
Морские силы противника находились в беспрерывном крейсерстве. В Крыму со дня на день ждали десанта, и Ушаков 19 июля вышел на рейд.
Но Войнович упорно держал флот в бездействии. Будучи его главным начальником, он сохранял свою власть над Федором Федоровичем и, пребывая в Херсоне, продолжал ему досаждать.
Победа при Фидониси принесла Ушакову награду — Владимира третьей степени. Войнович возненавидел его за это.
«Немилости его: ко мне беспредельны, опасаюсь, что это может повергнуть меня в пропасть бездны», — жаловался Потемкину Ушаков.
До осени флот бездействовал. Между тем армия, двигаясь от Очакова по побережью, дошла почти до дунайских гирл. В Валахии главные силы турок были разбиты 21 июля при Фокшанах, а 7 сентября — при Рымнике. Обе победы принесли славу Суворову и были одержаны благодаря его блистательному искусству; в котором маневр, неожиданность переходов, скрытное приближение к противнику, удар, картечь и быстрота преследования решали всё.
Третьего сентября из Очакова с частью гарнизона выступил генерал Гудович, имея приказ атаковать и взять турецкую крепость Гаджибей.
Эти действия сухопутных сил было решено провести совместно с флотом. Предполагалось, что днепровские гребные суда и часть черноморских сил, стоявших в Лимане, соединятся для этого с Севастопольской эскадрой. Войнович еще в августе доносил Потемкину: «Располагаем сделать атаку в одно время на море и на земле».
Небольшое укрепление Гаджибей стояло в самом северо-западном углу Черного моря, возвышаясь на поросшем кустарником берегу.
Турки вывозили из Гаджибеевского лимана соль и рыбу. За солью, рыбой и хлебом ходили под Гаджибей запорожцы. Из года в год тянулись туда за солью чумацкие возы.
Вблизи крепостцы раскинулось татарское селение — землянки, накрываемые в зимнее время войлоками. При малейшей тревоге татары вскакивали на повозки и бежали в степь.
Крепостца была каменной, пятиугольной, с двумя круглыми и одной четырехгранной башнями. Главной же ее защитой являлся крейсировавший вблизи флот...
Гудович, выступив из Очакова, употребил на небольшой переход до Гаджибея десять суток. Передовым отрядом командовал генерал-майор де Рибас.
Не дожидаясь Гудовича, он, на заре 14 сентября, тихо двинулся к крепости. Колеса пушек были обмотаны соломой, а тесаки — паклей. Одна часть отряда должна была атаковать Гаджибей со стороны моря, а другая — с тыла ворваться в предместье. Несмотря на туман, движение было замечено с турецкого флота, и он открыл огонь. Под жестоким обстрелом солдаты взошли на обрыв, приставили лестницы к стенам крепости и овладели ее левым флангом. В то же время де Рибас, заняв предместье, бросил своих людей на правый фланг укрепления, а на береговой круче выставил батарею из десяти пушек. Эта батарея и решила дело, заставив турецкий флот отойти.
Гаджибей был взят, но успех отнюдь не являлся полным: флот противника ускользал, он еще держался недалеко от берега, но ему уже нельзя было вредить пушками, а морских судов де Рибас не имел.
Прошло четыре дня, и турецкий флот вновь появился у Гаджибея. Турки несколько раз устремлялись к берегу, попадали под огонь и поворачивали обратно, затем они прекратили попытки и ушли в море.
Тотчас после ухода турецкого флота Войнович вышел из Лимана и с четырьмя новыми кораблями и десятью фрегатами прибыл в Гаджибей.
Жалкая роль Войновича в действиях против Гаджибея окончательно раскрыла глаза Потемкину, но он еще не решался отстранить его совсем. Он только передал командование Лиманской гребной флотилией в руки де Рибаса. К тому же флотилию эту уже в пору было именовать Днестровской, так как действия ее переносились на Днестр.
Войнович с новыми кораблями пришел в Севастополь и вскоре вновь отправился в море.
Кампания закончилась. Русские войска овладели почти всей Бессарабией, лишь немного не дойдя до Дуная и до его неприступного ключа — Измаила. Были взяты Кишинев, Бендеры и на побережье — укрепления Гаджибей, Аккерман.
В годовщину взятия Очакова была заложена вторая кораблестроительная верфь Черноморского флота — Николаев.
Эти успехи русского оружия вконец вывели из себя прусского короля Фридриха-Вильгельма. Он запугивал ими Данию, Швецию, Австрию, Англию, вооружал свои войска и готов был поднять против России всю Европу.
Но Потемкин настойчиво советовал Екатерине сохранять с Пруссией мир.
Всю зиму провел Ушаков в трудах, готовя к боевым встречам эскадру. Войнович сидел в Херсоне, не отягощая себя севастопольскими делами, и Потемкин все реже обращался к нему.
А забот был много. Кампания предстояла трудная. Союзник России, австрийский император Иосиф умер, и было неизвестно, как поведет себя теперь Австрия, а на турецкий престол вступил новый султан Селим III; он не желал слышать о мире и спешно усиливал флот.
Турки считали, что Селим III ниспослан им небом для проведения реформ. Астрологи предсказали его отцу — Мустафе III, что если наследник родится при определенном стечении планет, он возродит империю. Султан Мустафа приказал врачам и повивальным бабкам принять все меры к тому, чтобы ребенок родился в предсказанный час. Но наследник появился на свет несколько раньше. Это было от султана скрыто, и льстецы сложили легенду, что Селиму предстоят великие дела.
Однако преобразовать армию и флот было очень трудно. С помощью иностранных инженеров удалось построить мощную армаду, но нельзя было создать годных для войны людей. Турецкие регулярные войска состояли из продавцов сладостей, лодочников, музыкантов, содержателей кофеен. Обучали их плохо. Многие из них, заряжая ружье, закатывали в ствол пулю, а поверх сыпали порох. Умный министр иностранных дел Ресми-Ахмед-эфенди недаром писал: «У нашего правоверного султана звезда высока, мужи храбры, сабли остры: будь только у нас визирь человек набожный, благочестивый да распорядительный, как Аристотель, который бы регулярно по пять раз в сутки творил со всей армией молитву и хорошенько совершал омовения, так нам, по милости аллаха, немудрено завоевать весь свет...»
Слова эти относились к царствованию Мустафы, но и при Селиме положение мало изменилось к лучшему. Тем не менее Турция была опасным и жестоким противником, доставлявшим России много хлопот...
В один из мартовских дней Ушаков принимал на Павловском мысу новые пушки. Стояло вёдро. Третьи сутки тянуло с моря южным ветром, и уже кое-где на холмах пробивалась желтизна цветущих кизиловых зарослей. По-праздничному нарядными казались простые матросские мазанки, накрытые красными колпачками черепичных крыш.
Севастополь рос. Дружно воздвигаемая на месте пустынного Ахтиара, врастала в камень твердыня русских морских сил.
Павловский мыс был завален корабельным лесом, Вытянувшись на земле, лежали отборные деревья, выросшие на сухом грунте, могучие, полные жизни, без всяких признаков перестоя; их везли сюда за тысячу и более верст.
Множество людей готовило флот к выходу в море. Одни кренговали корабль — кренили его на один борт, чтобы вышла из воды подводная часть противоположного борта; другие оснащали фрегат — поднимали на нем стеньги и реи, прикрепляли паруса и продевали снасти. Целая толпа красных от натуги людей тащила на цепях огромную мачту; четверо пособляло им, орудуя ломами. Матросы на пригорке шили паруса.
Ушаков осматривал присланные на эскадру пушки.
С помощью зеркала он исследовал канал каждого пушечного ствола, нет ли в нем раковин, и всякий раз тщательно измерял калибр.
Артиллерийский офицер отмечал в ведомости, какие орудия хороши и какие надо исправить; о забракованных же писал: «К употреблению опасны, не принимать».
Осмотрев всю партию, Федор Федорович сказал:
— На орудия принятые наложить знаки адмиралтейские, а именно — якорь, на те, кои в гарнизон годятся — литеру «г»; о негодных ведомость послать в Адмиралтейств-коллегию… — И, окинув пушки взглядом, заметил, потирая руки: — Будет что поставить на корабли!..
Шагая через бревна и доски, ступая по галечнику и лоскутам старой парусины, он поднялся на пригорок, где шили паруса.
Ослепительно блистая на солнце, сновали в руках матросов длинные иглы; громадный «парусничий наперсток» был надет у каждого из них на ладонь.