Некоторые из взятых судов из-за ветхости оказались «неспособны к ходу». Ушаков приказал подвести их поближе к городу и сжег все до одного на глазах у жителей, толпившихся на стенах крепости и кровлях домов...
От Синопа эскадра направилась к Самсуну. Вблизи него крейсеры заставили выброситься на берег еще два турецких судна.
Ушаков проник в Самсунскую бухту, но не обнаружил в ней судов противника и, сделав глазомерную съемку крепости, удалился.
Не встречая нигде неприятеля, пошли к Анапе. С борта корабля Ушаков послал Потемкину письмо.
Извещая его о своих успехах и о том, что флот турецкий «в расстройке и весь не скоро сберется», он просил позволения усилить эскадру на шесть кораблей и немедля отправиться под самый Константинополь...
Двадцать девятого мая вечером Ушаков подошел к Анапе. Под защитой крепости стояли восемь турецких судов, в том числе — один линейный корабль. Это была другая часть константинопольской эскадры, и Ушакову пришла смелая мысль — отрезать ее от крепостных стен. Но для этого нужно было сделать промер бухты. Пришлось до утра стать на якорь. Тем временем турки сняли с корабля — с борта, обращенного к берегу — пушки и поставили их на берету.
В темноте Ушаков начал обстрел, но почти без успеха, так как противник — из боязни себя обнаружить — не отвечал и не наводил на цель.
Утром был сделан промер. Оказалось, что мелководье идет далеко от берега. Тогда Ушаков отдал приказ командирам кораблей и фрегатов сжечь брандскугелями[163] турецкие суда.
Загрохотали пушки всей русской эскадры, и в бухте запылали суда, а в Анапе дома и провиантские склады. Ушаков решил с толком закончить поиск, и его брандскугели, бомбы и ядра сметали все, что служило туркам для снаряжения десанта в Крым...
После трехнедельного крейсерства Ушаков вернулся в Севастополь без потерь и повреждений, с призами, сожалея лишь о том, что не взял с собою брандеров «к окончательному истреблению неприятельских сил».
Посылая ведавшему потемкинской канцелярией В. С. Попову подарки из числа захваченных трофеев, Ушаков писал: «Прошу покорнейше благосклонно принять оные, хотя не значащие ничего по себе вещи, но яко взятые в таком месте, где российский флаг первый раз еще существует».
Он был доволен поиском и доносил правителю Тавриды — Жегулину:
«...Я, отправясь с эскадрою, обошел всю восточную сторону анадольских и абазинских[164] берегов, господствуя при оных сильною рукою, заставил две части вышедших из Константинополя эскадр искать своего спасения, укрываясь под крепостями, и, надеюсь, на долгое время коммерцию и перевозку войск прекратил...»
Но затишье длилось недолго. Разгром Анапы, обстрел Синопа и захват турецких судов в море всполошили турок: отважный поиск Ушакова показался им походом всего Черноморского флота. Султан Селим поспешил снарядить свои эскадры и приказал ускорить нападение на Крым.
Севастопольский флот был готов. Ушаков привел его в полную исправность и сделал последние приготовления: расписал людей на случай пожара так же, как они были расписаны для боя, и на всех судах для тушения брандскугелей поставил бочки с песком.
Потемкин прислал командирам свое наставление, и Ушаков зачитал его на шканцах флагманского корабля.
«...Полезно бы было, — писал главнокомандующий — есть ли б все морские офицеры наши приняли непременным правилом считать по величине орудий, а не по величине судов. Присоединя в действии храбрость и предприимчивость, какой величины агарянской[165] корабль они не сломят! О турецких кораблях справедливо можно сказать: велика Федо́ра, да дура. Разнообразность их орудий, малое число большого калибра, из коих стреляя всегда издали, так возвышают на глупых лафетах своих, что при малом колебании моря все заряды идут в луну; к тому же не могут долго продолжать стреляния. Наши, вооруженные равной тяжести орудиями большими и довольным числом огненосного орудия, сколь великую имеют поверхность![166] Господа офицеры христианского флота! Надейтесь крепко на бога и считайте, что сила состоит не в величине судов, но в калибре орудий и храбрости начальников».
Но тут Ушаков делал для себя поправку: он знал, что «сила состоит» не только в храбрости начальников, а в твердости духа всего экипажа — командиров и рядовых.
Федор Федорович непрерывно повышал боевые качества «морских служителей» и прежде всего — канониров. Так, он раздавал им призовые деньги «за положение в яблоко и в черный круг ядер», то есть за меткость, проявленную во время учебных артиллерийских стрельб...
В конце июня турецкий флот появился у Евпатории, медленно обогнул Севастополь и вдоль южного берега проследовал к Керчи. 5 июля он приблизился к Феодосии, сделал по выстрелу из двух орудий и ушел.
Ушаков 2 июля поднял флаг на корабле «Рождество Христово» и вышел в море, имея десять кораблей (пять больших и пять малых, 40-пушечных), шесть фрегатов, одно репетичное судно (служащее для повторения сигналов флагмана), два брандера и тринадцать крейсерских судов.
Подойдя к Феодосии, он запросил феодосийского городничего: «Виден ли был в минувшие дни где-либо около берегов неприятельский флот и в которую сторону он пошел?» Получив нужные сведения, Ушаков 7 июля направился к Керченскому проливу. Чтобы прикрыть крымские берега и не дать туркам прорваться в Азовское море, он занял позицию у Еникале.
Спустился туман, и эскадра стала на якорь у мыса Таклы. Утром 8 июля из мглы, со стороны Анапы, показался турецкий флот. Он шел на всех парусах под флагом капудан-паши Гуссейна — десять кораблей (из них четыре флагманских), восемь фрегатов и тридцать шесть малых судов.
Дул слабый ветер ост-норд-ост. Турецкий флот занимал наветренное положение, что давало преимущество капудан-паше.
По правилам, Ушаков обязан был, находясь под ветром, не принимать боя под парусами. Тем не менее он отдал приказ сняться с якоря и выстроил всю эскадру в линию. Турки, приближавшиеся без соблюдения строя, также начали строиться в боевой порядок, выслав вперед бомбардирские суда.
Они открыли с дальней дистанции огонь, но бомбы их не долетали и рвались в воздухе. Под этим прикрытием противник строил свою линию параллельно русской. Ушаков выжидал, внимательно следя за капудан-пашой.
Маневры продолжались долго. Лишь около полудня турки стали спускаться на русскую эскадру, стремясь обойти и окружить ее авангард.
Ушаков находился в центре строя, откуда флагман обычно руководит сражением. Дым еще не застилал моря, и Федор Федорович хорошо видел спускавшийся турецкий флот.
Вот вытягиваются кильватерной колонной раззолоченные тяжелые корабли с похожими на облака парусами. Ушаков смотрит в подзорную трубу и хмурится. У турок — медная обшивка и медные пушки, а главное — ветер!.. И на всех судах — десантные войска!..
Опустил трубу, перевел взгляд на палубу своего корабля, на изготовившиеся к бою батареи. Рядом с ним его флаг-капитан Данилов. Канониры застыли у орудий. Матросы — все на своих местах.
Ушаков снова смотрит на море. Патрон-бей[167] уже начал обход русского авангарда. Борта русских головных судов опоясала молния, их густо завалило дымом, и громовой вздох донесся оттуда. Это командир авангарда бригадир Голенкин, державший флаг на корабле «Мария Магдалина», встречал патрон-бея залпами своих кораблей.
Турецкий флот спускался всей линией на всю линию русского флота. И вот авангард его атакует Голенкина; центр готовится усилить эту атаку; арьергард же, как это обычно бывало при таком маневре, отстает.
— Резерв!.. — кричит Ушаков, обернувшись к Данилову. — Резерв, немедля, капитан-лейтенант!..
И тотчас же командует:
— Фрегатам выйти из линии для оказания помощи авангарду! Всем остальным — сомкнуть дистанцию и атаковать врага!..
Для прикрытия центра своей линии Ушаков поставил с нестреляющего борта шесть фрегатов, образовавших «корпус резерва».
Он нашел средство, которым можно было отразить неприятеля и одновременно добиться над ним перевеса. Никто из флотоводцев еще никогда не выделял резерва. Ушаков впервые сделал это в морском бою.
Арьергард противника был далеко, и русский арьергард и центр оставались свободными. Они сомкнулись после того, как фрегаты вышли из линии и обрушились вместе на неприятельский центр.
Но ветер не был союзником Ушакова: он не давал ему сблизиться с капудан-пашой, и русские корабли вели огонь только из больших орудий, не вводя в дело картечь.
Между тем быстроходные фрегаты, выйдя из строя, двинулись на помощь Голенкину. Бригадир искусно отражал атаки патрон-бея, но тот усиливал натиск и уже охватывал авангард.
Фрегаты подоспели в самую пору. Они атаковали патрон-бея, и турецкий вице-адмирал попал в ловушку: стремясь поставить в два огня корабли Голенкина, он оказался между фрегатами и русским авангардом, поставив себя самого между двух огней...
На корабле Ушакова поднят сигнал: «Вести бой на самой близкой дистанции!» К этому стремятся изо всех сил командиры, но у русских судов не хватает ветра в парусах.
Силуэт Данилова мелькает под низким батарейным сводом. Он — второе зрение и слух Ушакова. Артиллерия введена в бой не вся, но та, что действует, действует на славу: уже несколько турецких кораблей сильно повреждены.
В три часа ветер меняется — отходит на четыре румба. Ушаков, пользуясь этим, сближается с противником на картечный выстрел. Теперь вступают в дело все орудия — до самых мелких калибров, обрушивается на турецкие суда картечь.
Прицельный огонь рвет паруса и снасти, засыпает деки обломками мачт и реев: картечь очищает от людей палубы, наносит страшный урон десантным войскам.