А за тысячи верст от Немцова, вблизи вечнозеленых берегов Корфу, готовились к геройскому подвигу — штурму сильнейшей в Европе крепости — «чуждые» самим себе русские крепостные — гренадеры и моряки.
Поле решающих битв перемещалось в Италию.
Ушакову надо было брать Корфу немедля, иначе французы грозили сковать его силы, а русские корабли могли понадобиться в других местах.
Но у него было все так же мало людей и припасов. Он забрасывал Али-пашу просьбами, но тот лукавил, любезно отвечал на письма, а помощи не присылал.
Ушаков стал требовать. В его посланиях появился оттенок угрозы. Тогда Али признался, что у него есть причина не доверять русским. «Адмирал, — писал он, — должен сражаться против флота, а не осаждать крепостей и брать острова».
Это был упрек, попытка обвинить Ушакова в тайном захвате Ионических островов.
Федор Федорович решил добиться своего любым способом, пустив в ход все средства, и написал Али-паше письмо.
Требуя спешной присылки четырехтысячного отряда и обещая щедро оплатить эту помощь, он настойчиво просил дать ему тот или иной ответ:
«Ежели же вы помогать нам не будете, то скажите нам наотказ, тогда мы станем собирать отовсюду людей, откуда только возможно. Я последнего прошу от вас благоприятства: скажите нам единовременно — будете вы нам помогать или нет?..»
Он поручил Метаксе доставить письмо и вместе с ним ценный подарок. Но прежде, чем запечатать пакет, приписал несколько строк:
«Я послан помогать только Блистательной Порте Оттоманской и здесь — помощник; а не хозяин; послан я с кораблями воевать против флота неприятельского, а против крепостей воюю по случаю открывшихся обстоятельств, и сие не делает мне бесчестья, что я выгоняю из крепостей французов и тем обезопасываю места...»
Паша находился поблизости, на северном берегу пролива, отделяющего Корфу от албанского побережья. Он явился туда с сильным отрядом и захватил рыбные промыслы корфиотов. Ушаков знал об этом, но решил ему не мешать.
Метакса нашел его на бриге у селения Бутринто. Письмо не вызвало у Али никакого интереса, но подарку он обрадовался, как ребенок. Это была табакерка: изумруды и брильянты составляли на ней букет цветов.
— Все пойдет на лад! — воскликнул он, любуясь табакеркой, и приказал готовить ответные подарки.
Метаксу нагрузили двумя узлами; в них были серебряные вещи: рукомойник, таз, поднос, кофейник; шелковые кушаки и двенадцать турецких чашек. Паша сказал, что пришлет своего сына уговориться с адмиралом по поводу войск...
Он сдержал слово. Его сын на другой же день прибыл на корабль русского адмирала. Переговоры закончились быстро; все действительно пошло на лад.
Потом один из офицеров отправился в Бутринто звать правителя в гости к Ушакову. Али долго отнекивался, говоря, что боится, как бы турки его не убили, но в конце концов уступил.
Вечером он поднялся на палубу «Св. Павла». Ему были отданы почести адмирала. Ушаков представил паше турецких флагманов, и они целовали его полу. После трубок, варенья и кофе Али осмотрел корабль при свете фонарей.
От сосновой переборки исходил смолистый дух русского леса. Федор Федорович не дал в Севастополе окрасить каюту, — он любил чистое, гладко обструганное дерево, считая его самым приятным для глаз.
Свежий тес, в особенности когда каюту накаляло зноем, распространял запах скипидара, и этот стойкий, родимый запах суши Ушаков возил с собой по морям.
Он любил также медь, и она блистала на корабле, как и в доме его, на берегу Севастопольской бухты. Полоса меди была прибита к порогу; к стене привинчены медные крючки для одежды; чернильный прибор на столе и подлокотники кресла были медные, и морской сундук громадных размеров окован медью по углам.
Федор Федорович трудился. Чисто выбритый, отчего у рта резче обозначились легшие за последний месяц складки, он склонял над бумагами утомленное, но все еще моложавое лицо.
Перед ним лежали переведенные Метаксой основные законы Венецианской республики. Он изучал ее государственное устройство, ибо такое же точно устройство (до прихода французов) имели Ионические острова.
Он искал опору, чтобы начертать «план правления» освобожденных островов, уверенный, что и Корфу скоро станет свободным. Он обещал корфиотам помочь в этом деле, дал слово установить справедливость и готовился его сдержать.
В каюте пахло сосною, а через открытый люк проникал еще какой-то другой, пряно-горьковатый запах. Его приносило с берега февральским ветром. Это по всему острову цвел миндаль...
Уже на судах из Бутринто прибывали арнауты. Али-панта согласился прислать две тысячи человек. Смуглые, сильные, в алых фесках, камзолах с серебряными латами и войлочных бурках, они имели вид горцев. Все это были воины, неутомимые в походах, отличные стрелки.
Но Ушаков решил лишь в крайнем случае воспользоваться этим резервом. Он не хотел быть обязанным ни туркам, ни Али-паше. С турками Федор Федорович был теперь более обычного сдержан. Ни слова упрека, никаких понуждений турецким флагманам! Он стал осторожен. Тонкие сети готовились для него в Стамбуле. Порта и так была недовольна им.
Случай с Пустошкиным явился первым сигналом: его два корабля, с которыми он пришел к Ушакову, долго стояли в Босфоре, — их, несмотря на договор, не хотели пропускать. Впрочем, договор был словесным. Только 23 декабря 1798 года скрепили его на бумаге и наконец пропустили Пустошкина. Россия и Турция впервые договорились о совместной обороне Проливов от общего врага.
Надо было спешить. Русско-австрийские войска еще не начали наступать в Италии, и на юге дела шли все хуже. Ушаков уже знал, что занят Неаполь и что король оттуда бежал.
Королевский министр Антонио Мишру прибыл к союзной эскадре просить об оказании помощи Фердинанду, Федор Федорович ответил, что сможет помочь флотом только после того, как крепость падет.
А пока приходилось беречь заряды, и батареи молчали, не нанося вреда неприятелю. «Недостатки наши во всем беспредельны!» — жаловался Ушаков.
И все же, несмотря ни на что, он был совершенно уверен в победе. Его люди еще готовились к штурму, еще было неизвестно, чем завершится дело, а он уже писал конституцию нового государства — «План правления на освобожденных от французов островах».
Семнадцатого февраля 1799 года Ушаков отдал приказ по эскадре:
«При первом удобном ветре от севера или северо-запада, не упуская ни одного часа, намерен я всем флотом атаковать остров Видо; расположение кораблей и фрегатов, кому где находиться должно, означено на планах, данных господам командирам...»
Штурм был намечен на 18 февраля.
Но еще за два дня до срока Федор Федорович разрешил не беречь больше зарядов и вести непрерывный огонь с новопостроенных батарей. Возведенные на острове св. Пантелеймона, они подавили огонь орудий на куртине, соединявшей Старую крепость с Новой. Все строения Старой крепости были разрушены, и французам пришлось перейти в казематы, чтобы укрыться от ядер и бомб.
Этот обстрел встревожил главнокомандующего французскими силами на Корфу — генерала Шабо, и он сделал попытку — на всякий случай — снискать расположение Ушакова. По его приказу несколько офицеров отправились на русскую эскадру и доставили на нее пленных — русского консула с острова Занте и его секретаря.
Ушаков отнесся к этому настороженно: за вежливостью противника могло скрываться и соглядатайство. Однако французов встретили ласково, их пригласили к столу и затем отпустили назад...
Двенадцать кораблей и одиннадцать фрегатов были главною силой Ушакова.
Но войск было мало; вовсе отсутствовали осадные пушки.
И он решился на самое опасное дело — бросить на штурм флот.
Морской устав разрешал «иногда, когда того необходимость потребует, подводить под крепостные стены даже линейные корабли»,
Но это был риск смертельный, грозивший такими потерями, что на него не отваживались еще адмиралы. С другой стороны, атака флота могла оказаться и очень успешной. Береговым батареям нельзя было выдержать такой поединок: любая из них уступала в силе бортовому залпу одного корабля.
Остров Видо, гористый и покрытый лесом, господствовал над крепостью и над городом. Этот ключ Корфу, сразу же правильно оцененный Ушаковым, имел сильную оборону из пяти батарей...
Вторые сутки дул северо-западный штормовой ветер.
Федор Федорович, созвав военный совет, сообщил флагманам и командирам свой план действий: атаковать Корфу и Видо сперва с моря, а затем уже самую крепость — с суши; чтобы связать главные силы французов и не дать им возможности перебрасывать десанты на остров, — одновременно открыть огонь по крепости с возведенных на берегу батарей.
Западнее города, в порту Гуино, находилось старое адмиралтейство. Порт был занят Ушаковым еще в начале осады, и там ремонтировались союзные корабли. Теперь там снаряжались гребные суда, днем и ночью шла подготовка к десанту. Отряды морских солдат и матросов готовились к штурму на берегу.
Они возвели укрепления, в точности похожие на бастионы острова Видо, насыпали вал, вырыли траншеи и рвы.
Ушаков распоряжался работами, присутствовал на ученье, показывал, как устраивать мосты из досок и лестниц; люди учились перетаскивать через рвы десантные пушки, упражнялись в стрельбе и штыковом бою. Так повторялся опыт Измаила.
Рядовых Федор Федорович сам обучил делу, командирам он дал письменный наказ:
«Гребным судам с десантом промеж собой не тесниться и для того посылать их не все вдруг, а одно за другим. Передовые должны очищать дорогу по берегу, рытвины тотчас забросать землею или чем только возможно... Лестницы и доски могут служить мостами для переправы через выкопанные канавы и рвы... Вместо знамен иметь с собою флаги; флагов же иметь с собою до десяти и их поднимать на взятых батареях... Господам командующим пушки, снаряды, лестницы, доски, топоры, лопатки, веревки иметь в готовности положенными на гребные суда...»