ого чина, жалования 80 рублей в треть...»
Так, по «капризу судьбы» — благодаря генеральскому самовару — получил младший офицерский чин Иван Полномочный. А в то же время средний его брат, отличный канонир, герой многих сражений, влачил свои дни в безвестности, и даже фамилии его никто толком не знал.
Но он и подобные ему тысячи русских солдат совершали чудеса, которых не могли повторить никакие другие солдаты в мире. Потому-то и Нельсону пришлось целых двадцать месяцев осаждать Мальту, чтобы взять ее измором, а Ушаков со своими людьми взял Корфу штурмом в течение одного дня.
Мальта сдалась 5 сентября 1800 года. Британский флаг развевался над крепостью Ла-Валеттой, и английский флот, господствуя на тесных морях Европы, захватывал суда нейтральных держав.
Но Россия по-прежнему желала сохранять морскую свободу, провозглашенную ею двадцатью годами раньше. И так как малые государства беспрерывно жаловались Павлу на Англию, он повторил шаг Екатерины и в союзе с Данией, Австрией и Пруссией возродил «Северный нейтралитет».
Первый консул Франции зорко следил за событиями. Ему было необходимо иметь Россию союзницей, чтобы одолеть Англию и после того завладеть Европой. И он протянул руку Павлу, любезностью и лестью втягивая его в союз.
Еще в июле он объявил, что возвращает без размена русских пленных и «дарит» царю Мальту, которая тогда только осаждалась англичанами.
Любезность подействовала: Павел поверил, что Бонапарт его друг.
Их сближение вызвало в Англии беспокойство. Но еще больше встревожил ее оборонительный морской союз, созданный русским царем.
Между тем спор с англичанами из-за расчетов по содержанию суворовских войск в Италии и нарушение прав нейтрального флага вывели из себя Павла. В сентябре 1800 года он наложил арест на английские суда с товарами, стоявшие в русских портах, и выслал их экипажи в Калугу.
В декабре он обратился к Наполеону с письмом:
«Господин первый Консул!.. Предлагаю вам войти со мной в соглашение относительно средств, как прекратить бедствия, тяготеющие над всей Европой в течение одиннадцати лет... Я тем более считаю себя вправе предложить вам это, что находился вдали от борьбы, в которой если я и принимал участие, то лишь как верный пособник тех, кто не сохранил верности относительно меня... Я приглашаю вас восстановить вместе со мною всеобщий мир, которого трудно будет нас лишить, если мы только захотим. Сказанного достаточно, чтобы вы могли оценить мой образ мыслей и мои чувства...»
В ответ на это Наполеон предложил Павлу союз и совместный поход в Индию, чтобы поразить Британскую империю в самом источнике ее богатств.
В начале нового года этот план был приведен в действие.
Главнокомандующим Индийской экспедицией, по требованию Павла, был назначен Массена — тот самый, который пытался окружить в Швейцарии Суворова.
Но Павел не стал дожидаться прибытия французского корпуса. В феврале казачьи полки выступили в поход за Каспий.
К западной границе стягивалась русская армия. Вдоль Балтийского побережья строились батареи и маяки.
Тогда английская эскадра под начальством Паркера и Нельсона появилась у Копенгагена. Их целью было вывести Данию из союза. После этого Нельсон намеревался идти к Ревелю и запереть там русский флот...
Между тем, осложняя своей внешней политикой международное положение России, Павел I все более свирепствовал внутри страны. Десятки и сотни его подданных буквально ни за что отправлялись им в ссылку, а десятки и сотни — также ни за что — награждались землями с населяющими их людьми.
Отказаться от такого дара значило навлечь на себя гнев монарха: отказ от пожалования крепостных считался преступлением в те времена.
Гвардейский полковник Евграф Грузинов дорого заплатил за подобную дерзость. Удостоенный Павлом I милости — «пожалования» 1000 душ в Московской и Тамбовской губерниях, — он уехал к себе на родину, в Старочеркасск, и там, в кругу казаков, откровенно выразился, что крестьяне ему не нужны. В доносе, поданном на него, было, кроме того, сказано, что он хвалился «пройти всю Россию, да не так, как Разин и Пугачев, а так, что и Москва затрясется». В бумагах его нашли проект создания республики. Помимо Грузинова, к делу привлекли еще несколько человек. В августе и сентябре 1800 года в Старочеркасске шло следствие, и в городе была «сильная тревога». 27 сентября на Сенном базаре построили эшафот. Ночью привезли пушки и расставили стражу. А на рассвете прибыли осужденные — на черном катафалке, в страшных балахонах с колпаками, и — началась казнь. Перед этим полиция ходила по дворам и выгоняла старых и малых — смотреть на экзекуцию. У эшафота по углам стояли четыре заряженные картечью пушки.
Ропот толпы и причитания баб сливались с дробью барабанов. В руках орудийной прислуги дымились зажженные фитили.
Казнь Евграфа Грузинова продолжалась с восхода солнца до двух часов пополудни. Три палача били его в полную свою силу и никак не могли убить. Наконец третий из них бросил кнут и отошел в сторону. Больше палачей не было. Тогда решили умертвить Грузинова другим способом: ему дали напиться холодной воды, и он тотчас испустил дух...
А в то же время точно такая же беда надвигалась на целый украинский город: жители Харькова прогневили Павла I и теперь в страхе ждали грозы. Дело же было пустое: 1 мая горожане, как обычно, веселились в окрестных лугах и рощах; были попойки, и не обошлось без драк; а на другой день на дверях Вознесенской церкви появился лист бумаги с изображением дерущихся пьяных чиновников и подписью: «Каков поп, таков и приход».
Пономарь отнес пасквильный лист к священнику, но тот решил, что это его не касается, и доставил лист к городничему, который в свою очередь не принял слов пасквиля на свой счет и переправил его к губернатору; тот же понял двусмысленные слова «как бы относящимися к монарху, а не к себе». Придя от этого в ужас не меньше, чем его подчиненные, губернатор отправил пасквиль в столицу. Оттуда вскоре прибыли два сенатора с «именным повелением» сыскать истину, не щадя никого. Всех причастных к этому делу схватили, допрашивали; но истина «не сыскалась», и арестованных повезли в Петербург. Там допрашивал их сам император, но также ничего не добился. Дело тянулось долго. И наконец уже в конце 1800 года в Харьков пришел указ: поставить в городе виселицу и вздернуть на ней пасквилянта; если же его не отыщут, то каждый десятый житель Харькова будет бит кнутом, после чего всех сошлют в Сибирь, а город снесут.
Пришлось поставить на площади виселицу. А утром другого дня увидели на ней... «труп» Павла I. Чучело, сделанное руками безвестного искусника, тихо покачивалось при дуновении ветра; блистали на солнце золотые пуговицы камзола и ярко начищенные сапоги с тупыми модными носками; серебрились туго уложенные букли, и чернел бант в осыпанной мукой косе.
Город притих. Мрачно стало на душе у жителей: каждый понимал, что расправы теперь не миновать. А дело было великим постом. Наступила страстная неделя. В соборной церкви при большом стечении народа раннюю обедню служил архиерей. Вдруг послышался звон бубенцов — на улице остановилась тройка. В церковь быстро вошел прибывший из Петербурга фельдъегерь и с бумагой в руке направился к архиерею. Все замерли. Архиерей взял у фельдъегеря бумагу, но руки его дрожали, он не мог прочесть. Тогда протодиакон пришел ему на помощь, он развернул манифест и объявил громогласно, что император Павел скончался и на престол вступил сын его Александр.
Новый император был «ясен и холоден, как декабрьское солнце», по крайней мере так говорили о нем во дворце.
Очень быстро узнали в столице и о некоторых его странностях и привычках. В своем кабинете он завел необыкновенный порядок и лично за ним следил: на письменном его столе не было ни пылинки; он сам вытирал каждую вещь и затем клал ее на место, где она была раз навсегда положена; на столах и бюро кабинета лежали сложенные носовые платки, чтобы сметать ими пыль. Под рукой у него всегда находился десяток перьев, которые употреблялись только однажды, хотя бы то было единственно для подписания имени; поставкой же перьев, «очиненных по руке государя», ведал служитель, получавший за это три тысячи в год.
Закон, порядок и «милосердие», то есть видимость всего этого, лицемерно соблюдались новым монархом с той же бездушной строгостью, как и незыблемый строй предметов на его рабочем столе.
Подражая своему отцу и бабке, он объявил амнистию пострадавшим в предыдущие два царствования, издав указ, коснувшийся ста пятидесяти шести лиц. Этот указ 15 марта 1801 года освободил из калужской ссылки «бывшего коллежского советника» Радищева, а также содержавшегося в Шлиссельбургской крепости вольнодумца поручика Кречетова, динамюндского узника «майора Паскова» (Пассека) и сосланного в Кострому по делу кружка Каховского артиллерии подполковника А. П. Ермолова. Радищеву были возвращены дворянство и прежний его чин.
Шестого августа он был назначен членом «комиссии сочинения законов». Председательствовал в этой комиссии граф П. В. Завадовский, один из семерых вельмож, подписавших смертный приговор Радищеву в 1790 году.
Бывший «государственный преступник», возвращенный к общественной деятельности, встретил указ о своем назначении прикованный к постели, тяжело больной. Его надломленный организм по-прежнему трепала лихорадка, и во второй половине августа он писал родителям в Аблязово, что «слабость еще велика». В том же письме сообщал он, что первое время переезжал в Петербурге с квартиры на квартиру, а сейчас живет в Семеновском полку, в 4-й роте, в доме купецкой жены Лавровой.
В сентябре императорский двор отбыл в Москву на предстоящую коронацию; за двором потянулось множество сановников и учреждений в том числе граф Завадовский со своим штатом, и Радищеву вновь пришлось проделать хорошо знакомый ему путь.