— Бросить, так сказать, на произвол судьбы, — Инна сосредоточенно изучала свой маникюр.
— Ну, не совсем бросить, — пошел на попятную Константин Григорьевич, — приглядывайте, конечно. Даже можете придумать для нее какое-нибудь «партийное» задание.
— Константин Григорьевич! Зачем все это? Зачем этот нелепый спектакль? — Олег закатил глаза.
— А затем, мой дорогой, затем! В Магическом мире изображения ваших с Инной лиц вполне могут висеть на доске для объявлений «Разыскиваются», а то и вообще на каждом столбе. О ней же никто, кроме четырех человек из Большого Совета не знает. Если и ее возьмут, значит, среди нас предатель завелся, а это катастрофа».
«…— Кость, ты понимаешь, что подписываешь им троим смертный приговор? — Алла Феоктистовна смотрела на шефа разведки пристальным взглядом. — Ты будешь говорить Олегу и Инне правду — кем является Ева?
— Не вижу необходимости, — сухо ответил Смирнов.
— А ты не считаешь это подлостью? — глаза Аллы Феоктистовны сузились.
— Это необходимо для дела, неужели не понятно?
— Но они погибнут, и ты это знаешь наперед! — возмутилась Алла Феоктистовна.
— Да! Скорее всего погибнут, и что теперь делать? А? Что, по-твоему, важнее — жизнь трех человек или миллионов? Ты давай, подумай и правильно расставь приоритеты! — завелся шеф разведки. — Думаешь, мне легко это осознавать? Но дело есть дело! Инна и Олег не новички и знают, на что идут. Реально, понимаешь, реально оценивают ситуацию.
— Тогда почему ты не хочешь говорить им о Конхене? — повысила голос Алла Феоктистовна.
— Алла, ты сама-то понимаешь, что говоришь?
— Я тебя ни грамма не понимаю, и логику твою дурацкую тоже понять не могу!
— Да о мече вообще никто не должен знать! Никто!!!
— Но Олег и Инна должны! — настаивала на своем Алла Феоктистовна.
— Короче, — Смирнов рубанул ладонью воздух. — Ева идет со своим заданием, ребята со своим.
— Но…
— Все, я сказал…»
Константин Григорьевич устало закрыл глаза и провел по ним пальцами, словно пытался прогнать прочь воспоминания. Но они назойливыми картинками вновь возникали перед его внутренним взором. Машина ехала еле-еле, потихонечку убивая надежду, что пробка скоро закончится.
«…Инна оставила в покое свой маникюр.
— Константин Григорьевич, может, все же пожалеть девушку?
— То есть?
— Давайте не будем оставлять ее одну. Жалко…
— Своей жалостью, Инна, ты и Еву и себя погубишь.
— Да я такой макияж себе сделаю, что мама родная не узнает. Олег и без меня справится, а я за ней все ж приглядывать буду.
— Ты неисправима, Инна, просто мать Тереза.
— Ага, представитель корпуса сестер милосердия, — сострил Олег.
Инна подскочила и отвесила ему легкий подзатыльник:
— Цыц!
Смирнов покачал головой и фыркнул:
— Дети… Где ваша серьезность-то в конце концов? Вы хоть осознаете, на что подписались?
— Чай не глупые, Константин Григорьевич, все прекрасно понимаем, — ответил за двоих Олег.
— Вы понимаете, что в случае провала, с вами не станут церемониться и попытаются выудить информацию любым способом?
Инна поморщилась, словно съела лимон:
— Не хотелось бы этого, конечно, но… — она вздохнула, еще раз осмотрев свой маникюр на правой руке, — но боль выносить умеем…»
Смирнов с тоской всматривался в еле ползущую вереницу машин. Рассчитывал за час добраться до дома, а получается, что и за два не доехать. Водитель включил радио, отыскав «Юмор-FM», он стал подхихикивать над очередным анекдотом.
— Слышь, мужик, — обратился он к пассажиру, — ты чего такой неразговорчивый?
— А? — Константин Григорьевич оторвался от воспоминаний. — Простите, не понял.
— Чего тут непонятного? Чего молчишь, говорю. Скучно.
— Я не клоун, чтобы веселить, — шеф отдела разведки недовольно поморщился от наглости водителя. — Я вам деньги за проезд заплатил, так что еще от меня надо?
— А ты не хами, не хами, — завелся водила. — Ишь, какой важный тут расселся, ему с человеком пообщаться, видите ли, в падлу!
Вступать в полемику с раздухарившимся водителем Смирнову ой как не хотелось. Константин Григорьевич хоть и не являлся сторонником применения магии в личных целях, но безвыходная ситуация вынудила его это сделать. Щелкнув пальцами, он «отключил» таксиста, оставив в его сознании только то, что нужно довезти пассажира до указанного адреса.
«— Как ты будешь потом с этим жить, Костя?
— С чем?
— С ложью в сердце, с чувством вины. — Алла Феоктистовна встала и прошлась по комнате.
— Она справится со своей задачей, — задумчиво произнес Константин Григорьевич и тут же поправился. — Они справятся.
— Почему ты выбрал именно ее, Еву? Ты же изначально не знал, что она Избранная.
— Не знал, — согласился разведчик.
— Так почему?
— Ева идеально подходила на эту роль: не замужняя, одинокая, сирота к тому же.
— Угу, прекрасный ягненок для заклания, — скептически заметила Алла Феоктистовна.
— Кто-то должен был на это пойти. Так почему не она?
— По твоим глазам вижу, что не договариваешь что-то, — Алла Феоктистовна подошла вплотную к Смирнову и пристально посмотрела на него.
— Спиши все на мою интуицию, — предложил тот. — Не поверишь, но внутри что-то подсказывало мне выбрать именно ее, когда я перебирал анкеты с фотографиями претендентов на роль «жертвенной овцы», как ты говоришь.
— Не «овцы», а ягненка, — уточнила Алла Феоктистовна.
— Да какая разница, смысл от этого не меняется, — отмахнулся Смирнов. — Странное дело, но когда я в первый раз взял в руки ее фото…
Константин Григорьевич замолчал, словно перебирая в памяти, возникшие тогда ощущения. Алла Феоктистовна с интересом наблюдала за ним. Он словно пробовал их на вкус: странные, мягкие, приятные, сравни с радостным ожиданием чуда в новогоднюю ночь, но в то же время с легкой горчинкой. Смирнов мотнул головой.
— М-да… Понимаешь, Алла, мне показалось тогда, что я где-то встречал эту девушку.
— Вполне вероятно, — пожала плечами Алла Феоктистовна. — Она с детских ногтей при нашем университете, не исключено, что ты пересекался с ней.
— Не-е-ет, — протянул Константин Григорьевич, — это другое, словно откуда-то из прошлого.
— Ну, не знаю, — развела руками женщина. — И это дает тебе право отправлять ее на это бессмысленное задание?
— Она Избранная, понимаешь? Ей все равно придется туда идти, хотим мы этого или кет, — Смирнов сделал ударение на слове «придется».
— Так скажи ты об этом Инне и Олегу, они, если что, подстрахуют.
— Нельзя, понимаешь, нельзя! Представь, что ребят все же там ждут, и не дай бог, возьмут. Дальше что? Сама догадаешься или я должен разжевывать?
— Они ни слова не скажут, — обиделась за Инку с Олегом Алла Феоктистовна.
— Я не сомневаюсь в ребятах, отнюдь. Другое дело, когда в ход дознания пустят магию, в очень сильную. И тогда — пиши пропало».
Таксист, словно марионетка, ват машину, тупо глядя на дорогу. Когда наконец-то удалось миновать развязку на МКАД, движение заметно ускорилось. Константин Григорьевич приоткрыл окно машины и закурил.
Неужели все, что он сделал — одна сплошная ошибка? Черт возьми! Ведь он так был уверен в том, что поступает правильно. По всей видимости, выходит, что так считал только он один. Вот и международный Совет обвинил его в грубейшем нарушении.
Машина плавно подрулила к подъезду. Смирнов протянул деньги водителю, тот даже не шелохнулся, продолжая смотреть перед собой. Пожав плечами, Константин Григорьевич положил купюры на переднюю панель и вышел из машины. Только отойдя от такси на несколько шагов, он вспомнил, что не снял с водителя заклятье. Смирнов остановился и щелкнул пальцами, из такси послышался отборный мат. Усмехнувшись, Константин Григорьевич вошел в подъезд.
Ночью мучили сны. Лицо девушки, отправленной так безрассудно в Магический мир, заставляло вздрагивать. Она улыбалась ему мягкой, ласковой улыбкой, глаза слегка укоризненно глядели ему в самое сердце. Все лицо было полностью залито кровью. Губы ее разомкнулись, словно девушка хотела что-то сказать, обнажив беззубый рот. Ева протянула к нему руки, на ладонях которых лежали головы Олега и Инны. В разбитых, окровавленных губах Олега дымилась сигарета, Инна оскалилась, выставляя напоказ клыки вампира. Голова Олега смачно сплюнула сигарету:
— За что, шеф?
— Как я теперь без маникюра? — всхлипнула Инна.
— Не молчите, Константин Григорьевич, — прошепелявила Ева обезображенным ртом, — ответьте народу. Народ желает знать!
А потом, закатив глаза, она запричитала:
— Люди добрые-е-е!!! Сами мы не местные, помогите кто чем может на лечение…
Смирнов дико закричал, и тяжело дыша, сел на кровати. Электронные часы показывали четверть третьего. Сунув ноги в тапочки, он направился на кухню. От кошмарного сна на душе стало гадко. Не включая свет, он закурил. Стоя возле окна, Константин Григорьевич всматривался в ночной город. Что ждет этот мегаполис? Что ждет вообще всех? Одному только Богу известна судьба всех и вся. И ведь он сам, он — Смирнов, сыграл во всем этом не последнюю роль. Артист хренов!
Затушив сигарету, Константин Григорьевич вернулся в комнату и попытался вновь уснуть. Сон вернулся. Не тот, первый, а совершенно иной, который посещал Смирнова на протяжении всей его жизни. Много раз Константин Григорьевич пытался понять его значение, разгадать, то тщетно.
Вновь с тоской и печалью на него смотрела женщина, до боли знакомая и такая родная. Золотистые волосы перебирал легкий ветерок, миндалевидные глаза излучали любовь и нежность. Женщина махала ему рукой и пыталась что-то сказать, но разобрать ее слова Константин Григорьевич никак не мог. Женщина закрывала лицо руками, и он чувствовал, что она плачет. Нет, он не видел слез, а просто чувствовал это. Во сне Константин Григорьевич пытался успокоить незнакомку, ко стоило ему только прикоснуться к плечу женщины, как она исчезала.