ов, колумнист, эссеист, редактор, фотограф и лауреат Всемирной премии фэнтези (рассказ, 1987) и премии Международной гильдии хоррора (публицистика, 2001). Между делом он сочинял абсолютно всё, от текстов к вкладышам для компакт-дисков до предисловий к каталогам игрушечных чудовищ. Как очевидец со стажем, появляется во многих документальных фильмах, так или иначе связанных с жанровыми традициями, в связи с чем объехал весь свет от Новой Зеландии до Шанхая и Мехико, где участвовал в съёмках. Живёт в доме на холме в Лос-Анджелесе. Веб-сайт: www.davidjschow.com.
Поворот сюжета
Утром пятого дня Донни объявил, что он всё понял. Не в первый раз.
— Значит, так, — сказал он. — Миллионы лет назад прилетают на Землю пришельцы и находят здесь медленно развивающиеся микросподии[60]. Может, они диплом пишут, вроде наших студентов. И тогда они берут и заселяют нашу планету бактериями, из которых со временем вырастает человеческое общество, — получается, что наша культура, она в буквальном смысле культура, ясно? Только мы — не то, что они планировали. Формула была засоренная или ещё что-нибудь в этом роде. И вот через миллионы лет они возвращаются — а для них это как летние каникулы — и видят, что их лабораторный препарат загнил прямо в пробирке. Мы — худшее, что могло произойти. Все их планы рухнули, работа пошла прахом, остаётся только объявить первый эксперимент неудавшимся, помыть посуду и начать сначала. Но, приглядевшись, они думают: эй, а может, тут есть что-нибудь стоящее? Такое, что поможет им спасти свои ленивые задницы от полного провала на зачёте? И вот они решают взять крошечный образец — скажем, одну клетку — и посмотреть, а не вытворяет ли она что-нибудь интересное. Вот почему мы здесь.
Вера сказала:
— Твой прежний бред этому в подмётки не годится, но, по-моему, с меня уже хватит.
Зак не сказал ничего, потому что в этот момент потерянно разглядывал последние остатки еды — один энергетический батончик, обречённый быть разрезанным на три части, одна банка венских сосисок (всего восемь штук) и пинта воды в бутылке, к которой кто-то уже основательно приложился.
— Жду не дождусь вашего блистательного объяснения, — кисло ответил Донни. Его настоящее имя было Деметриус, но он его ненавидел. Настоящее имя Веры было Эллен, но она сменила его официально. Зака от рождения звали Кевин, далее см. выше.
— Я пас, — сказала Вера, устав от этой игры. — Хватит с меня. Надоело. — Она поглядела в алеющее рассветное небо и закричала: — Эй, вы, там! Слышите меня? Я выхожу. К чёрту вас всех. Инопланетяне, или кто там наверху с нами играет, можете поцеловать меня в анал!
Донни вздрогнул, как будто правда думал, что пришельцы из космоса могут материализоваться и наказать их. По крайней мере, хоть какой-то финал.
— Не вопи, — сказал Зак, переключаясь на неё и по-прежнему строя из себя лидера. — Горло пересохнет. Кто подбирался к воде, пока я спал?
Донни и Вера свою вину отрицали; ситуация, как всегда, зашла в тупик. Зак этого ждал и спустил дело на тормозах, зная, что бонусный глоток достался ему самому.
— Солнце встаёт, — зачем-то сказал Донни. — Похоже, нет ничего более постоянного, чем борьба мужчины с природой.
— Ты это и вчера говорил, сексистская задница, — бросила Вера.
— Оглядитесь, — сказал Зак, тыча во все стороны света поочерёдно. — Пустыня. Дорога. Пустыня. Снова дорога. Снова пустыня. И так далее. Может, кто-нибудь видит, к примеру, обломки самолёта, которые мы могли бы превратить в хитроумное спасательное средство? Нет. Или какой-нибудь проблеск на горизонте, выдающий близость цивилизации? Ничего подобного. Не вызревает ли в нашем крошечном обществе из двух мужчин и одной женщины некая динамика, которая приведёт нас в конце концов к спасительному откровению? Ответ отрицательный. — Он снова ткнул пальцем. — Дорога. Пустыня. Вставайте, пошли.
— Зачем? — сказала Вера, наблюдая за своей укорачивающейся тенью.
— Потому что, когда мы в первый раз оторвали от земли свои задницы и стали двигаться, мы нашли пищу, верно?
— Это единственная причина?
— Может, найдём что-нибудь ещё.
Она порозовела от гнева, хотя, быть может, всё дело было в упавшем на неё под необычным углом рассветном луче.
— Значит, надо просто идти, идти, и всё тут?
— Если протянем ещё день, может, что-нибудь придумаем.
— Например, «почему»? — сказал Донни. — Точнее, «почему мы»?
— Нет, я хотел сказать, придумаем, как вернуться к нормальной жизни, а если будем просиживать тут задницы и дожидаться, когда кончатся припасы, у нас точно ничего не получится.
Всеобъемлющее величие слова «припасы» в применении к имевшемуся у них съестному, которого и на перекус не набиралось, насмешило Веру.
— Мне нужен ответ, — сказал Донни. — Я хочу знать почему.
— В этом и есть самая большая твоя проблема, Дон-О. — Зак протянул руку Вере, которая потянулась к нему, как растение вслед за солнцем. — Давай, детка, пойдём.
Повернувшись к солнцу спиной, они зашагали туда же, куда шли уже… ну, в общем, в вечность.
Почти весь четвёртый день прошёл в том же бестолковом теоретизировании.
— Я понял, — сказал Донни, отчего Вера закатила глаза. У неё уже выработалась комическая привычка реагировать так на всякое предложение Донни. Донни был безнадёжный идиот.
— Значит, так, мы — персонажи фильма, или романа, или чего там ещё. И мы не понимаем, ни кто мы, ни где мы, а всякая дрянь всё происходит и происходит, а мы всё держимся и держимся, но, хотя мы этого не замечаем, наши воспоминания и наши характеры начинают меняться. Это потому, что мы — вымышленные персонажи, только мы этого не знаем. А парни в киностудии всё требуют изменений, или редактор в издательстве всё время спрашивает «в чём смысл этой сюжетной линии?» или «в чём заключается их внутреннее развитие?». А мы не знаем, потому что нас выдумал какой-то автор, который представления не имеет о том, что мы можем чувствовать и страдать.
— Как жаль, что в этих кустах нет большого, блестящего новенького унитаза, — сказала Вера.
— А что? — спросил Донни, которому надоело отправлять естественные потребности организма на свежем воздухе.
— А то, что я не знаю, с чего бы начала, — ответила Вера. — То ли напилась бы сперва из бачка, то ли засунула бы твою башку в дырку и нажала на слив.
— Дети, дети, — вмешался Зак. — Перестаньте. Нам ведь повезло вчера, правда? С едой.
— Ага, — подхватил Донни. — Поворот сюжета, понимаете? Никто ведь не ожидал, что мы найдём еду, как раз когда она понадобится. В рассказах всё должно быть разъяснено; всё должно иметь последствия.
— Твоё определение еды резко отличается от моего, — сказала Вера. — Мне нужна хорошая кварта грёбаной сельтерской, а потом чизбургер с беконом и чёртов шоколадный коктейль с грёбаной вишенкой, и пошёл ты со своей корявой ебучей историей к чёрту.
— Здорово, просто великолепно, — отозвался Донни. — Спасибо за твой безмерный вклад в дело поисков выхода из нашего затруднительного положения. Ты нам нисколько не помогаешь.
— Я — хаотический фактор, — сказала Вера. — Я здесь именно для того, чтобы сводить на нет все твои аккуратненькие объяснения.
— А я — пятое колесо, — сказал Донни. — Сначала вы вдвоём убьёте меня, потому что у вас это, ну, отношения.
— Да, так мы далеко уйдём, — сказал Зак, но его попытка пошутить провалилась. Было слишком жарко для приколов.
Они ориентировались по солнцу и старались не отклоняться от прямой, заданной их предыдущим маршем. Ветер сдувал вчерашние следы, стоило им скрыться из виду. Пустыня походила на Сахару — разлинованные ветром барханы и растительность, столь редкая, словно её добавили уже потом, в качестве запоздалой дизайнерской идеи или необязательных декораций. Они были изумлены, повстречав одинокий кактус, и удивились ещё больше, когда Зак показал им, как извлечь из него годную для питья влагу.
— Великолепный пример, — сказал Донни. — Откуда ты это узнал?
— Понятия не имею, — ответил Зак. — Я всегда это знал.
— Прочёл в какой-нибудь брошюре? Видел в документалке про природу? Или, наверное, тебя снабдили этими сведениями по какой-то причине.
— Нет никакой причины, — сказал Зак и облизнул губы, пытаясь смочить рот слюной, но у него ничего не вышло. В горле пересохло. Мозги поджаривались. — Просто я знаю, и всё.
— Так не годится, — сказал Донни, покачал головой и с презрением фыркнул. — Должна быть какая-то причина.
— Какая ещё причина? — У Веры, похоже, слюны было предостаточно. — С нами произошёл несчастный случай! Какое же ты дерьмо.
— А может, это был не случай, — сказал Донни. Он постарался придать своему голосу зловещее выражение, но ни Зак, ни Вера не оценили его актёрского чутья.
К середине третьего дня их кожа обгорела и шелушилась, тела страдали от обезвоживания. Они походили на заблудившихся солдат иностранного легиона, пропылившихся дочерна, с белыми безумными глазами Лоуренса Аравийского[61], пытающихся длинными рукавами и самодельными бурнусами прикрыть свою иссушенную плоть от солнечной казни.
— Если ты ещё раз вспомнишь при мне о Боге, я выбью тебе парочку зубов, и ты напьёшься собственной крови, — предупредил Зак.
— Я только хотел сказать, что всё это сильно напоминает какое-нибудь библейское испытание, — сдержанно ответил Донни. — В Библии такое на каждом шагу, и в Коране, и в даосизме, и в фольклоре — и всё это притчи. Люди там и сям проходят чрезвычайные испытания, а в конце их ждёт откровение. И это называется походом за видением.
— Поход за видениями — это когда моришь себя голодом, пока не начнутся галлюцинации, — сказала Вера. — Мы это и делаем. Только никакого откровения я пока не замечаю.
— Значит, мы еще недалеко зашли, вот и всё.
— Тогда, может, объяснишь, почему мы не видели ни намёка на движение на этой чёртовой дороге, сколько по ней идём? Да мимо нас уже тысячи машин должны были проехать, в Вегас и обратно. Мы должны были миновать десятки торговых центров и заправок с чудесными, кондиционированными туалетами. Но нет, всё, что мы видим с тех самых пор, как ушли от нашей машины — кстати, единственной на дороге, — это жара, жара и ещё раз жара, да ещё миллиард белых разделительных полосок, которые плавятся вместе с асфальтом на этом чёртовом шоссе, которое ведёт прямо к чёрту на рога!