— Хорошие люди, говоришь? — Татьяна взяла камешек и повертела в пальцах. — На вид — обычная марсианская порода, от тех, что сегодня привезли, и не отличишь…
— Ты только не перепутай случайно! — встревожился Серёжа.
— Обижаете, товарищ! — Татьяна сняла с полки маленькую полупрозрачную пластиковую коробочку, убрала в него образец — как был, в бумажке, — и фломастером написала на крышке две буквы, «С» и «Л».
— «Сергей Лестев». — пояснила она, поставив коробочку рядом с полудюжиной таких же, но не с буквами, а с цифрами на крышках. — Это, значит, будешь ты, теперь точно не перепутаю. Только предупреждаю: придётся подождать. Раньше, чем завтра, руки не дойдут, если затяну с выбеговским заключением — такой скандал устроит, хоть на «Берроуз» беги, а оттуда — прямиком на орбиту и на Землю.
Станция «Берроуз» располагалась в полутора сотнях километров об базы большой Сырт' и предназначалась для обслуживания батутодромного комплекса. Он был закончен всего полгода назад, что изрядно упростило снабжение марсианских станций. Планировалось и строительство второго батутодрома — здесь, на базе «Большой Сырт», — и Серёжа слышал, что на нём будет установлен и пассажирский «нуль-портал», подобный тому, что связывает Королёв и станцию Гагарин' на орбите Земли. Но это было дело будущего — а пока до «Берроуза» приходилось добираться на обычных краулерах. Можно было попасть туда и по воздуху, на гирокоптере или на одном из малых кораблей приорбитальных сообщений, которые иногда выполняли рейсы между станциями.
Серёжа вздохнул. Конечно, Дима в своём послании просил поскорее, но….
— Хорошо, завтра, так завтра. Только ты уж не забудь, хорошо?
— Не забуду, раз уж так просишь… — от её улыбки Серёже ёкнуло в груди. — Иди уже, не мешай работать… пилот!
Вопреки обещаниям, Татьяна управилась быстрее, и ждать сутки (на Марсе они длиннее земных всего на тридцать семь минут) Серёже не пришлось. Вечером того же дня они встретились за ужином, и девушка положила перед ним давешнюю коробочку и бланк лабораторных анализов.
— Это заключение по химическому составу. — объяснила она. — Как я и говорила: марсианская порода, судя по всему, образец с Большого Сырта. Единственная аномалия — не аномалия даже, так, отклонение — необычайно высокое содержание воды.
Серёжа открыл коробочку. Камешек лежал внутри и совершенно никак себя не проявлял — ни таинственного блеска, ни какой-нибудь загадочной игры оттенков на гранях. Одним словом, камень и камень, таких можно набрать сколько угодно, не отходя от жилого купола, прямо под ногами. —
— Ну, это понять можно… — сказал он. — Насчёт воды, я имею в виду. Порода пористая, а я его в кармане таскал. Влажность внутри купола гораздо выше, чем снаружи, вот он и насосался водяных паров из воздуха.
Татьяна покачала головой.
— Не всё так просто. Я брала пробы из середины образца, при помощи микробура. Туда атмосферная влага проникнуть не могла.
— Ну, тогда не знаю… — Серёжа убрал коробочку в карман и стал рассматривать заключение. Судя по бледному, характерных очертаний, шрифту, оно вышло из цифропечатающего устройства лабораторной ЭВМ, и только дата в углу и подпись «Т. Пичугина» были сделаны авторучкой.
— Что это тут у в вас? — Подошедший Егор завладел бланком прежде, чем Серёжа успел возразить. — Увлёкся практической ареологией? Понимаю, понимаю…
Таня при этих словах порозовела. Серёжа нахмурился и выдернул листок с заключением из его пальцев.
— И ничего ты не понимаешь! И вообще, шёл бы ты отсюда, а?
— Что-то ты грубый сегодня, Лестев. — сказал Егор. Неприветливое обращение, казалось, ничуть его не задело. — Тань, анализы ты делала?
Девушка кивнула.
— Вообще-то тут есть кое-что любопытное… Позволишь?
Он снова завладел листком
— Вот здесь, — он провёл ногтем по строчке, — здесь… и ещё, пожалуй, содержание газов. Тань, ты биолог, не заметила, ну а мне сразу в глаза бросилось… Если не секрет, откуда этот образец, с Большого Сырта?
Серёжа беспомощно посмотрел на девушку. Та пожала плечами.
— Понимаете, тут такое дело… — заговорил он. — С камешком этим целая история, так сразу и не расскажешь. Давайте поужинаем, а потом пойдём к тебе, Тань в лабораторию. Там в это время никого быть не должно — вот я всё и объясню…
— Длинная, говоришь? — Егор хмыкнул, не скрывая иронии. — Люблю длинные истории, особенно тёмные и таинственные. Ладно, уговорил, пошли ужинать, только поскорее ладно? Кусок в горло не лезет, до того любопытно!
— Любопытство кошку сгубило. — ворчливо отозвался Серёжа. Он уже смирился с тем, что придётся открыться не только перед Татьяной (что он и так собирался сделать) но и перед настырным Поляковым. Хотя — может оно и неплохо? Егор специализируется не просто на планетологии, а изучении горных пород Внеземелья, а значит, может оказаться полезен. — Давай уже, ужинай, и смотри, не торопись, жуй тщательнее, а то подавишься ещё…
IV
Хлоп!
Я, разумеется, ничего не слышал — буксировщик медленно дрейфовал метрах в сорока над поверхностью астероида, развернувшись фронтом к его ноздреватой, белёсо-серой поверхности, а звуки, как известно, любому школьнику, не распространяются в вакууме. Выстрел отозвался толчком, едва ощутимым сквозь толстенные перчатки вакуум-скафандра, да ещё «суперкраб» дрогнул, обозначая едва заметное движение назад. Всё же отдача слишком слаба, да ещё и стрелял я с рук. Вот если бы орудие моё было закреплена прямо на раме буксировщика — тогда, конечно, тогда движение было бы куда заметнее и пришлось бы парировать его плевками прозрачного пара из маневровых дюз. Собственно, подобные устройства там имелись — три пары, заряженные, как полагается, якорями-гарпунами с присоединёнными к ним катушками швартовочных линей — но сейчас я предпочёл воспользоваться именно ручной мортиркой. Такими с некоторых пор стали в обязательном порядке комплектовать буксировщики и транспортные средства, предназначенные для работы на поверхности небесных тел, вроде марсианских краулеров и гирокоптеров, а так же лунные багги. Мортирки представляли из себя простейшие гранатомёты вроде американских М79 времён вьетнамской войны, отличаясь от военных прототипов разве что увеличенной для удобства работы в перчатках скафандров и гермокостюмов рукояткой да раздвижным телескопическим прикладом.
Эти простейшие и крайне надёжные устройства, напоминающее охотничье ружьё-переломку с выдвижным прикладом имело ствол-коротышку калибром в сорок миллиметров и могло заряжаться разными боеприпасами — от осветительных и сигнальных ракет, до пластиковых капсул с флуоресцирующей краской и гарпунов-якорей. Имелись в этом наборе и фугасные гранаты, начинённые мощной взрывчаткой; уж не знаю, кому это пришло в голову, но четыре штуки входили в стандартный боекомплект и, случалось, использовались по прямому своему назначению — например, на астероидах, особенно, ледяных, когда требовалось проделать в поверхности яму, не прикладывая для этого особых усилий. Не так давно был и другой случай, на станции «Лагранж» — сорвавшийся с креплений грузовой контейнер полетел прямиком на грузовой причал, где работало несколько человек, и пилот оказавшегося рядом «краба» (он как раз собирался спускаться на Энцелад и имел всю положенную экипировку, включая мортирку с полным боекомплектом), видя, что не успевает перехватить опасную железяку, влепил в контейнер фугасную гранату. Отчего тот изменил траекторию и разошёлся с перепуганными людьми на какие-то пару метров.
Сейчас из всего списка боеприпасов я выбрал якорь-гарпун. Заряжать его требовалось с казённой части; при этом стальной стержень, торчащий из пробки, затыкающей латунную гильзу, на несколько сантиметров высовывался из ствола, придавая мортирке сходство с огромным шприцем. На этом подготовка к выстрелу не заканчивалась. Следовало навинтить на стержень трёхлопастной наконечник — не самая простая процедура, если выполнять её в громоздких перчатках вакуум-скафандра, — а потом при помощи маленького карабина прицепить к кольцу у основания наконечника линь. Рулетку с линем следовало крепить на рубчатой рельсе под стволом, к карабину на поясе, или же на другое место, вроде рамы буксировщика — что я сейчас и проделал.
Выпущенный из мортирки гарпун ударил туда, куда я и целил — в основание большого тёмного камня, выделявшегося на светлой поверхности. Я подёргал линь, убедившись, что якорь взял грунт, бросил взгляд на счётчик — сорок метров, как я и прикидывал… Буксировщик тем временем отплыл назад, натянув до упора линь, после чего несильный рывок заставил его двинуться в обратную сторону — так же неторопливо, не более полуметра в секунду. Я нажал кнопку на рулетке, моторчик зажужжал и буксировщик, увлекаемый натяжением тонкого тросика, поплыл к астероиду.
— Это он самый и есть… этот ваш сверхтяжёлый?
Оля протянула пальцы к лежащему на предметном стекле кусочку металла — и остановила их в нескольких миллиметрах. На гранях кристалликов, составляющих его поверхность, играли крошечные звёздочки — отблески газосветных ламп под потолком лаборатории.
— Именно. — я кивнул. — Самый плотный из всех известных на настоящий момент химических элементов, семьдесят пять и три десятых грамма на кубический сантиметр. Золото, для сравнения — лишь девятнадцать и три десятых, а осмий, самый плотный из известных науке стабильных элементов, чуть больше двадцати двух с половиной. То есть полигимний — так официально называется этот элемент — в три с половиной раза плотнее!
Оля решилась и притронулась к образцу — очень осторожно, самыми кончиками пальцев.
— Холодный… — сказала она. — И чем же он так уникален, что понадобилось лететь за ним за половину Солнечной системы?
Я улыбнулся. Сложно было предположить, что на борту «Арго» найдётся кто-то, не осведомлённый во всех деталях о цели экспедиции и предполагаемой важности её для земной науки вообще и тахионной физики в частности. Но Олю, похоже, больше интересовали рецепты первых и вторых блюд, приготовляемым корабельным камбузом. А так же особенности подкормки и прополки кустиков, трав и прочей флоры, произрастающей в рекреационном отсеке.