— Да, так и есть… — Серёжа поспешил прийти Юрке на помощь. — Сжиженными газами заправить, аккумуляторы зарядить… Ещё проверка бортовых электронных систем, то-сё… часа два, не меньше!
— Вот видишь! — Кащей ласково погладил скрипачку по чёрным волосам. — Да не переживай ты так, ничего не случится. Уверен, мы отсюда даже и не заметим ничего, всё произойдёт на глубине в несколько сотен метров. Зато потом сможешь рассказывать, что присутствовала при эксперименте, открывшем человечеству дорогу к звёздам. Так, во всяком случае, утверждает Валера — а он, как все твердят, гений…
— Про Гарнье тоже говорили, что он гений. — Мира упрямо опустила голову. — А чем дело кончилось, не забыли?
— Да ладно тебе!.. — Юрка обнял девушку за плечи. — Вот увидишь, всё будет хорошо. А когда вернёмся на Землю — ты ведь назад пойдёшь с нами, на «Заре»? — с меня ужин в лучшем ресторане «Джемини-Хилтон». Закажешь свои любимые устрицы к шампанскому, и мы вместе посмеёмся над твоими страхами!
IV
Журнал «Вестник Внеземелья»
Из очерка А. Монахова
«Воплощённый ужас»
«…неправда, что космонавты, вообще сотрудники Внеземелья, крайне суеверный народ. Будь это так — ни один из них не поставил бы подпись под проектом создания научно-исследовательской орбитальной лаборатории 'Деймос». И, уж конечно, не согласился бы работать на станции, чьё название переводится с греческого как «ужас».
Мне могут возразить, что решение, выразившееся в той самой подписи (или подписях, ведь их наверняка было больше, чем одна) принималось на Земле, людьми, ни разу не выбиравшимися со дна гравитационного колодца. И уж точно не страдал суевериями Валерий Леднёв, чьи опрометчивые действия стали причиной гибели не только его самого, но и десятков других людей — и сотрудников станции и других, не имевших отношения к эксперименту, проводившемуся на спутнике Марса…
О случившемся на Деймосе написано и сказано немало — от телерепортажей «по горячим следам», до солидных трудов, где детально разбирается физика явления, ставшего непосредственной причиной катастрофы. Я сознательно употребил слово «непосредственной» — поскольку первопричиной, несомненно, стала научная одержимость Леднёва в сочетании — увы! — с полнейшим неприятием чьих-либо мнений, кроме своего собственного. Впрочем, «о мёртвых либо хорошо, либо ничего» (мало кто вспоминает об окончании этой пословицы — «…ничего, кроме правды…»), а потому, позволю себе повториться: страсть, управлявшаяся действиями погибшего, кроме очевидных трагических последствий, привела и к другому результату, безмерно более значимому. Теоретические выкладки Леднёва, касающиеся физических принципов функционирования «звёздных обручей», получили блестящее экспериментальное подтверждение, способное открыть человечеству дорогу к звёздам. И произойдёт это не спустя десятки лет, не, как это принято говорить, «при нашей жизни» — а в самое ближайшее время, возможно, уже завтра…
Но вернёмся на орбиту Марса, на поверхность жалкого камушка диаметром в двенадцать с небольшим километров. Леднёв всё же не был совершенно равнодушен к безопасности коллег, а потому заранее удалил тех, чьего непосредственного участия в эксперименте не требовалось. Удалил — и отправил на станцию «Деймос-2», висящую в пространстве в паре десятков километров от планетоида. И не на челноках, буксировщиках или иных малых орбитальных кораблях, какие обычно используются для подобных целей, а через нуль-портал, переправивший людей непосредственно в приёмный отсек орбитальной станции. Прошу читателей запомнить эту деталь, поскольку в том, как дальше развивались события, она сыграла роковую роль…
Итак, отослав лишних на «Деймос-2», Леднёв и пятеро его коллег (они располагались попарно у трёх переносных пультов управления, установленных на поверхности планетоида) приступили непосредственно к эксперименту. Все проверки были уже многократно проведены, однако они ещё раз прогнали тесты как управляющих цепей, так и картриджей с полигимнием, дожидающихся своего часа на дне глубоких шурфов. Ровно в 19.17 по единому времени Внеземелья был передан рапорт о полной готовности (это было зафиксировано в журнале поступающих сообщений станции «Скъяпарелли; точно такой же рапорт поступил и на 'Деймос-2», но запись по очевидным причинам не сохранилась), и спустя тридцать секунд Леднёв — а может, сопровождавший его физик-тахионщик Джон Коуэлл,- повернул рубильник, замыкающий пусковую цепь скрытой в самом центре планетоида тахионной боеголовки. Хотя — будучи близко знаком с Валерием не один год, я с трудом могу представить, чтобы он уступил кому-то честь дать старт этому самому главному в его жизни (говорю это без малейшей иронии) эксперименту…
Картинка на экране пошла полосами, мигнула, снова сделалась чёткой. Серёжа, как и все, собравшиеся перед большим экраном, ясно видел человека в скафандре, медленно движущегося по серой неровной поверхности планетоида. Серёже его трудности были понятны — ускорение свободного падения на Деймосе меньше даже, чем на Энцеладе, всего четыре тысячи земного. Можно сказать, его тут вовсе нет, вот и приходится учёному держаться за натянутый трос, иначе самый слабый толчок унесёт его вверх, в чёрное, усыпанное звёздами небо, навстречу нависающему прямо над головой шару Марса…
— Это Валера. — негромко произнёс стоящий рядом с Серёжей. — Узнаю его манеру двигаться…
Серёжа покосился на говорившего. Юрий Кащеев (для друзей — Юрка-Кащей) работал с Леднёвым на Энцеладе ещё до того, как туда прибыла «Заря» со спасательной миссией. Остальных собравшихся у экрана тоже можно было отнести к ветеранам Внеземелья — даже скрипачку Миру, налетавшую с гастролями по Солнечной Системе не один десяток астрономических единиц.
Человек на экране добрался до цели своего короткого путешествия — блестящего металлического ящичка, установленного на поверхности. Ящичек поблёскивал многочисленными шкалами, щетинился антеннами — словом, вид имел чрезвычайно солидный, наводящий на мысль о высокоразвитых технологиях и научных достижениях.
— Зачем они поставили пульт прямо на поверхности планетоида? — негромко спросил парень с нашивкой сектора группы эксплуатации на рукаве. Его имени Серёжа не знал — прибыв сюда всего часа полтора назад, он успел познакомиться только с парой человек. Один — вернее одна из них, — стояла сейчас справа от него, прямая, как шпажный клинок, заложив руки за спину. Серёжа, стоявший чуть позади, и видел, как пальцы новой знакомой мнут и терзают носовой платок.
— Валера настоял. — отозвалась Влада. — Он не позволил возводить даже лёгкие временные купола-убежища. Говорит — стоит это сделать, и через неделю половина исследовательской группы перекочует на Деймос…
— Ну, так и перекочевали бы, чего тут плохого? — удивился инженер. — А то шастаете туда-сюда через портал, делать вам больше нечего…
Влада пожала плечами и отвернулась, так и не ответив на вопрос. Серёжа ответ знал — из объяснений Юрки-Кащея, которого он замучил расспросами, пока они ждали Миру собиравшую вещи перед отлётом на Большой Сырт. Леднёв считал, что чем меньше людей будет находиться на Деймосе в каждый отдельно взятый момент времени, тем меньше будет жертв, случись что непредвиденное. Он и сейчас отослал всех, без кого мог обойтись, на станцию — даже Владу, ближайшую свою помощницу, и обида на это решение ясно читалась на её лице. Так что эксплуатационщику лучше бы не лезть со своими глубокомысленными замечаниями — кроме математических талантов и несомненной красоты, Влада Штарёва известна всему Внеземелью непростым характером, и за колкостью в карман обычно не лезет…
Человек на экране присел на каменную глыбу рядом с прибором — нагнуться не позволял панцирь «Кондора» — сделал что-то, и на приборе ритмично замигала лампочка. В такт ей из динамика под потолком лаборатории раздались электронные писки.
— Пошёл обратный отсчёт. — негромко сказала Влада. — Ждём две минуты.
— А он что, так там и останется? — осведомился давешний инженер. — Ушёл бы куда-нибудь, а то стоять вот так, над бомбой, которая вот-вот должна рвануть…
— Тахионный инициатор, которые вы, молодой человек, называете бомбой, установлен на глубине шести километров под поверхностью Деймоса. — отозвалась Влада. Серёжа едва скрыл ухмылку — гениальный математик была заметно моложе спрашивавшего. — Расчёты показывают, что формирующееся при его срабатывании «зеркало» диаметром не превысит ста пятидесяти метров, а толчок от его возникновения можно будет засечь на поверхности лишь с помощью сейсмодатчиков. К тому же, это место ничуть не опаснее любого другого. Уверяю вас, Валерий, знает, что делает…
Электронные писки не утихали. Серёжа покосился на браслет — мигающие цифры показывали что до момента «ноль» оставалось девяносто три секунды… девяносто две… сто двадцать одна… Спина покрылась ледяным потом, губы пересохли, и он понял, что ему по-настоящему страшно — так страшно, как не было ещё ни разу в жизни, даже тогда, в Поясе Астероидов, когда он вместе с собравшимися на ходовом мостике «Зари» завороженно следил за светящейся точкой на экране радара — японской термоядерной торпедой, несущейся прямиком кораблю. Тот смертельный полёт остановил ценой своей жизни Шарль — но кто, случись беда, спасёт их сейчас?
Писк сменил тональность — пошёл отсчёт последней перед срабатыванием боеголовки минуты. Серёжа замер, не в силах оторвать глаз от мигающей на экране лампочки и, едва шевеля губами, повторял в такт пульсации: «двадцать два… двадцать один… двадцать…»
Это случилось на счёте «одиннадцать» — раньше, чем предполагалось… или он напутал с отчётом? Не было слепящей вспышки, после которой экран сделался бы угольно-чёрным или покрылся бы сплошной рябью помех. То есть помехи-то были — на мгновение изображение пошло мельтешащими полосами, но картинка тут же прорвалась сквозь эту пелену. Огромная неровная глыба Деймоса вспыхнула изнутри, сквозь возникшие трещины прорвались пучки острых лучей, раскалывая планетоид на части, и Серёжа, не в силах шевельнуться, наблюдал, как откалываются от каменной туши куски поменьше — и плывут во все стороны, подгоняемые разгорающимися лучами.