спылит на кварки, сделает что-нибудь ещё — избежать этого мы уже не сможем. Потому и подрагивает рука штурмана на пульте, потому и щекочут мне спину между лопаток ледяные струйки, потому и шевелятся беззвучно губы Влады. Зеленоватые отсветы приборных шкал играют на полированном титане лицевой нашлёпки, отчего вид девушка приобретает несколько зловещий, становясь похожей на неизвестных пока здесь кино-киборгов.
Юрка-Кащей сидит в кресле перед пультом астронавигационного вычислителя — пуск тахионных торпед обычно производится именно отсюда. На ходовом мостике имеется резервный пульт, но сегодня в нём нет необходимости. Мы оба, капитан и руководитель экспедиции, стоим за спинкой кресла и завороженно следим за его ладонью, прикрывшей роковую кнопку.
Кащей, как и мы, в гермокостюме, без шлема, в надвинутом на лицо прозрачном щитке поверх обтягивающего голову капюшона. Такие же прикрывают наши с Владой лица, и это тоже требование инструкции — зеленоватое стекло-хамелеон способно мгновенно темнеть от яркой вспышки — а именно это и случается при срабатывании тахионной торпеды. Вспышку мы увидим не на экране, а вживую, собственными глазами сквозь толстенные стеклянные панели, отделяющие рубку от вынесенных вперёд блоков фотоумножителей и кожуха радара наведения. Сейчас Юрка похож на артиллериста, склонившегося к казённику какого-то фантастического орудия — лёгкое движение ладони, и жерло извергнет сноп убийственных лучей, поток энергии, смертоносный ракетный снаряд, нацеленный…
… знать бы ещё — куда?..
— Десять секунд. — Влада облизнула пересохшие губы. Капитан, решение!
Сквозь три слоя эластичной, пропитанной пластиком, ткани «Скворца» я увидел, как напряглась Юркина спина.
«7»… «6»… «5»… — менялись цифры на табло.
Уже «3».
Уже «2»
Уже «1».
— Торпеда — пуск! — скомандовал я. И не нашёл ничего лучше, чем добавить сакраментальное:
— Поехали!
[1] Вера Полозкова, 2015
VIII
До сих пор мне случалось видеть «Фубуки» только на экране, в виде крошечной чёрточки в чёрной пустоте — или на бумаге, на многочисленных схемах, фотоснимках, иллюстрациях. Творение японских конструкторов не особо напоминало тахионные рейдеры, вроде первой «Зари», американского «Дискавери» или строящегося французского «Фламмариона». Вращающееся кольцо имелось и здесь, но оно было, подобно колесо на ось, насажено на продольную балку несущего корпуса, обвешанную по всей длине цилиндрами и шарами вспомогательных отсеков.
«Батута» в дырке этого бублика не было, как не имелось его и у нас. Исходный проект не предусматривал даже кольцевой секции — её с успехом заменяли пять вращающихся вокруг общей оси цилиндров, в которых и располагались жилые и вспомогательные отсеки. Штурманский был вынесен вперёд на паре цилиндрических балок — с него мы сейчас и наблюдали открывшееся зрелище.
— Откуда он здесь? — наш астронавигатор говорил хриплым шёпотом. — Так не бывает!
Чувство времени в «червоточине» отказывает, и никто из нас не мог сказать, сколько секунд (минут? часов?) прошло с того момента, как стена бурлящей энергии — именно так находящиеся в момент прыжка на мостике воспринимали энергетический выброс, порождённый вспышкой тахионной торпеды — поглотила наш звездолёт, в точности так же, как несколькими годами ранее она поглотила «Фубуки». Влада с Леднёвым оказались правы: импульса, сообщённого нашему кораблю выбросом, не хватило на то, чтобы пройти «червоточину» целиком и выскочить в обычное пространство с другой стороны. Мы зависли где-то посредине — если имеет смысл говорить о «середине» в этом неевклидовом мотке подпространственных макаронин, куда мы угодили по воле… чьей? Видимо, той же неведомой сущности, что забросила сюда японский планетолёт, а потом устроили так, что мы выскочили из прыжка в каких-то двух-трёх десятках километров от него…
Или — не выскочили? То, что я видел через обзорные иллюминаторы, ничуть не походило на привычный чёрный, усыпанный звёздами межпланетный бархат. Мы словно оказались в тоннеле из сплетающихся полос лилового, фиолетового, розового света, замысловато закручивающихся вокруг корабля. А может, это обман зрения, иллюзия, порождённая воздействием на организм тахионных полей, или же именно так выглядит пресловутый «барьер Штарёвой», он же «область уравнивания гравипотенциалов»? И действующие здесь физические законы неспроста столкнули нас с пропавшим кораблём с «Фубуки» буквально нос к носу, хотя согласно оббщепринятым представлениям, нас должна разделять невообразимая уйма километров?
Я покосился на Владу. Она, поймав мой взгляд, развела руками. Понятно, «я сама офигела» — как та собака из анекдота…
Я отжал клавишу переговорника на воротнике «Дрозда». В наушниках зашипело.
— Штурманский отсек — ходовому. Десять процентов мощности. Идём «Фубуки».
— Принято. — отозвался Серёжка. Огоньки на пульте заперемигивались, и я поплыл к задней стенке отсека — в лишённых гравитации секциях корабля даже самая слабая тяга маневровых движков отзывается именно так.
— Юрка, дистанция до японцев!
Кащей послушно защёлкал клавишами пульта.
— Восемнадцать километров и уменьшается.
— Скажешь, когда будет десять. Ходовой, приготовьтесь к реверсу тяги по моей команде.
Силуэт планетолёта на экране дрогнул и стал медленно поворачиваться. Ещё минут семь-восемь, и мы сможем разглядеть его во всех подробностях невооружённым глазом.
— Ветров, Середа, Довжанский — в ангар буксировщиков. — скомандовал я. — Готовьте «суперкраб» и пару реактивных ранцев. Юрка, он что-нибудь излучает?
Кащей помотал головой.
— Глухо во всех диапазонах. Ближе к корме лёгкий тепловой фон, похоже, реактор работает на холостом режиме. Гамма-излучения тоже нет.
Я снова посмотрел на Владу. Она висела за Юркиной спиной, вцепившись обеими руками в спинку ложемента.
— Кащеев, принимайте командование кораблём. Штарёва, оставайтесь здесь, ждите моего возвращения. Мы идём наружу.
И, оттолкнувшись от края пульта, поплыл к выходу.
— Нет ответа. — голос Середы едва прорвался сквозь шквал помех. — Стучали в люк, ручки дёргали. Пустой номер.
— Принято. — отозвался я. — Ждите, сейчас сообщу на корабль, и продолжим. Крепления линей проверьте на всякий пожарный.
— Только что проверяли. — отозвался наш бывший вожатый. — порядок, не о чем волно…
Остаток фраз утонул в треске и звуках, напоминающих бульканье воды, льющейся из узкогорлой бутылки. Законы распространения радиоволн в подпространстве — загадка даже для Влады, чтобы поддерживать сколько-нибудь надёжную связь с «Зарёй», мне пришлось зависнуть на своём «суперкрабе» примерно на трети пути от «Зари» к японскому планетолёту Сигналы Середы и Димы принимались здесь через два раза на третий; чуть лучше я слышал Довжанского, который завис метрах в трёхстах от японского планетолёта и издали наблюдал за двумя фигурами в вакуум-скафандрах, копошащимися возле аварийного шлюза.
— «Заря» — Первому. Как слышите?
— Слышу на пять баллов, Первый. — раздалось в наушниках.
Я вкратце обрисовал ситуацию. Юрка-Кащей ответил, что сообщение принято, и дал разрешение действовать по обстоятельствам — пока я находился за пределами корабля, обязанности капитана переходили к нему. Я трижды щёлкнул тангентой — «отбой связи», — и переключился на частоту скафандров.
В наушниках снова забулькало.
— Первый, осмотр шлюза завершён. — отрапортовал Виктор. — Я снял щиток, попробовал прозвонить цепи. Напряжения нет, даже слабенького, наведённые колебания не фиксируются. Барабанили монтировкой по люку, думали, кто-нибудь отзовётся, постучит в ответ… Ничего, глухо, как в танке. Корабль мёртв, во всех смыслах.
Не то, чтобы я на что-то надеялся — ещё только когда мы шли к «Фубуки», я вдруг осознал, что живых там нет. Ни одного. Не знаю, почему я это понял, по каким внешним признакам. Интуиция? Возможно…
— Принято. Люк не поддаётся?
— Никак. Может, ты ковырнёшь?..
Если створки шлюза не поддаются усилиям двух человек, пора пускать в ход средства посерьёзнее, вроде клешней-манипуляторов моего «суперкраба». С обшивкой орбитальных контейнеров они справляются…
— Можно. Пять минут, Витальича только подберу — и сразу к вам.
На то, чтобы взять на борт Довжанского (астроном ухитрился на сближении захлестнуть страховочным линем манипуляторы и потратил сколько-то времени на то, чтобы освободиться, а потом пристегнуться к раме «суперкраба»), пока разворачивался, пока гасил скорость — прошло не пять, а все двенадцать минут. Это время не было потрачено впустую — Дима и Середа успели обсудить варианты действий (взломать люк манипуляторами, вырвать, прицепив тросом к раме буксировщика и дав полную тягу, взрезать плазменной горелкой, имеющейся в комплекте бортового оборудования) и сошлись на том, что торопиться не стоит. «Наломать дров мы всегда успеем, — сказал Середа, — а пока давайте-ка пройдёмся вокруг жилого 'бублика», глядишь, и найдём какую-нибудь лазейку? А не найдём — двинемся к складским модулям и ангару. Он возле двигателей, в кормовой части. Створки ангара тоньше шлюзового люка, вскрыть их будет гораздо проще…
На том и порешили. Виктор с Димой прицепились к раме «суперкраба», я доложил на «Зарю» (эфирные духи Подпространства на этот раз оказались благосклонны к незваным гостям) — и запустил маршевый двигатель.
Середа как в воду смотрел: не успели мы обогнуть корпус «Фубуки», как обнаружили на фоне серебристой обшивки тёмный прямоугольник — согласно схеме, которую мы успели изучить перед вылазкой, там располагался ангар буксировщиков. Я осторожно подвёл «суперкраб» к разверстому зеву люка, затормозил двумя короткими импульсами из маневровых дюз и правой рукой вдавил клавишу отстрела швартовочных тросов. Внешняя оболочка японского планетолёта, как и корпус «Зари», была изготовлена из стали; магнитные якоря сразу и надёжно прикрепились к обшивке. Заработали лебёдки, и «суперкраб», немного продвинувшись, завис метрах в пятнадцати от входа в ангар. Дима по очереди проверил оба швартова, закрепил на всякий случай ещё два — на этот раз без магнитного якоря, за скобы у края проёма — и я скомандовал входить внутрь. Прожектора, установленные на раме буксировщика, освещали только часть ангара напротив входного люка — остальное тонуло во мраке, который не в состоянии были развеять лилово-фиолетовые блики подпространственных вихрей снаружи. Из своего ложемента — «суперкраб» не имеет прозрачного колпака, прикрывающего овальное отверстие перед пилотским ложементом — я наблюдал, как сперва Середа, а за ним и Дима вплыли в ангар, и вскоре на металлических стенах заплясали отсветы их наплечных фар. Задержавшийся на кромке люка Довжанский помахал рукой, и я, отцепив пристяжные ремни, оттолкнулся от ложемента и, держась за швартовочный трос, поплыл к «Фубуки».