— Не поддаётся, — астроном подёргал торчащий из переборки рычаг. — Намертво заклинило, ни туда, ни сюда…
— Так ведь энергии нет. — отозвался Дима. — Тут ничего не работает, Борис Витальич, ни один люк, ни один замок. Придётся вырезать.
— Должен быть ручной запор на случай отказа систем, — резонно возразил Середа. — У нас на всех станциях и кораблях такие имеются, а японцы, по-твоему, что, дурнее?
Я спрятал усмешку — старший инженер как всегда логичен и избегает поспешных выводов. Довжанский повернулся, лучи его фар выхватили из темноты аппарат непривычного вида, стоящий в глубине ангара.
— «Ика», — определил Дима. — Мы такие в Поясе видели, помните?
Я кивнул. Японский буксировщик со сложенными щупальцами-манипуляторами и откинутым колпаком кокпита ничуть не походил на те стремительные силуэты с угрожающе раскинутыми конечностями — такими я впервые увидел «ика» с поверхности «суперобруча», откуда японцы собирались нас вышвырнуть. Получилось иначе — выставили мы их, причём с позором…
— Это тот, который Стивен и его ребята вывели из строя перед тем, как сбежать с «Фубуки», — сказал Середа. — Помните, он рассказывал?
Я кивнул. Позади буксировщика вдоль стены тянулся ряд узких, в полтора человеческих роста, шкафчиков; в их металлических дверцах имелись окошки, сквозь которые видны были жёлтые комбинезоны и шарообразные прозрачные шлемы.
— Гермокостюмы, — сказал Довжанский. — А этот вот пустой…
Один из шкафчиков действительно был распахнут. На дверках других я обнаружил вмятины и глубокие царапины.
— Пытались взломать, — Середа приблизил забрало шлема к покалеченной дверце. — Били то ли монтировкой, то ли ломом — в спешке, куда попало. Нет, чтобы кончиком подцепить… А вообще — это всё странно, у нас боксы с гермокостюмами всегда держат открытыми, инструкция…
— Здесь тоже заперто! — раздался в наушниках Димин голос. Я обернулся и обнаружил его возле люка в коридоре. — И тоже колотили по двери, вон какие вмятины!
Мы сгрудились у люка. Действительно, его овальная поверхность была покрыта вмятинами и царапинами, и даже на толстом стекле маленького окошка видны были бледные звёздочки, следы яростных ударов.
— Ломали изнутри ангара, — сказал Середа. — Рычаг для ручного открывания есть, но он заблокирован снаружи. Лёш, как думаешь, что тут произошло?
Я сделал попытку пожать плечами.
— А я доктор? Давайте всё тут заснимем, а разбираться и версии выдвигать будем на «Заре». Дим, поищи какую-нибудь железяку, дверь отжать. Чует моё сердце, нам ещё не раз придётся это здесь делать…
Почти все двери и люки, которых мы, проплывали, хватаясь за протянутые вдоль коридора поручни, все были распахнуты настежь. За ними были рабочие помещения, заставленные оборудованием, склады, отсеки с системами жизнеобеспечения. Людей нигде не оказалось, и мы, добравшись до центральной секции корпуса, к которому как спицы к ступице тележного колеса, примыкали трубы переходных тоннелей, перешли в кольцевой коридор.
Первого человека мы нашли, едва отошли от тамбура. Тяготения здесь не было — вращение обитаемого «бублика» давным-давно было остановлено, тело посреди коридора. Несмотря на громоздкий вакуум-скафандр, оно казалось не слишком большим — японцы вообще народ малорослый. Из-за расколотого забрала на нас глянуло женское лицо — бледное, как бумага, с высохшей, как пергамент, кожей, туго обтягивающей лицевые кости. Левая сторона лица была страшно обожжена, на месте глазницы чернела глубокая впадина.
— Результат попадания сигнальной ракеты. — заявил после короткого осмотра Довжанский. — Приходилось мне однажды видеть подобную рану, ещё давно, в шестидесятых. Я тогда работал в тайге, в геологической партии, и один парень случайно выстрелил себе в лицо из ракетницы.
— Эта точно не сама выстрелила. — сказал Дима. — Видите, на плече пятно копоти? Выстрел не пробил скафандр, ракета отлетела в сторону, и пришлось стрелять ещё раз. Интересно, кто это её?..
Следующий труп мы обнаружили дальше по коридору, а потом ещё один. Забрала гермошлемов и у них были расколоты, лица, как и у женщины, носили следы ожогов. Неподалёку от третьего обнаружилось и орудие убийства — большой пистолет с тремя длинными, очень толстыми стволами и массивным цевьём с вмонтированным в него каким-то устройством.
— Лазерный целеуказатель. — определил Довжанский. — Постарались японцы, на нашей «мортирке» прицел обычный, рамочный. А калибр поменьше, миллиметров двадцать пять от силы…
Он щёлкнул затвором, переламывая ракетницу пополам. Два ствола оказались пусты, из третьего на нас глянуло латунное донце.
— Капсюль цел. — сказал планетолог. — Перезаряжали, вставили вставить только одну, видимо, последнюю…
Стреляный гильзы нашлись тут же — толстенькие жёлтые цилиндрики парили в вакууме коридора. На стенах и потолке Дима нашёл пятна копоти. Похоже, это были промахи — кем бы ни был убийца, меткостью он не отличался.
Каюты, в отличие от отсеков рабочей зоны, почти все были заперты. Дима попробовал открыть одну из них, воспользовавшись подобранной в ангаре монтировкой. Створка легко отъехала в сторону — обитатель каюты, покидая её, не стал блокировать замок. Да если бы и заблокировал — вскрыть её не составило бы труда, рычаг располагался в узкой нише возле косяка — в точности, как у нас, отметил Довжанский, только не справа, а слева…
Ни в одной из кают никого не оказалось — да мы и не ожидали найти тут людей. Створки люков украшали таблички; иероглиф на них дублировались надписями латиницей с именами и должностями обитателей. Все они принадлежали японцам — кроме одной, на которой значилось «Жан-Пьер Гарнье. Научный руководитель экспедиции».
— Открывай. — я показал Диме на дверь. — Если не сможешь, придётся резать. За эту дверку нам обязательно надо заглянуть…
Опасался я не напрасно — дверь каюты оказалась заперта изнутри. И не просто заблокирована поворотом рычага — француз намертво заклинил его какой-то железякой. Середа минут десять провозился, пытаясь всунуть плоский кончик монтировки в щель, чтобы отжать створку люка вбок. И не смог — пришлось возвращаться в ангар, снимать с буксировщика газовый резак вместе с парой баллонов и вспарывать непокорную дверь острым язычком прозрачного ярко-голубого пламени. Хорошо хоть в каюте вакуум, устроить пожар нам не грозило…
На то, чтобы вырезать дыру подходящего размера у Димы (он вспомнил свою квалификацию вакуум-сварщика и решительно взял дело в свои руки) ушло около получаса — створка была трёхслойной, из металла и огнеупорной керамики и никак не желала поддаваться высокотемпературному пламени резака. Но, как говорится, терпенье и труд, всё перетрут: овальный, с неровными краями, кусок двери уплыл по коридору, и мы, подождав, пока кромки остынут, по одному просочились внутрь — и первое, что там увидели, было мёртвое тело. Гарнье сидел, повернувшись к двери, и его лицо — если, конечно, можно назвать лицом эту морщинистую маску — искажала гримаса ужаса. Распахнутый в предсмертном крике рот, белые, заледеневшие в вакууме глаза, пергаментная, как египетской мумии, кожа. Зрелище жуткое, по-настоящему, до мурашек…
— Жуть какая!- Дима дёрнул щекой. — Парни, а ведь он без шлема! Лицо цело, на гермокостюм тоже, следов от ракет не видно…
Я кивнул. В отличие от трупов в кольцевом коридоре, Гарнье был облачён в «Скворец». Шлем с закрытым забралом дрейфовал по каюте за его спиной — астрофизик сидел, пристёгнутый ремнями к креслу.
Довжанский осмотрел металлическое кольцо воротника гермокостюма, пощёлкал задвижками замков, стараясь даже случайно не притронуться в коричневой ссохшейся коже.
— Похоже, сам снял… а это что?
Он вытащил из нагрудного кармашка «Скворца» два блестящих жёлтых цилиндрика с красными заглушками на торцах.
— Сигнальные ракеты. Те, что он не успел зарядить там, в коридоре.
— Выходит, это Гарнье грохнул тех двоих? — удивился Середа. — Но зачем?
— Выясним… надеюсь. — ответил я, засовывая ракеты в набедренный карман. — Ракетницу в коридоре, тоже надо прибрать, нечего ей болтаться…
— Воздуха в баллонах осталось всего на полчаса. — сообщил молчавший до сих пор Середа. — А нам ещё на корабль возвращаться!
Я скосил глаза на указатель давления, закреплённый на запястье скафандра. Так и есть, стрелка в жёлтой зоне…
— На буксировщике есть запасные баллоны, доберёмся на ангаре — сменим. А сейчас в темпе обыскиваем каюту, забираем всё, что тут есть бумажного, дискеты, любые носители информации. Документы Гарнье поищите, наверняка они где-то здесь. Как закончим — навестим мостик, заберём судовой журнал. Может, он поможет понять, что здесь всё-таки произошло?
Табличка на двери каюты сообщала — «Хагиро Йошикава», и всё, без указания должности. В самом деле, кто ещё может обитать по соседству с ходовым мостиком? Как на боевых кораблях — чтобы командир мог явиться туда как можно быстрее и принять командование.
Вакуум-скафандр капитана, как и гермокостюм французского астрофизика, не имел повреждений. Черты его лица не искажал ужас, японец был спокоен, словно медитировал, отрешившись от окружающего мира — всохшие коричневые веки прикрывали глаза, оставляя узкие щёлки, в которых не было ничего, кроме бездонной черноты. Забрало шлема было расколото, по краю щетинились острые зубья кварцевого стекла; несколько осколков свободно дрейфовали по каюте.
— Сам, что ли разбил? — удивился Дима. — Колотился головой об угол стола? Странный способ, проще было шлем снять, как Гарнье…
Под потолком каюты что-то блеснуло. Я протянул руку и поймал парящий в невесомости короткий, слегка изогнутый меч. Вдоль лезвия, даже на вид, бритвенно-острого, бежала цепочка иероглифов. Я прищурился — свет наплечных фар скафандра, отражаясь от зеркально полированной стали, колол глаза.
— Похоже, капитан воспользовался вот этим. Самурай, однако…