Всё правильно, во Внеземелье иначе и нельзя, — но как же это выматывает! Недаром психологи из департамента нашего общего знакомого И. О. О. считают, что это ежесекундное ожидание вызова, вместе с невозможностью полного уединения хотя бы на короткое время, является одним из главных факторов, доводящих до нервного истощения здоровых, крепких, полных сил людей, вынуждая списывать их «на берег», к зелёной травке и голубому небу, где никто не сможет сорвать человека с места и бежать, сломя голову, навстречу очередному вороху проблем.
Снимать браслет нельзя — разве что в душевой кабине и не более чем на четверть часа. По истечении этого срока он начнёт призывно мигать и жужжать, одновременно на пульте у диспетчера вспыхнет тревожная лампочка, требующая немедленно выяснить, в чём дело. Такое случается, конечно, особенно у новичков, — и каждый раз влечёт за собой неприятности по административной линии. Однажды такая досадная коллизия произошла и со мной. Дело было на станции «Скьяпарелли», где я проходил практику после окончания третьего курса Школы Космодесантников. Тогда я много чего наслушался от своего непосредственного начальника и руководителя практики, Жана-Лу Кретьена. Француз был тогда на «Скьяпарелли» начальником отряда малых кораблей и вместо того, чтобы внести в личную карточку нерадивого практиканта запись о серьёзном дисциплинарном нарушении, решил самолично устроить ему выволочку — что и сделал с чисто галльской язвительностью. Да, дисциплина во Внеземелье — не просто требование, это образ жизни, почти религия, и персональные браслеты являются обязательным её элементом.
Но сегодня я, похоже, никому не нужен. Подчинённые мои ещё не прибыли, матчасть в порядке — в этом я поспешил убедиться, как только оказался на борту. После визита в «бомбовой погреб» и беседы с планетологом Шадриным (надо выстраивать отношения, нам вместе работать там, на Полигимнии) я навестил стойло своего верного «суперкраба» и убедился, что с буксировщиком всё в порядке. С Андреем Поляковым я расстался на пороге мостика — у капитана перед стартом забот полон рот и ещё немного сверх того, а я пока могу насладиться заслуженным отдыхом. Спать мне не хочется — значит, можно вытащить из сумки ноутбук, вставить в него шифрованную дискету и спокойно, никуда в кои-то веки не торопясь, записать в дневник события полутора недель, предшествующих отправлению экспедиции «Золотое руно».
Всё когда-нибудь заканчивается, и моё ничегонеделанье не исключение. Правда, на этот раз вызов последовал не через браслет — я едва успел закрыть ноутбук и спрятать дискету во внутренний секретный карман сумки, как на переборке ожил динамик интеркома.
— Лёш, не хотел тебя беспокоить… — из никелированной решётки раздался голос Полякова. — Понимаю, долгий перелёт, ещё в себя не пришёл… Но тут такое дело: прибыл через батут транспорт с тахионными торпедами, а у меня, как назло, ни одного буксировщика! На «Пьере Мартене» ЧП: грузовой лихтер при швартовке покалечил причальную ферму, сам рассыпался на куски, груз — вольфрамовую руду для вакуум-печей — вывалил в пространство, а заодно снёс солнечные батареи, все три с половиной тысячи квадратных метров. Жертв, к счастью, нет, но сколько всякой дряни разлетелось по орбите — сам можешь представить. Объединённая диспетчерская служба объявила аврал, велено отправить все наличные буксировщики с пилотами ловить весь этот хлам, пока он не натворил новых бед. Мы тоже свои отправили — и вот теперь некому грузить торпеды! Капитан транспорта матерится, на чём свет стоит, у него график, а я что могу сделать? Сам бы сел в буксировщик, да ведь не осталось ни одного! Выручишь, а?
Я кивнул. О масштабной аварии на орбитальном металлургическом заводе «Пьер Мартен» в новостях повторяли каждые полчаса — из-за неё пришлось задержать или перенаправить по другим маршрутам не меньше трети рейсов околопланетного сообщения. Хотелось ответить, что раз уж припёрло, то Андрюшка может позаимствовать один из «холодильников», — но я, конечно, сдержался. Во-первых, прикасаться к буксировщикам в отсутствие штатных пилотов и без их прямого разрешения запрещено правилами техники безопасности. Во-вторых, это было бы с моей стороны обыкновенным свинством: у капитана корабля и так ни единой свободной минуты, а тут ещё — лови космический мусор… В общем, через четверть часа я был в ангаре и облачался в свой «Кондор-ОМ». Скафандр был изготовлен специально по моей мерке и уже четвёртый год сопровождал меня во всех полётах, составляя немалую часть моего багажа. Подобные индивидуальные скафандры имеют большинство ветеранов Внеземелья — и берегут их куда старательнее бритвы и даже жены из известной пословицы…
Возиться с тахионными торпедами предстояло всё же не в одиночку. Час назад на «Арго» прибыл Стивен О’Хара и сразу же погрузился в один из «холодильников». Никакого нарушения техники безопасности в этом не было — японский аппарат изначально для него и предназначался. После эпопеи со «звёздным обручем» в Поясе Астероидов компания Стива разорилась, и я помог ему устроиться пилотом буксировщика на строящуюся орбитальную станцию «Комаров», где техасец занимался монтажом внешних конструкций, а когда началась подготовка к старту «Арго» — я вспомнил о старом артековском товарище и добился его включения в состав экипажа. И вот сейчас, буксируя очередную металлическую сигару к предназначенному для неё месту, я припомнил рассказ Стива: как несколько лет назад он точно так же загружал пусковые трубы «Фубуки», понятия не имел, что в титановых щупальцах его «омара» зажата термоядерная ракета!
На возню с тахионными торпедами ушло около двух часов. Мы ещё раз осмотрели крышки люков, отрапортовали на мостик и, получив «добро», развернулись в сторону шлюза. В этот момент по периметру «бублика» орбитальной верфи замигали габаритные огни, и голос диспетчера сообщил, что все аппараты должны отойти от «бублика» на установленные инструкцией три километра. Ожидался пассажирский лихтер с недостающими членами нашей экспедиции на борту
— Юлька не с тобой? — спросила Оля. — Давно мы с ней не встречались, наверное, уже полгода…
Я покачал головой.
— Она сейчас у Леднёва. Экспедиция по сути своей — геологоразведочная, а Юлька — физик-тахионщик, ей у нас делать нечего.
Олю Молодых, одну из нашей прежней «юниорской» группы, назначили на «Арго» инженером-кулинаром. Эту важную должность ей предстояло совмещать с обязанностями заведующего рекреационным сектором… Сейчас мы сидели в каюте, куда я проводил её вместе с багажной тележкой.
— Значит, Юлька сейчас в Москве, в ИКИ?
— Пока да, но, боюсь, это ненадолго. Валерка, после того как его не взяли на «Арго», разругался со всем светом и полетел на «Деймос» принимать новый лабораторный комплекс. Теперь он сидит на орбите Марса безвылазно, злой, как собака, и готовится к работе с «сверхэкзотическими» материалами для своей экспериментальной работы. А Юлька собирается туда — должна была уже вылететь с Серёжкой Лестевым, но задержалась, какие-то дела…
— Лестев? — Оля наморщилась, вспоминая. — Это твой подопечный, тот, из «Каравеллы»? Это же он тогда, в Поясе ходил с тобой на «омаре» к «звёздному обручу»?
— Он самый. У нас тогда вышла перестрелка с японцами — он палил из лазерного револьвера, а я из ракетницы. Попал, между прочим…
— Кто, он или ты?
— Оба. Я хотел затребовать его к нам, на «Арго» — он имеет опыт работы на «крабе», ещё с Энцелада, — но передумал. Пусть наберётся самостоятельного опыта, поработает в новом коллективе — а то ведь так и останется при мне вечным стажёром. А на «Зарю» его определили водителем буксировщика, в их группу малых аппаратов.…
— «Заря» — это хорошо, — согласилась Оля. — Там сейчас кто капитаном — Волынов?
— Он самый. Этот рейс у него последний, потом сдаёт корабль — угадай, кому?
— Чего тут гадать? — усмехнулась Оля. — Андрюшке Полякову. Все знают, что после экспедиции «Золотого Руна» он будет готовить «Зарю» к Первой Межзвёздной.
Я кивнул.
— Да, из планетолётов в звездолёты… наконец-то. Но до этого ещё далеко, как минимум, год. Ближайший рейс «Зари» запланирован по следам «Зеркала-4». Зонд засёк там какое-то реликтовое излучение, вот и хотят его исследовать. Но главное — это выход за пределы пояса Койпера — это уже считается межзвёздное пространство, отсюда и название….
— Да, говорят — минимум, год в один конец, больше десятка прыжков… — подтвердила Оля. — А Волынова что же, списывают на берег?
— Ну, не так всё плохо. Возраст, конечно — но на берегу ему пока рано. Собирается перейти в Центр Подготовки, в филиал на «Циолковском».
— Значит, всё же передают им станцию? — удивилась собеседница. — А у нас говорили, что пока ничего не решено…
— Решение принято за неделю до моего отлёта с Земли я присутствовал на совещании. И верно, чего тянуть? Сейчас на лунной орбите достраивают две новые станции — «Иван Ефремов» и «Жюль Верн», а «Звезда КЭЦ» станет главным учебным центром Внеземелья. Там, кроме филиалов нашего ЦП и американского КалТеха, будет ещё и отделение Академии Внеземелья. А Борис Валентинович будет всем этим командовать.
— Ясно, — Оля снова улыбнулась. — Весёлая ему жизнь предстоит…
— Ничего, справится. С нашей молодёжной командой на «Заре» справлялся, а тут то же самое, только масштаб побольше.
— А что Леонов, всё ещё заведует «Лагранжем»?
— Да. Его много раз звали обратно на Землю, прочили в начальники Центра Подготовки — отказался. Сейчас он главный в системе Сатурна — и «Лагранж» под его руководством, и с «Титан» и новая станция «Кольцо-2».
— Я читала про «Кольцо-1», — тихо сказала Оля. — Жуткая история…
Трагическая судьба исследовательской станции, подвешенной над плоскостью колец Сатурна, два месяца не сходила с первых полос земных газет. Во Внеземелье о ней не знали разве что, коты, которые теперь обитали на каждой станции, на каждом корабле, оснащённом гравитационными жилыми модулями — теми самыми вращающимися «бубликами».