— Что батька? Откуда же батька? — с превеликой неловкостью зашептал Хома. — Грешно так говорить. Это ж смех один и соромицькость[81]. Но ежели с философских наук глянуть, так пусть немного и батька. Если уж так завязалось хитростно…
— А не надо было так завязывать. Что то за казак, ежели его первая попавшаяся ведьма в отцы покойницам пристраивает? Вот как теперь? Я ж и сама чую, что по-родственному.
— Так чего же верхом вознамерилась?!
— Для прояснения. И потом томлюсь я, — нагло оправдалась Хеленка.
— Тю, и в кого же ты такая бесстыжая да бессовестная?!
— В кого делали. Я ж не виновата, что кровь горячую сохранили.
— Я, что ли, сохранял? — возмутился Хома. — Я таким материям не учён.
— Вот и учился бы. Уж седина в усах, а в голове одна горилка и хлюпает. А мне как теперь? То живая, то мёртвая. Да еще поплюга[82] окаянная. Ладно, приноровлюсь. Но вдруг я вонять начну и сгнивать? Вон жарища какая.
— Не начнешь. Вполне цветущий лик и остальное.
— То сегодня. А завтра как?
Помолчали. Потом Хома прошептал:
— Ладно, что сейчас пенять. Спи, что ли.
— Так что «спи»? Мне днём хорошо спится, а по ночам жар в крови играет. Маюсь и нудьга одолевает.
— Совладать с собою потребно. Вот, яблочко съешь. Оно прохладное и кисленькое.
Вздохнула и захрустела. Сочно с причмоком. Как ни странно, под тот уютный звук, пригретый вроде мёртвым, но вполне живым теплом с одного бока, уснул Хома быстро и в полной безмятежности.
— А что это вы, достопочтенные панове, делаете?
Услыхав вопрос, достопочтенное панство в лице четырех посполитых, прекратило пинать мешок и уставилось на подъехавших всадников. Старший, ободранный дедок в широком брыле[83], лупнул испуганно глазами и двумя руками вцепился в длинный сучковатый дрючок.
Капитан задумчиво смотрел на ползущий по дороге мешок, что оглашал окрестности неразборчивой руганью. Наконец, посполитый собрался с мыслями и, сдёрнув соломенную шляпу, сказал:
— Да ото ж бо, вин курвячий сын, жид та истинный лях!
— Многогранная личность какая…
— Во! — уловив поддержку, продолжил брыленосец. — На Пришеб наш демоны набежали!
— Демоны? — переспросил Мирослав. Дмитро заоглядывался, будто ожидая тех самых демонов увидеть за ближайшими кущерями.
— Ну! — яростно закивал дедок. Соратники его склонили головы в подтверждение.
— И что за демоны такие? — подался чуть вперед капитан, чувствуя, что след точный. — На кого похожи, как злодействовали?
— Я всех демонов видел! — заверещал вдруг мешок. — Я всё расскажу, только выпустите! Ой, падло, что же ты бьешься-то по больному месту?! Ирод!
— Поговори мне, гадюка! — погрозил дедок, вновь взмахивая дрючком.
— Ещё раз стукнешь по мешку, я тебе ухо отрежу, — пообещал Мирослав, многозначительно положив ладонь на рукоять сабли.
— Да выпустите же вы меня, живоглотное селянство! — вовсе уж не человечески взвыл неведомый узник. — Я же ничего вам не сделал, тупые ваши головы!
— А хто шинок порушил, га? И лаялся потом непотребно?!
— Ваш шинок маазикимы жидовские разорили и обобрали! Я тамошний погреб от нечисти оборонял!
— «Маазикимы», говоришь? Кхм…
Капитан спрыгнул на землю. Посполитые порскнули в стороны розшуганными воробьями. Мирослав присел над мешком, подергал надёжно завязанный узел.
— Вы его что, топить собрались?
— А то! — подбоченился дедок. — До реки дотащим, там каменюк забагато!
— Кыш отсюда, пока уши не отрезал, — устало произнес наёмник, и вытащил нож. Посполитых как ветром сдуло. Снова хмыкнув, капитан сказал: — Слышь, демоноборец, руки береги, — и одним движением отхватил горловину.
Оказавшись на свободе, высокий худощавый парень, годов примерно Збыховых, может чуть постарше, весь в соломе и всяческом мусоре, громко прочихался, вытерев длинный хрящеватый нос рукавом. Разглядев спасителей, чуть слышно охнул и, лапнув себя по поясу, где висел обрывок портупеи, представился:
— Идальго Ансэльмо Белтрэн Гервасио Анчес из Толедо к вашим услугам, мой благородный пан-спаситель!
— Откуда?! — раздался возмущенный рык лейтенанта.
— Из Толедо! — высокомерно поджал губы Идальго-Из-Мешка. — Это такие местности в Гишпании. Последние из самых глупых крестьян знают о тех прекрасных равнинах!
— Капитан, можно я его убью?
Голос Диего был до омерзения медоточив. Но Ансэльмо Белтрэн Гервасио Анчес почему-то испугался. Отступая от лейтенанта, он запутался в мешке и брякнулся на задницу. Тут же подскочил, схватившись за отбитое место двумя руками. И кинулся к капитану, что отчаянно пытался вспомнить, откуда ему так памятен нос найдёныша.
— Воевода, спасай! Он же меня заколет, а мне нельзя!
Мирослав вспомнил. И выругался так громко, что посполитые, которые затаились шагах в ста, не сговариваясь, побежали дальше. От греха.
Капитан с длинноносым самозванцем ехали чуть позади. Диего к разговору прислушиваться и любопытствовать не желал — то прямой ущерб чести. Но беседовали громко, пусть и понятно было одно слово через три, да и те слова чаще — ругательные. Всё же, дабы разуметь тонкости разговора, скудных дней, проведённых лейтенантом на польско-московитских украйнах было маловато. Да и язык от ставшей привычной руськой мовы в малости, но отличался. Однако и тех куцых обрывков, что долетали до ушей лейтенанта, хватало для вывода — капитан и Анчес друг друга знают, притом познакомились давно. Очень давно.
Отлично понимая, что времена герцога Альбы прошли, и простому идальго не встать во главе терции, лейтенант всё же любил копаться в истории войн. Оно и самому интересно, и при случае, неведомым большинству окружающих соратников знанием можно блеснуть. И Диего теперь пребывал в некотором замешательстве. Ведь, если верить услышанному, то капитан, будучи еще в младенчестве, участвовал в славных сражениях, кои в изобилии давал правитель Московии — Иоанн Грозний, прозванный за жестокость Базильевичем, принуждая родственников Збыха к дружбе и миролюбию. Впрочем, вникнуть в детали не получалось и, чтобы не забивать голову лишними мыслями, Диего решил махнуть рукой. Что капитан — непростой человек даже не с двойным, а с тройным дном, и так известно. И вообще, к чему ломать голову над давно забытыми битвами, если вокруг так и бросаются в глаза следы недавнего сражения, можно сказать, ещё не остывшие?
Городок, в который въехала банда, изрядно пострадал. Несведущий в местных реалиях Диего не сумел бы с ходу сказать, что именно произошло. То ли наезд[84] татар, то ли не поделили что-то буйные запорожцы с лихими реестровыми…
На улицах пахло дымом, отряд проехал мимо выгоревшего дома и упавших заборов, плетённых из веток. С ближайшего двора доносились завывания вдохновенно и неутомимо причитающей женщины. Лейтенант не знал, имеются ли в здешней местности профессиональные плакальщицы, но та тетка занималась своим делом весьма умело.
Отряд разделился: большая часть солдат и лошадей свернули к строению, что здесь считалось постоялым двором. Капитан, прихватив Угальде и Котодрала, отправился осматривать знаменитый демонский шинок. Носатый самозванец, очевидно не жаждавший лишний раз показываться в негостеприимном городе, остался с бандой.
— Ваш знакомец, капитан, весьма наглый и к тому же неумелый обманщик, — рискнул сдержанно намекнуть Диего.
— Верно. Наш попутчик лгун, и из наглейших, — не стал спорить Мирослав. — Но говорить «неумелый» я бы поостерёгся. В последний раз мы с ним виделись в Праге, года четыре назад. Твой липовый земляк тогда увяз в порядочной куче говна. Но его, с той поры, так не вздернули на верёвке, не посадили на кол и даже не проткнули ничем острым, следовательно, он на удивление даровит в главнейшем из искусств — сохранении собственной шкуры.
— Да упаси Святой Яго от таких земляков! Что общего у доброй Испании и безродного проходимца?!
— Так-то, ничего общего. И все же он слегка кастилец, чуть-чуть апулиец, на сотую часть грек и немного мадьяр. Хотя и осчастливил своим рождением ни в чем не повинный лес где-то в глухомани у Кинешмы.
— Никогда не слыхал о тех местах, — признался Диего. — Где-то в Вестеросланде?
— Нет, но тоже жуткая глушь. Каждый тамошний селянин имеет в родичах нечисть. На удивление живучее племя.
Диего пожал плечами:
— Возможно, ваш знакомец пронырлив, но едва ли умён. Грязный мешок — не лучшее убежище в беспокойные времена. Вполне мог заночевать на дне пруда.
— Мог, но встретил нас. Отчего-то у него всегда так случается. Полагаю, он несчастливый везунчик. Как мне кажется, бывает такая судьба. Всё время попадать в глупейшие истории, благополучно выбираться из них, для того, чтобы немедля попасть в иную чепуху.
— Не уверен. Мне не приходилось встречать подобных людей, — усмехнулся лейтенант.
— Всякое бывает. С другой стороны, иной раз, сесть в мешок и ждать, когда удача сама подъедет к тебе — весьма разумный и продуманный план.
Угальде засмеялся: засада в мешке? Забавный способ.
Таверна, что в здешних местах именовалась «шинком» выглядела порядком разгромленной. Весьма сомнительно, что именно демоны столь неистово разворошили соломенную крышу, но следы на стенах подсказывали, что здесь действительно побывал кто-то с когтями. Капитан заговорил с городскими бездельниками, толпящимися на улице. Диего и Котодралом въехали в разбитые ворота. Странно, но двор шинка пострадал куда меньше: стояли у коновязи осёдланные лошади, расхаживал у низких амбаров огромный гордый петух, клевал яблочные огрызки. Мирно торчали на кольях ограды вымытые горшки и кувшины, дожидались начала ремонта свежие снопы соломы.