При упоминании о «психах» Ольга совершенно съежилась и оробела, но Зульфия со смехом продолжала увещевать:
— Да ты сама посмотри — пока еще ничего плохого, кроме хорошего, не случилось! Только Светка, дура, араба сняла, он ее и поимел, как ему больше нравилось… Так где у нее глаза были? Зато, правда, теперь в каракулевом свингере ходит да еще и смеется — говорит, а что, мне понравилось! Вот и суди сама. Насчет мафии ты права — но только какая ж это мафия? Это свои! Ведь надо кому-нибудь за порядком следить! Будешь отстегивать им понемножку, и живи спокойненько, никто тебя не тронет, а тронет — эти же ребята вступятся! Брось ты, пойдем завтра со мной. Я удачливая!
Но Оля послала «удачливую» Зульку теми словами, какие на рынке услышала. А к разговору этому, надо заметить, очень внимательно прислушивалась изящная дама Катя, что на два курса старше училась. Эта особа была не из простых, все в ней обличало птицу высокого полета, хотя красотой она, надо заметить, не отличалась — была худая, верткая, со смуглым обезьяньим личиком и щелью между крупными передними зубами. Но именно к ней, как Лелька помнила, приезжала самая шикарная машина, а потом она и вовсе исчезла из общаги — сняла себе квартиру на деньги любовника и жила себе на содержании припеваючи. Теперь изящная Кэт являлась к подругам в гости и потрясала общежитие своими нарядами в стиле кантри, запахом необыкновенных, никому не известных духов, массой старинных серебряных украшений и длинными тонкими сигаретами, похожими на зубочистки.
После того как Зульфия, ошарашенная отповедью Ольги, гордо удалилась, профессионально виляя тощеньким задом, а Ольга осталась сидеть на подоконнике, подавленно уставясь в окно, к ней подошла Катя и подмигнула:
— Здорово ты ее. Я и не думала, что ты такие слова знаешь.
— Я еще и вышивать могу, и на машинке, — мрачно процитировала Лелька кумира детства, кота Матроскина.
— Ну, молодец. Хочешь, пойдем посидим где-нибудь?
С Лельки моментально слетело напускное высокомерие и хмурость. Ах! Прекрасная Кэти, примадонна факультета, приглашает ее так, запросто «где-нибудь посидеть»! Да, но как на это согласиться? Или лучше отказаться?
— У меня с деньгами не очень, — честно призналась Ольга.
— Я же приглашаю, — пояснила Катерина.
Неподалеку от института было кафе «Волна». Войдя внутрь, Оля оробела. Ей еще не приходилось бывать в таких местах, где в полумраке обволакивает тихая музыка, где на сервированных столах стоят сложенные конусами накрахмаленные салфетки, а заказы принимает молоденький официант с наглым лицом. Да и вообще ей мало где случалось бывать, кроме кафе-мороженого «Лакомка» в своем родном городе, а здесь, в Москве, на походы по ресторанам не было ни денег, ни времени.
Катя искоса наблюдала за произведенным эффектом. В сущности, она вовсе не собиралась вести эту девчонку в шикарный кабак и сама расплачиваться за трапезу. Но в тот момент, когда они поравнялись со стеклянными дверями кафе, у нее уже возник вполне определенный план…
ГЛАВА 16
— Малевич, ты талант! — безапелляционно заявил Андрюша.
В окна студии било яркое летнее солнце, и Кириллу пришло в голову, что такое солнце почему-то бывает только по воскресеньям. Может, Господь так отмечает свой любимый день? А может, просто сам Кирилл в будние дни не дает себе труда присмотреться к окружающему миру, уходя по уши в работу? В будни не солнце — освещение!
Вообще-то он и сегодня собирался поработать. Не над заказанным портретом очередной пафосной особы — над своей картиной, над драгоценным детищем, которое он холил и пестовал уже полгода! И с наслаждением предвкушал целый день блаженных трудов, изредка прерываемых приходами Ольги. Но она приносила кофе и бутерброды и тихонько испарялась, зная, что Кириллу нельзя мешать в такие минуты.
Но пришел Андрей. Вначале гостеприимный хозяин ощутил укол досады, но вовремя опомнился. Они и в самом деле давно не виделись — собственно, с самой Димкиной свадьбы. Эта свадьба да еще отъезд Жанны странным образом распаяли компанию. Не потому, что их дружба держалась исключительно на этих двоих, вовсе нет — просто надо было решить, как теперь относиться друг к другу, вывести какую-то новую формулу общения, а на это всегда нужно время. Поэтому после короткого мгновения невольной досады Кирилл обрадовался — приход Малыша означал, что карантин наконец-то кончился, что теперь по-прежнему можно ходить друг к другу в гости без спроса, бесцеремонно напрашиваться на завтраки, обеды и ужины, нести любую чушь за бутылкой вина… В общем, жить легко и свободно.
— Что тебя там так восхитило? — поинтересовался Кирилл.
— Вот это, — пояснил Андрей, тыча пальцем в небольшой холст. На нем была изображена весьма условная девушка на столь же условной скамейке в еще более условном парке. Парк был представлен белыми, голубыми и зелеными пятнами: белое на голубом — небо, зеленое — деревья. Скамейка тоже была ярко-зеленой, а вот абрис девушки, сидящей на скамейке, поражал прихотливой изломанностью и размытостью очертаний. Не девушка, но призрак девушки — серо-размытый, печальный, зыбкий — сидел в ярко-голубой день на ярко-зеленой скамейке. Чье-то тревожное воспоминание, тихий упрек…
Эту маленькую картинку он написал после того вечера, когда нашел в кармане старого пиджака фотографию Жаклин. О нет, конечно, девушка, изображенная на картине, не имела никакого сходства с Жаклин (да и вообще очень отдаленно походила на одушевленное существо женского пола), но настроение, овладевшее Кириллом, было отражено очень точно.
— Что-то в этом есть, — пояснил Андрей, тыча пальцем в холст. — Ты меня знаешь, старик, я в живописи не очень-то понимаю. Сейчас немодно в этом признаваться, но я признаюсь. Верх моих эстетических притязаний — комиксы в стиле манга[4]. Но тут ты, ей-богу, сам себя превзошел. Как называется?
— Я не называю картин, ты же знаешь, — пожал плечами Кирилл.
— Да брось ты! Я же был на выставке, видел…
— Это устроители постарались, — пояснил Кирилл.
— Феерично, Малевич, я в восторге!
Кирилл недоверчиво покосился на приятеля — в принципе это заявление могло быть и просто иронией. Но Андрей был серьезен.
Собственно говоря, Кириллу и самому нравилась эта вещь. Только из странной скромности он не повесил свой шедевр на стену, а поставил в уголке и к тому же еще завалил старыми полотнами. Но, оставаясь в одиночестве, частенько доставал небольшую картину на свет божий и подолгу смотрел на нее. Да, ему несомненно удался этот контраст. И условность изображения, быть может, в первый раз не выглядела жалкой и претенциозной, напротив — казалась единственно уместной. Картина как бы являлась воплощенной идеей в чистом виде, и мелкие бытовые подробности, подтверждающие реальность происходящего, были бы тут просто-напросто неуместны…
— Знаешь, — продолжал Андрей. — Ты вот хорошо рисуешь, или пишешь, как там у вас, художников, говорят. По мне ты — прямо Сальвадор Дали. Только все у тебя как-то слишком тщательно, слишком выписано, словно ты хвастаешься тем, что так хорошо рисовать умеешь. А это…
Кирилл помотал головой, давая понять, что ему ясна речь Андрея. Суждение беспристрастного ценителя в лице друга так совпадало с его собственным, авторским мнением, что он ощутил благодарность и даже какую-то приятную щекотку в уголках глаз.
— А вот ты сам мне что-то не очень нравишься, — резко сменил тему Андрей.
— Да? Странно. А я себя, кстати, великолепно чувствую…
— Это обман чувств, — заявила Ольга, внезапно появляясь на пороге.
— О! Лелишна! — обрадовался Андрей. — Иди сюда, моя радость, я тебя поцелую! Влеплю, так сказать, безешку в твою сахарную щеку!
— Уйди, Малыш, — отмахнулась Ольга от знатока Гоголя. — Заведи себе свою девушку и целуйся с ней.
— Не водятся они у меня, — виновато развел руками Андрей. — Не задерживаются как-то. Так что ты сделала с нашим Малевичем? Он истомлен постоянными сексуальными нагрузками?
— Фу, Андрюша, эти твои казарменные шуточки, — утомленно пробормотал Кирилл. — Работаю много, да еще бессонница у меня.
— Это все от недостатка свежего воздуха и движения! — радостно заявил Андрей. — Вот что, ребята, а не махнуть ли нам на пикник? Погода чудная! А вы сидите здесь, в замкнутом помещении, и бледнеете с каждым часом!
— Малыш, ты гений! Не уверена, захочет ли этот персональный пенсионер, жертва холста и палитры, выйти на улицу, но если ты его все же вытащишь — я тебя поцелую! Потом, если захочешь. Я пошла одеваться, а ты уламывай.
Ольга убежала, а Кирилл, смущенно покосившись на гостя, сообщил:
— Вообще-то я хотел сегодня поработать…
— Намек понял! — замахал руками Андрюша. — Мы погуляем недолго! У тебя останется целый вечер для работы!
— Так ведь солнце уйдет, — продолжал вяло сопротивляться Кирилл.
— Да? А это важно? — осведомился Андрей. — Ну, теперь ничего не поделаешь. Лелька уже ушла одеваться. Представь себе, сколько будет крику, если она вернется вся такая расфуфыренная, с бутербродами в ма-аленькой корзиночке, а ты заявишь, что никуда не идешь? Кроме того, ради твоих капризов мне не резон лишаться обещанного поцелуя…
Кирилл вдруг расхохотался.
— Ты чего это? — настороженно спросил Андрей. — Скажи, вместе посмеемся.
— Просто я раскусил вашу аферу. Ты ведь, перед тем как ко мне подняться, к Ольге зашел, верно? И она тебя попросила вытащить меня на прогулку, так? А про картину ты трепался только для того, чтобы подмаслить меня и привести в благостное настроение. Так или не так, признавайся!
— Отчасти, — виновато хмыкнул Андрей. — Я действительно зашел к Ольге. Но я же не виноват, что она живет на этаж ниже, чем ты! И она действительно просила меня на тебя повлиять. Заявила, что ты себя совершенно заморишь своим общественно полезным трудом. А насчет картины — параноидальный бред! Она мне действительно понравилась.