Присутствующие с любопытством посмотрели на директора.
– Так выкладывайте, что там у вас случилось, Мак, – сказал директор банка.
– Я все скажу вам, джентльмены, но только когда явится наш уважаемый председатель, – заявил Мак-Магон.
Весь вид директора школы, его таинственность, его многозначительное покашливанье еще сильнее возбудили общее любопытство.
Впрочем, присутствующим не пришлось долго ждать: Хомер, выглядывавший в окно и карауливший прибытие Милларда, объявил торжественно, что машина председателя у подъезда.
В этот день Большой Босс выглядел особенно парадно. Его щеки были краснее обыкновенного и лоснились; сквозь коротко остриженные волосы просвечивала такая же красная кожа головы; жемчужно-серая пара крепко облегала его сухощавую фигуру с выгнутой по-военному грудью. Да и весь Босс напоминал надраенное до блеска военное судно.
Он сбросил пальто и шляпу на руки подоспевшему Хомеру, коротко поклонился присутствующим и занял председательское место за столом.
– Прошу извинения за опоздание, – сказал он, быстро взглянув на часы. – Меня вызывал Чикаго.
Дыхание гигантского бизнеса, громадных операций с акциями, кораблями и грузами как бы пронеслось по комнате, и каждый присутствующий, вообразив масштабы этих дел, невольно преклонился перед Большим Боссом.
А Босс, уловив это, бросил как бы невзначай:
– Начнем, Мак-Магон, потому что времени у меня в обрез: через два часа я должен вылететь на совещание алюминиевого треста.
– Слушаю, сэр, – поклонился директор. – Итак, леди и джентльмены, первым вопросом у нас стоит обсуждение программы праздника. Мы разослали всем вам еще на прошлой неделе предполагаемую программу, которая выработана при участии мисс Вендикс.
Босс кивнул:
– Помню. Программа эта известна всем присутствующим? Да? Должен сказать вам, джентльмены, что в этом году я считаю подобный праздник особенно желательным. Надо, чтобы люди немного развлеклись, отдохнули, чтобы они не тратили все свое время на бесполезные и даже, я сказал бы, вредные собрания, какие-то митинги – словом, на всю эту возню, которая стала у нас такой распространенной за последнее время, Пускай лучше танцуют, смотрят фейерверки, катаются на каруселях… Вы согласны со мной? – Босс бегло оглядел присутствующих.
– Ну разумеется! Очень правильно! Отлично придумано! – раздались голоса.
– Гм… Дать ребенку пустую соску вместо молока – хорошо придумано, – пробормотал доктор Рендаль.
– Вы что-то сказали, док?.. – прищурился Миллард. – Нет? Тогда я продолжаю. Итак, мы устраиваем традиционный праздник в городском саду с бесплатным буфетом для народа, с двумя оркестрами, которые нам дает мэр города, с обычным парадом и выступлениями школьников. На этот раз, чтобы напомнить американскому народу его славное прошлое и освежить в нем чувство патриотизма, мисс Вендикс, – он слегка поклонился в сторону учительницы, – мисс Вендикс придумала устроить шествие сорокадевятников…
– Очень хорошо! Превосходно! – закивали попечители.
Мисс Вендикс раскраснелась от удовольствия и гордости.
– Это будет Подлинная Красота и Высокая Идея, соединенные вместе, – сказала она, едва дыша от волнения перед таким ответственным собранием,
– Хорошо, хорошо! – поспешно прервал ее Босс, боясь, что разговор о Красоте с большой буквы может затянуться надолго. – Я только не понял, мисс Вендикс, что вы подразумеваете под изменением состава выступающих? Это касается школьников?
Мисс Вендикс растерялась и что-то забормотала.
– Разрешите мне доложить собранию, сэр, – встал со своего места Хомер. – Дело в том, что за последнее время у нас в школе замечаются вредные настроения, и всему этому задают тон цветные ученики. Поэтому мы, педагоги, вместе с директором школы мистером Мак-Магоном решили, что лучше не выпускать цветных детей в праздничной программе. Они этого не заслужили. – И Хомер, эффектно разрубив рукой воздух, опустился в кресло.
Мистер Миллард повел глазами в сторону редактора Уорвика.
– Но почему же? – начал он как бы в нерешительности. – Почему так? Ведь я всегда был, так сказать, сторонником равенства… Вот и в газете об этом писали…
– Не беспокойтесь, сэр, – поднялся Мак-Магон, – все знают ваши прогрессивные воззрения и отдают им должное. Школа берет эту перемену в составе выступающих на себя.
– Ага, если школа берет на себя, то мы не можем возражать… Не правда ли, господа? – обратился Миллард к попечителям.
– Чем меньше черномазых будет торчать у нас на глазах, тем лучше, – сказал Сфикси. – Вот видите, что получается, когда их распускаешь! Даже в школе они устраивают бунты…
– Ох, Сфикси, вам бы жить на Юге! – сказал доктор. – Там вы могли бы себе позволить небольшое удовольствие – сжечь на костре какого-нибудь негра . Я чувствую, вам этого очень не хватает в жизни!
– Вы опять за свое, док! – Сфикси явно злился. – Целуйтесь с вашими неграми и лечите их бесплатно, если вам это нравится, а меня уж увольте!
– Джентльмены, джентльмены, призываю вас к порядку, – сказал тоном добродушного папаши Миллард. – Тем более, что директор школы хочет сделать нам какое-то сообщение… Говорите, Мак-Магон, – обратился он к директору.
Мак-Магон встал и откашлялся. Его очки блистали холодно и решительно. Он мельком взглянул на своих «верных» – Хомера и Вендикс – и начал:
– К сожалению, джентльмены, то, что сказал мой помощник мистер Хомер, правда: в школе у нас имеются нездоровые настроения. К моему величайшему огорчению, среди подобранных попечительским советом педагогов нашелся один, который поддерживает и разжигает в учениках эти настроения и всячески пропагандирует идеи равенства среди цветных школьников…
– Кто этот педагог? Назовите его имя! Кто его рекомендовал? – раздались нетерпеливые голоса.
– Это младший учитель, преподаватель литературы мистер Ричардсон, – ответил директор. – А рекомендовал его к нам в школу доктор Рендаль.
Все взгляды обратились на доктора, который продолжал невозмутимо курить.
– Ага, док, стало быть, вы поставляете красный товар? – угрюмо сказал Сфикси. – Это похоже на вас. А знаете, в этом можно усмотреть желание специально воспитать новое поколение в коммунистическом духе. Наша комиссия по расследованию антиамериканской деятельности может вами заинтересоваться.
– Бросьте, Сфикси, я не из пугливых! – Доктор Рендаль вынул трубку изо рта. – Ричардсон – отличный педагог и был таким же отличным офицером американского флота, я видел его характеристику. На его руках больная старуха мать. Я хорошо знал его покойного отца, капитана торгового парохода, и готов поручиться, что сын ничем дурным не занимается.
– Это зависит от точки зрения, док, – отозвался со своего места Тернер. – Иной считает хорошим то, что другой определяет как дурное.
– Джентльмены, вопрос настолько серьезен, что я считаю пустую болтовню совершенно неуместной, – внушительно сказал Босс. – Мак-Магон только что сообщил мне, что у него имеются свидетели вредной и опасной деятельности этого педагога. Сейчас сюда будут вызваны два ученика, которые смогут подтвердить все сказанное о Ричардсоне и дать нужные пояснения. – Он кивнул директору: – Можете позвать мальчиков.
Присутствующие ждали в напряженном молчании. Доктор Рендаль свирепо курил. Мак-Магон сделал знак Хомеру, тот вышел и почти тотчас же вернулся, ведя за собой директорского сына и его друга Роя Мэйсона.
У мальчиков был по-разному смущенный вид. Фэйни все помаргивал белесыми ресницами, как будто ему трудно было вынести блеск такого высокого общества. Рой Мэйсон держался преувеличенно прямо и откидывал назад голову самым гордым и независимым образом. Казалось, ему совершенно нипочем выступать перед советом попечителей. Впрочем, оба «свидетеля» старались держаться поближе друг к другу и изредка обменивались многозначительными взглядами.
– Вот, сэр, ученики, о которых я говорил, – сказал директор.
– Позвольте, джентльмены, неужели вы всерьез придаете значение таким свидетелям? – спросил доктор.
– А почему бы и нет? – снова вмешался Тернер. – Дети куда наблюдательнее взрослых. От них ничто не скроется.
– Итак, мальчики, назовите нам прежде всего ваши имена, – сказал Большой Босс.
– Ученик седьмого класса Ройяль Мэйсон, сэр, – отрапортовал первый.
– Ученик седьмого класса Фэниан Мак-Магон, – как эхо, повторил второй.
– Мой сын, джентльмены, первый ученик. Его одноклассник – сын сквайра из Натчеза, – сказал директор. Он обратился к «свидетелям»: – Джентльмены из попечительского совета хотят услышать, что вы можете сообщить им об учителе мистере Ричардсоне. Предупреждаю: вы должны говорить только то, что слышали сами.
– Хорошо, сэр, – сказал Рой, закусывая пухлую нижнюю губу.
Босс откашлялся.
– Нам сказал директор, – обратился он к мальчикам, – что вы заметили в мистере Ричардсоне, в его поступках и высказываниях нечто такое, что не соответствует поведению истинного американского патриота. Это так?
Рой утвердительно кивнул:
– Да, сэр, я это давно заметил. С тех самых пор, как пришел в эту школу. Мистер Ричардсон постоянно говорит о равенстве всех людей, и он очень любит всех цветных у нас в классе. Постоянно их отличает, ставит им самые высокие отметки…
– Ну, это еще не такая серьезная вина, – громко сказал доктор Рендаль. – Это еще не повод для обвинения человека.
Никто не обратил внимания на его слова. Все взгляды были обращены на Мэйсона.
– Ну что же ты замолчал? Припоминаешь еще что-нибудь? – спросил Босс.
– Еще он постоянно восхваляет Джона Брауна и его время и говорит, что прошло время настоящих людей и благородных поступков… Помнишь? – обратился Рой к Фэйни.
– Еще бы не помнить! – подхватил тот. – Это он сказал, когда его любимчик – черномазый Робинсон из нашего класса – написал сочинение о Джоне Брауне…
– Ого, негры начали писать о Джоне Брауне! – произнес молчавший до тех пор Парк Бийл. – Это знаменательно. Весьма, весьма знаменательно! – повторил он торжественно.