— Если связист, чего же ты во время воздушной тревоги дома торчал, а не на посту был, это не дело.
Ну, отгребаю и говорю, отгребаю и говорю, а замолчу — он плакать начинает.
Я чувствую — плохо ему приходится. Я даже прикрикнул на него, чтоб он успокоился.
Когда я уже прополз настолько, что смог вытянуться во весь рост, за мной полез боец. Я выгребал кирпичи и передавал ему. А он — командиру взвода, который стоял около входа. Потом пришлось и командиру за нами отправиться.
Так и ползли все цепью. Впереди — я, за мной — боец, а сзади него — командир.
А время идет как-то медленно. Я тороплюсь, руки ободрал в кровь. И когда метра четыре прополз, протянул я руку. И Шурка свою протянул.
Схватил я его за руку, обрадовался. А в руке у него какая-то карточка.
Он мне ее передал.
— Важная фотография, — сказал он. — Надо сберечь.
На этой карточке, кажется, вся его семья была сфотографирована. Я карточку по цепи передал назад.
Потом Шурка попросил напиться. Передали ему воду, он выпил и повеселел немного. И хныкать меньше стал.
А потом вдруг меня самого засыпало. Я испугался, думаю: «Как же мальчишка-то мой, его же отрывать надо!» Но откопали меня быстро, и комиссар велел мне отдыхать, — я уже три часа как работал. Вместо меня командир взвода разгребал, но Когда он почти до самого Шурки добрался, я снова полез. Там очень узко было, командиру не пробраться дальше.
А этот коридор, что мы вырыли, наклонно шел сверху вниз, потому что Шурка на метр ниже нас находился. И я лежал вниз головой, а ногами кверху.
Вот добрались мы до Шурки, стал я разгребать вокруг него. Снял все обломки, и ему сразу легче стало. Он даже расхрабрился, шутить стал:
— Ну, теперь можно хоть до завтра лежать.
А я боялся. Начнет он теперь ворошиться — и его засыплет.
Хотел я уже Шурку тащить. Взял под руки, потянул, а он закричал. Оказалось, ноги ему комодом придавило. Передали мне пилку, и я выпилил у комода плинтус. А потом пришлось Шуркины брюки разрезать, потому что их тоже придавило. Только Шурка не позволял.
— Я без брюк не полезу! — кричал он. — Тут, поди, весь дом собрался!
— Как хочешь, — говорю. — Если не хочешь вылезать без брюк, придется тебе оставаться здесь лежать дальше.
Пришлось ему смириться. Когда он наконец почувствовал себя свободным, то решил, что сам вылезет без моей помощи. Но я с ним церемониться не стал.
Командир взвода, который первым к выходу лежал, потащил бойца за ноги, боец потащил за ноги меня, а я Шурку. Как в сказке — «дедка за репку» — даже смешно. Но главное-то в том было, что Шурка совсем невредимым оказался! Только спину себе содрал, да ноги затекли, а так ничего.
Я потом сразу домой побежал. Уж очень поздно было. Кажется, десять часов вечера. Мне в пять утра вставать на работу. Дома меня ругали за то, что я всю одежду перепачкал. Ну, ведь они не знали, что это из-за Шурки, я не сказал им ничего об этом…
— ★ —
До войны мы жили хорошо и счастливо.
Фашисты помешали нам. Во время артиллерийского обстрела вражеские снаряды разрушили наш дом. Я слышал раздававшиеся из-под его обломков стоны моих товарищей и друзей. Когда их раскопали в груде камней и досок, они уже были мертвы.
Я ненавижу фашистских гадов! Я хочу мстить им за своих погибших товарищей…
Женя Терентьев («Смена» № 99, 8 августа 1942 года.)
1 сентября 1942 г. начались занятия в начальных классах, а с 15 октября приступили к занятиям вернувшиеся из лагеря окрепшие, посвежевшие старшеклассники.
Уже действовали 86 школ… Однако школы нужно было обеспечить топливом. Учителя и дети после уроков и в выходные дни разбирали на дрова деревянные дома. Доски и бревна надо было поднести к трамвайным путям. Затем надо было разгрузить платформы, поднести дрова к школе, распилить, расколоть, сложить в подвалы. Это была продолжительная физическая работа, но все понимали, как она была необходима.
(Из статьи заслуженной учительницы РСФСР М. В. Кропачевой.)
Н. КарасевОн мечтал стать журналистом
С Юрой Звездиным мы жили в одном доме. Мальчишка как мальчишка, простой, веселый, озорной. Он знал, что я работаю в газете, знал мою профессию и немножко завидовал мне.
— Вот вырасту большой и буду в газете работать. Не верите? — И Юра испытующе всматривался в мои глаза.
— Верю, верю, Юра.
— И фотографировать буду. А вы мне покажете, научите меня?
— Конечно, и покажу и научу.
И Юра все чаще поднимался ко мне, на третий этаж. Был он дотошный и любил делать «все сам».
Шли годы. Началась война. Я часто бывал в Ленинграде и изредка заходил к Звездиным.
В холодной комнате полуподвальной квартиры однажды увидел небольшой тетрадный листок. Похоже на газету. Сверху предупредительная надпись: «Из квартиры не выносить!» — и наименование: «Новости». Ее выпускал мой маленький друг, пятнадцатилетний Юра.
— Ну вот, Юра, ты уже стал настоящим газетчиком.
— Да, я редактор, и фотограф, и выпускающий, и корреспондент. — И Юра, довольный, смеялся.
Разве тогда я мог предположить, что Юрина на первый взгляд детская затея станет свидетельством мужества одной ленинградской семьи.
Пока я находился на фронте, Юра по-прежнему выпускал свою газету-малютку. Мальчик подрастал, взрослел.
Закончилась война. Я снова в квартире Звездиных. Но Юры уже не было. Остались его газетки-малютки, остались дневники и его письма с фронта.
Тетрадные листки на двух, а иногда на четырех страницах вмещают в себе так много интересного о тех памятных героических днях, ставших для молодого поколения поистине легендарными.
Юра — свидетель и участник обороны Ленинграда — пишет все, что видит, знает и испытывает. В одном из первых номеров «Новостей» он пишет:
«В эту ночь наша семья получила первое боевое крещение. Оно надолго останется в памяти: свистели и взрывались бомбы, рвались снаряды, гудели моторы самолетов, вздрагивали стены домов.
Так было сегодня, так может быть и завтра. К этому надо быть готовым каждую минуту, каждый час».
Дальше мы узнаём из газетки: «В последние дни на разрывы снарядов и бомб А. В. стала меньше реагировать и уже не очень нервничает». А. В. — это мама Юры, Александра Васильевна.
В «Новостях» появляется фотография одной из первых жертв войны в доме № 40 по Литейному проспекту, где жил Юра. Умер маленький Гена — он прожил всего 205 дней.
В заметке Юра сообщает, что мальчонка умер от «недостатка питательных веществ».
«Может быть, он был бы силачом, ученым, гением. Но смерть все это уничтожила. Проклятая смерть! Проклятый Гитлер!»
Ленинград переживал тревожное время.
В газетах появляются карты и схемы положения наших войск на фронтах Великой Отечественной войны. Газета «Новости» «перепечатывает» статьи Тихонова, Эренбурга, Симонова из центральных и ленинградских газет.
«Новости» продолжают публиковать заметки и материалы, свидетельствующие о героических делах ленинградцев. Редактор Юра Звездин верит в победу, он переживает вместе со всеми сверстниками, со всем населением трудности фронтового города и, когда нет в квартире электрического света (он был нужен тогда предприятиям), пишет при керосиновой лампе. Кончается керосин. Юра выпускает газету при свете маленького карманного фонарика. На смену ему приходит «коптилка». В эти дни появляется заметка «Мы не унываем».
В заметке рассказывалось, что с 13 сентября в Ленинграде введены новые нормы на хлеб. Несмотря на их уменьшение, вся семья спокойно встретила это известие, говорили: «Мы не будем впадать в уныние». И слова не расходились с жизнью: хлеб растягивали на весь день…
Юра продолжал учиться. Но голодный мальчик, видящий кошмарные голодные сны, в одной из своих заметок сетует, что за первую четверть получил оценки «не очень желательные»: четыре тройки, две четверки, одну пятерку. Он не оправдывает себя, а, наоборот, подтверждает, что в такое время надо еще лучше учиться.
С волнением перелистываю страницы газет-малюток. В них исповедь маленького ленинградца, который чувствовал себя старшим в семье (отец был на фронте) и постоянно заботился о матери и сестре Нине.
И вот последняя газета, последняя заметка в газете «Новости»: «Ввиду ухода в ряды РККА Звездина Юрия Сергеевича работа редакции „Новости“ с сего дня, 20 января 1943 года, прекращается. Детство окончилось».
Тяжело вспоминать о Юре. Он погиб в боях за освобождение Венгрии. Орден Красной Звезды был ему посмертной наградой.
Осталась добрая память о нем: его газеты, дневники, фронтовые письма…
— ★ —
На днях ученикам 47-й школы за отличную работу по выращиванию овощей было вручено переходящее Красное знамя гороно.
Под звуки марша вышли ребята на торжественную линейку. Начальник лагеря товарищ Инкова принимает рапорт о работе за истекший день.
— 388 процентов нормы, — рапортует вторая комсомольская бригада.
— 350 процентов, — рапортует первая бригада.
— 204 процента — по всей школе…
(«Смена» № 128, 11 сентября 1942 г.)
…Детскую оперу «Гуси-лебеди» поставили в Октябрьские дни пионеры 17-го детского дома.
Стенная газета «Ленинградский октябренок» регулярно выходит в младших классах 216-й школы. Ее помогают выпускать пионеры старших классов.
Много подарков и писем послали на фронт к Октябрьским дням пионеры 280-й школы.
На днях ребята 4 класса получили несколько писем от бойцов Н-ской части. Фронтовики благодарят за подарки и обещают еще беспощаднее истреблять немецких захватчиков.