Очень хотелось бы мне это узнать.
Литературная запись А. Меньшова.
Анна ГрудинаМы из Ленинграда
В 1941 году пионерский лагерь Кировского завода, который находился на станции Сиверская, был эвакуирован в Ярославскую область.
Аня Грудина, в то время председатель совета пионерского лагеря, в эвакуации вела дневник. Эти дневниковые записи и легли в основу ее воспоминаний.
На Московском вокзале стоит длинный поезд. Матери ведут за руки маленьких детей. Старшие, пионеры, помогают грузить вещи.
Шум… крики… Малыши плачут: «Мама! Мама!»
Валентина Максимовна Баженова, начальник Кировского пионерского лагеря, мечется от вагона к вагону, от матерей к детям.
К вагону подходит Виктор Титов, он ведет за руку двух сестренок — Галю и Лиду. Он что-то шепчет Гале, а губы у него дрожат. Мать, провожая его, говорила:
— Смотри, Виктор, ты им теперь вместо отца и матери. Отец остается здесь. Он от завода — никуда.
Я гляжу на своих маленьких сестренок. Девочки сидят прижавшись друг к другу, а мама тревожно заглядывает в окно вагона. Отец прощался с нами вчера. Долго ночью смотрел на спящую самую младшую дочку Люсю. Она крепко спала, положив руку под щеку. Маша и Рая тихо сидели за столом, а мама учила меня:
— Ты старшая, Аня, смотри за сестренками, береги их. Почаще постирушки делай, чтобы в грязном не ходили.
Мама заплакала, а отец, посмотрев на часы, сказал строго:
— Ну, хватит, мать, реветь. Девчонки, пейте молоко и спать.
Он поднял бутылку, молоко белой тонкой струйкой полилось в чашки. Рано утром он ушел на завод, а мама поехала провожать нас на вокзал.
Приехали на станцию Нея Ярославской области. Темно. Вышли из вагонов усталые, измученные долгой дорогой и волнениями. Выходили, строились по отрядам со своими вожатыми. У каждого сбоку был противогаз.
На привокзальную площадь встречать нас пришло людей видимо-невидимо. Одна женщина принесла ребятам вареные яйца, другие — молоко, картошку, хлеб, приговаривали:
— Сердешные, намаялись. Как жить-то будете без матерей.
На станции всем приемом детей распоряжался человек с густой, темной шевелюрой — Павел Иванович Парфеньев. К нему подбежала Валентина Максимовна, глаза у нее полны слез.
— Товарищ, вы председатель колхоза, возьмите нас, кировских, к себе, мы прямо из пионерского лагеря… Ну? Хорошо? Мы будем ваши?
А он положил ей руки на плечи и сказал:
— Мои, все вы мои, как дети родные, — и крикнул: — Эй, подводы, сюда!..
120 подвод из разных деревень приехали за нами. Всех усадили и повезли.
Я усадила своих сестренок на телегу, потом мне подбросили еще двоих малышек. Дед Никита цыкнул, стегнул лошадь. Телега заскрипела, двинулась. У ребятишек головы закачались из стороны в сторону, глазенки закрылись, и, привалившись друг к другу, они уснули. Дед Никита, прихрамывая, шел сбоку.
Подводы приехали, каждая в свою деревню. Наступила вторая ночь, уставшие за день дети спали крепко. Только не спали старшие вожатые и воспитатели. Валентина Максимовна, Маруся Вильм и Валя Круглова вместе с шофером пионерского лагеря Василием Камриковым объезжали деревни и все считали: десять, двенадцать, тринадцать, четырнадцать отрядов. Нет пятнадцатого, потеряли отряд.
…Потеряли отряд самых маленьких, октябрятский, — потеряли тридцать малышей и вожатую Шуру Иванову.
Три дня искали. На третий день нашли отряд в деревне Костянишники.
Разместились в пяти деревнях. Главные деревни — Кужбал и Апанасово. Здесь живут более трехсот ребят.
— Ребята, самим, все самим надо делать; в колхозах одни женщины да дети остались. Дядя Ваня, наш плотник, нам поможет, — говорили вожатые.
Председатель Кужбальского колхоза Степан Иванович Кудрин сказал:
— Вот вам помещение, ребята, — две церкви… Они давно закрыты. Размещайтесь, стройтесь. А учиться будете в нашей школе, места всем хватит. В помощь вам прикомандирую Митрия Дьякова. Завтра он придет.
Пришел Митрий Дьяков — Митька, мальчишка-колхозник. Он пришел и важно сказал Валентине Максимовне:
— Ну, давай мне ваших мужиков человек двадцать, только поздоровее, научу, как кирпичи делать да печи класть.
— Какие же у нас мужики, у нас пионеры, — развела руками Валентина Максимовна.
— Ну и подавай их, — сказал Митя, — учить буду.
На следующий день старшие мальчики Володя Писляк, Коля Матвеев, Женя Богданов, Витя Камриков месили глину, обжигали кирпичи. Усталые, потные, грязные, они работали до самой темноты. Сложили большую плиту, вмазали котел. Митю ребята похлопывали по плечу и говорили:
— Наш старший мужик.
В каменной церкви построили общежитие, сделали перегородки, выстругали деревянные топчаны. Тюфяки и подушки набили сеном.
— Пока спите так, — говорил дядя Ваня, — а потом из района привезу ватные, помягче будет.
Наступила осень. Кончилась первая четверть. Трудно было жить и учиться. Уехали из Ленинграда во всем летнем. Вместо пальто сшили ребятам ватники.
Военкомат дал солдатские шапки-ушанки. С обувью было плохо тоже. Из старых одеял сшили бурки, но подметки были тряпочные. Научились плести лапти. Лапти надевали сверху и так ходили по грязи, а на крыльце их снимали и в школу заходили в чистой обуви.
Учиться было трудно. Бумаги не хватало, писали на оберточной. Уроки засветло не все успевали сделать, а керосина было мало, по выдаче, только для ужина. Приходилось вставать пораньше, чтобы со школьными делами вовремя управиться.
Однажды моя Маша наделала беспокойства и мне и Валентине Андреевне. Маша училась в четвертом, училась хорошо. А тут пришла вся в слезах и говорит:
— Аня, я за Гитлера двойку получила.
Валентина Андреевна и я спрашиваем:
— Как? Почему?
— Была диктовка, писали про наш народ и врага Гитлера — фашиста. Я и думаю: не буду «Гитлер» с большой буквы писать. Так и не написала. А учительница мне говорит: «Неверно. Гитлер — это фамилия человека, имя собственное. Исправь ошибку». А я говорю: «А Гитлер не человек. Все равно не исправлю».
Долго не могла успокоиться моя маленькая, умненькая сестричка. А Валентина Андреевна сказала учительнице:
— За такой ответ — «Гитлер — не человек» девочке надо было пятерку поставить.
Жизнь шла своим чередом. Проходили пионерские линейки, отрядные сборы. На одном из них мы приняли решение: «Организовать сбор денег для постройки танка, а для этого подготовить концерт и выступить в деревнях». Репетировали по вечерам в столовой. Главный руководитель Жоржик Коваленко даже похудел, а постановщик танцев Шурочка Иванова перестала спать. Шутка ли, такая ответственность.
Наконец концерт готов.
В деревне Мормыш на сарае висит объявление: «Концерт силами 5-го отряда ленинградского Кировского пионерского лагеря. Вход 3 рубля. Начало в 4 часа. Весь сбор средств пойдет на постройку танка „Защитник Ленинграда“».
Ребята волновались, а вожатая Мария Алексеевна больше всех. В кассе, т. е. в кармане у Раи Грудиной, только одна трешка, а в зале один зритель — старушка-колхозница. Время уже 5 часов.
— Что делать? — спрашивала Мария Алексеевна.
— Что делать? — в ужасе спрашивали ребята.
— Я думаю, что надо… уходить… — сказал Саша Суворов.
И вдруг Дима Майоров крикнул:
— Один зритель, все равно давайте начинать, зря, что ли, старались, репетировали?
Концерт начали. Два номера прошли для одного зрителя, а потом как повалил народ. Особенно, когда запел Саша Суворов: «Казаки, да казаки. Эх, да казаченки…»
Пел он прекрасно. Хорошо пели Женя Гунина, Муся Костоусова.
Открыли вторые двери, поставили по два человека дежурных пионеров, деньги клали прямо в карман. Люди стояли вплотную.
А когда на сцену вылетели Люба Баранова и Муся Степанова в матросских костюмах и заплясали «Яблочко», и задробили каблучками, — в зале раздался взрыв аплодисментов, кто-то кричал:
— Вот это по-нашему!..
— Здорово! Лихо отплясывают. Молодцы, ленинградцы!
Никифорова Вера танцевала «до упаду» все танцы — норвежский, татарский, а ей все хлопали и хлопали. Кончился концерт, встали по кругу контролеры. Вынули из карманов деньги и стали складывать рубли к рублям, тройки к тройкам, пятерки отдельно.
Считали. Весь отряд следил за счетом, затаив дыхание. Сколько? Сколько всего?
— Триста пятьдесят рублей, — сказал председатель отряда Дима Майоров.
А через две недели на счет Кировского пионерского лагеря поступило 10 тысяч рублей, и все на танк.
Каждый отряд объявил себя тимуровским. Звенья взяли шефство над семьями фронтовиков.
Ребята ходили помогать женам фронтовиков и в поле и дома. Тимуровцы были шефами детского дома № 3, вывезенного из Ленинграда. За восемь верст ходили: стирали, шили, играли с ребятами.
К Новому году сделали им игрушки, сшили платья, выступили с кукольным театром.
Из Неи в деревню Кужбал приехала уполномоченный Ленгорисполкома по Нейскому району Александра Петровна, привезла ребятам сахар. Старшие ребята постановили: в подарок к празднику отделить от каждого пайка по двадцать граммов сахару для детдомовских ребят. Целый воз для детдома подарков набрали.
Поехали к ребятам дед Никита, Александра Петровна и я. Дед и говорит:
— А ну-ка, Анна, возьми с избы заслонку да железяку.
— Зачем дедушка?
— А потом лесом поедем — скажу.
Вечер тихий, морозный, предновогодний, но темный. Сани легко скользят по насту. Вдруг конь как рванется в сторону. А дед Никита так спокойно говорит:
— Анна, я ведь и хромой, и косой на правый глаз, а конь рванулся влево. Погляди-ко, не видишь ли волков. Я по коню чую, что есть.
Я глянула, так и ахнула.
— Волк… волк! — закричала я.
Александра Петровна схватила заслон и ну бить железякой. Дед Никита сказал:
— Ну вот и сдогадались, зачем заслонка понадобилась.